Записки о Пушкине. Письма

Тобольск, 24 июня [1849 г.].

Почтенная и добрая Надежда Николаевна, я к вам писал из Ялуторовска за несколько дней до моего выезда, и вы воображаете, что я уже на водах Туркинских. Между тем я еще до сих пор в Тобольске у добрых друзей – Михаила Александровича и Натальи Дмитриевны. Здесь задержала меня больная моя нога; теперь, благодаря бога, лучше; с лишком месяц продолжающееся лечение Вольфа дает надежду безопасно продолжать путешествие. Слава богу, что эти новые припадки в инвалидной моей ноге случились перед тем городом, где я нашел попечение дружбы и товарища-лекаря, иначе это могло бы дать развернуться болезни, если бы пришлось тащиться без помощи все вперед. Это видимое покровительство божье мирит меня с остановкой, которая естественным образом иногда приводит в нетерпение. Вы мне простите это сознание и поймете, как трудно лежать человеку, который в кои веки вздумал пуститься путешествовать. Если все будет благополучно, думаю около 1 июля продолжать начатый путь. К водам поспею и надеюсь, что они принесут мне пользу.

На этих днях я получил листок от Ивана Дмитриевича (с ялуторовскими друзьями я в еженедельной переписке). Он меня порадовал вашим верным воспоминанием, добрая Надежда Николаевна. Вы от него будете знать об дальнейших моих похождениях. Надобно только благодарить вас за ваше участие: будем надеяться, что вперед все пойдет хорошо; здесь я починил инвалидную мою ногу и дорогой буду брать все предосторожности.

Хозяева мои вас сердечно приветствуют. Здоровье Михаила Александровича так хорошо, что я нашел его теперь гораздо свежее, нежели при последнем свидании семь лет тому назад. Заочное лечение Иноземцева избавило его совершенно от прежней болезни.

Наталья Дмитриевна иногда похварывает, но в сложности лучше, чем прежде.

Меня они родственно балуют – я здесь как дома и не боюсь им наскучить моею хворостию. Это убеждение вам доказывает, до какой степени они умеют облегчить мое положение. Другие здешние товарищи помогают им в этом деле.

Погрустил я с вами, добрая Надежда Николаевна: известие о смерти вашего внука Васи сильно нас поразило. Тут невольно мысль и молитва о близких покойного. Да успокоит вас милосердый бог в этом новом горе. В сердечном моем сочувствии вы не сомневаетесь – боюсь распространяться, чтоб не заставить вас снова задуматься, хотя вполне уверен в вашей полной покорности воле божьей.

Опять к вам просьба: из прилагаемой записки вы увидите, в чем дело. Верно, у вас есть добрые знакомые в Орловской губернии, которые не откажутся доставить вам нужные сведения, а вы их перешлете Наталье Дмитриевне. Она все это сообщит Степану Михайловичу, который по дружбе к покойному Мефодию хочет помочь его родным. Надобно удивляться Степану Михайловичу; он при одном жалованье находит возможность быть полезным другим, – это точно необыкновенный человек во многих отношениях. Несколько раз пытался отыскать это семейство, но все попытки были тщетны. Я взялся все устроить через вас в уверенности, что вы лучше, нежели кто-нибудь, укажете дорогу к добру.

Прощайте, добрая Надежда Николаевна. Обнимите за меня Алексея и позвольте мне вас самих крепко обнять с искреннею признательностию за неизменную вашу дружбу.

110. М. И. Муравьеву-Апостолу[310 - Публикуется впервые. В начале письма – о боли в ноге: Пущин переносит боль «философически, хотя иногда надо терпение зубами держать».]

Вторник, 28 июня 1849 г., Тобольск.

…Очень бы хотелось получить письма, которые Шаховский обещал мне из России. Может, там что-нибудь мы бы нашли нового. В официальных мне ровно ничего не говорят – даже по тону не замечаю, чтобы у Ивана Александровича была тревога, которая должна всех волновать, если теперь совершается повторение того, что было с нами. Мы здесь ничего особенного не знаем, как ни хлопочем с Михаилом Александровичем поймать что-нибудь новое: я хлопочу лежа, а он кой-куда ходит и все возвращается ни с чем.

С. М. советует быть мне осторожнее. Я при этом новом его замечании показываю ему ногу, и он убеждается, что она поневоле меня включила в число осторожных. Никогда не было так затруднено самое малое движение. Вольф уверяет, что это все должно очень скоро пройти. Желаю ему верить, но как-то покамест не сбываются его слова. Он читал письмо Ивана Дмитриевича – я именно дал ему прочесть, чтобы отзыв об нем служил благодарственным адресом, и Вольф очень доволен. И я доволен, но признаюсь, хотел бы видеть развязку этого лечения, которое и медику должно наскучить… С прошедшей почтой я писал к Надежде Николаевне… Много говорил Вольфу об училищах и особенно о женском, которое представляла ему Гутинька. Я вижу Гутиньку в полном блеске педагогии и восхищаюсь… К Евгению я пишу несколько слов официально.

111. М. И. Муравьеву-Апостолу[311 - Публикуется впервые.]

[Тобольск, июнь] 1849 г.

Музыки Marseillaise[312 - Марсельезы.] здесь ни у кого нет; Bеrenger[313 - Беранже.] есть у Александра, но теперь нельзя достать – все книги уложены по случаю переделки в доме. Когда можно будет, он вам его пришлет…

Не знаю, что сказать вам насчет петербургских новостей, – кажется, много есть преувеличенного. Никак не понимаю, каким образом комюнизм может у нас привиться.[314 - Речь идет о петрашевцах.]

Об Кургане просто тоска – вы хорошо сделали, что предварили старика насчет тамошнего забияки. Да и вообще весь состав как-то не мил. Вероятно, кончится тем, что переводчика Кесаря самого прогонят, если он слишком будет надоедать своею перебранкою с уездной администрацией…[315 - В конце июля П. Д. Горчаков перевел А. Ф. Бриггена на службу в туринский суд. О преследовании Бриггена сибирской администрацией – в сб. «Декабристы», 1907, стр. 51 и сл.]

Вам напрасно сказали, что здесь провезли двух из петербургских комюнистов. Губернатор мог получить у вас донесение, что привезены в Тобольск два поляка – один 71 года, а другой 55 лет; оба в Варшаве судились пять лет еще по прежнему, краковскому, делу. Отсюда эти бедные люди должны путешествовать в партии по назначению приказа здешнего в Енисейск. Дмитрий Иванович хлопочет, чтобы их оставили где-нибудь поближе…

112. М. И. Муравьеву-Апостолу[316 - Публикуется впервые.]

[Тобольск, июнь 1849 г).

Не пугайтесь, что в дополнение к моим письмам пишу не сам я. Сегодня я ставил пиявки и не хочу трудить ногу у стола…[317 - Письмо продиктовано П. С. Бобрищеву-Пушкину.]

Целую Аннушку, всех вас обнимаю без различия пола и возраста. Хандры у меня нет… О постройке комнаты не бросайте мысли, ибо я все-таки надеюсь до отъезда что-нибудь устроить по этой части вроде Барбеса…

113. М. И. Муравьеву-Апостолу[318 - Публикуется впервые.]

[Тобольск], 5 июля 1849 г., вторник.

…Я бы желал, чтобы и в других случаях моей жизни нашелся добрый человек, который бы остановил вовремя от глупости, которую часто не так легко исправить, как поразборчивее написать письмо…

В самый тот день, когда я вечером читал ваши листки, где вы между прочим упоминаете о Барбесе, я утром имел отрадные, совершенно неожиданные минуты в беседе с Александром. Нам случалось в этот день, в первый раз с самого моего приезда, быть наедине. Я только что заикнулся об вас, как он сам с необыкновенною любовью сказал, что непременно теперь исполнит давнишнее свое желание вам послать денег. Тут я узнал прежнего Александра и прошу вас увериться, что никакого Барбеса не было на сцене. Вы не должны затрудняться теперешними вашими обстоятельствами домашними, как они ни мрачны, чтоб позволить Александру поделиться с вами. Он делает это с таким чувством, что, право, грешно оскорбить это чувство. Я счастлив, что нашел его в нем; признаюсь, мне больно было думать, что оно в нем заглохло. Долго мы толковали об разных разностях, и кончилось тем, что я его расцеловал, как, бывало, случалось в Петровском. Вероятно, с нынешней же почтой вы получите от него письмо; немедля начнете перестройку…[319 - При этой перестройке Муравьев-Апостол оставил в запечатанной бутылке «Завещание археологам», датированное 18 августа 1849 г. и найденное в 1938 г. под печью его дома во время ремонта. Письмо хранится в ялуторовском доме Муравьева-Апостола, где теперь помещается музей «Памяти декабристов» (из письма директора Тюменского областного музея Н. Герасимова от 9 октября 1954 г.). Привожу его полностью как документ, чрезвычайно интересный для истории пребывания декабристов на поселении; к тому же в нем несколько фактических сообщений, вносящих поправки в биографии отдельных декабристов:«По преданиям этот дом построен в последних годах царствования Екатерины II Егором Прокопьевым Белоусовым. В 1838 году этот дом был куплен государственным преступником Матвеем Ивановичем Муравьевым-Апостолом. В 1839 году Муравьев поднял и переделал совершенно этот дом. В 1849 году из сеней сделана комната и печь, под которой Муравьев кладет эту записку.Князь Сибирский, генерал кригс-комиссар, был сослан Павлом I в последний или предпоследний год его царствования за то, что Преображенский полк явился к разводу в мундирах, которых сукно было слишком светло или темнозеленого цвета. При восшествии на престол Александра – сына Павла – князь Сибирский был возвращен в Россию. Князь Сибирский жил в этом доме. Комнаты внутри им оштукатурены. Муравьев это слышал от самого покойного Белоусова.Государственные преступники, живущие в Ялуторовске в 1849 г., кроме Муравьева-Апостола: Иван Дмитриевич Якушкин, Иван Иванович Пущин, Николай Васильевич Басаргин, Василий Карлович Тизенгаузен, Евгений Петрович, князь Оболенский.Андрей Васильевич Ентальцев, наш товарищ, скончался здесь в Ялуторовске в субботу, в 11 часов до полудня 27 января 1845 года. Похоронен на ялуторовском кладбище – 30 января протоиереем Стефаном Яковлевичем Знаменским.В Ялуторовске скончался еще другой товарищ – Василий Иванович Враницкий, в 1830 году.Якушкин и я приехали в Ялуторовск в 1836 году, Пущин и Оболенский – в 1844 году, Басаргин – в 1847 году, Тизенгаузен – в 1829 году, Ентальцев – в 1830 году.Для пользы и удовольствия будущих археологов, которым желаю всего лучшего в мире, кладу эту записку 18 августа 1849 года».По сообщению редакторов «Алфавита декабристов» («Вое «стание декабристов», т, VIII, 1925) Ентальцев умер 25 января 1845 г., Враницкий умер якобы 2 декабря 1832 г. Кое в чем ошибся автор «завещания»; Басаргин переведен в Ялуторовск 7 февраля 1848 г., Пущин и Оболенский – в 1843 г.]

114. М. И. Муравьеву-Апостолу[320 - Публикуется впервые.]

[Тобольск], 8 июля, пятница, 1849 г.

…Говорит, что арестовано только 10 человек, что взят какой-то старик, довольно важное лицо, что фельдъегерь поскакал за какими-то золотоискателями в Красноярск и, наконец, что некоторых чиновников министерства финансов, его знакомых, просто посекли с родительскою нежностию и отпустили. Кажется, это вздор… Я вам передаю, что слышал. Степан Михайлович его допрашивает – к вечеру что-нибудь и мне передаст, а я вам сообщу во вторник, если будет того стоить.[321 - Имеются в виду петрашевцы. Золотоискатель – прикосновенный к делу петрашевцев Р. Черносвитов.В письме от 12 июля Пущин сообщает, что Фонвизины получили успокоительное известие: их сыновья, родившиеся до 14 декабря 1825 г. и оставленные по распоряжению Николая I в России, не замешаны в деле петрашевцев. О себе Пущин пишет там: «Я ничего не пыо, кроме кваса, – этой реформе порадуется И. Д.». К письму от 19 июля приложен листок для Муравьева-Апостола, которому Пущин посылает сочинения Беранже. 23 июля Пущин сообщал, что заезжал к Штейнгейлю в Тару, Тобольской губернии.]

Поздравьте Бибиковых с сыном – я все удивляюсь, что они не назвали его Никитой – это был бы Никита Михайлович.

Поцелуйте Аннушку мою. Скажите ей, что мне теперь гораздо лучше. Ей буду писать во вторник по заведенному порядку…

115. Дочери[322 - Публикуется впервые.]

[Тобольск], 19 июля [1849 г.].

Милый друг Аннушка, накануне отъезда из Тобольска Николенька привез мне твое письмецо и порадовал меня рассказами о тебе. Он говорит, что ты чудесно читаешь, даже ты удивила его своими успехами. Благодарю тебя за эту добрую весть – продолжай, друг мой.

Твой дядя[323 - Так называла Аннушка Пущина своего отца лично и в письмах – до самой его кончины.] заранее радуется, когда опять тебя увидит. К тому времени ты все-таки будешь хорошо знать, что я, старик, буду у тебя снова учиться.

Скажи мамаше большой поклон, поцелуй ручки за меня, а папаше[324 - Так Аннушка должна была называть М. К. и М, И. Муравьевых-Апостолов.] скажи, что я здесь сейчас узнал, что Черносвитова поймали в Тюкале и повезли в Петербург. Я думал про него, когда узнал, что послали кого-то искать в Красноярск по петербургскому обществу, но, признаюсь, не полагал, чтобы он мог принадлежать к комюнизму, зная, как он делил собственность, когда был направником.

Как ты все это расскажешь, моя дырдашка.

Сейчас В. И. возвратился от всенощной и передал эту новость, сообщаю ее вам, сам не знаю зачем. Поклонись Михеевне. Благодарю, что она заботится о запасах на зиму. Ты тогда будешь хозяйничать. Твой И. П.

Крепко тебя целую.

116. М. И. Муравьеву-Апостолу и Е. П. Оболенскому[325 - Публикуется впервые.]

18 августа 1849 г., Иркутск.

Вот уже 4 дня, что я здесь… Просто целый день проходит в болтовне – то у милых хозяев Волконских, то у Грубецких. Бесконечные расспросы.[326 - В этом письме – сообщение: Е. И. и С. П. Трубецкие, узнав о приезде Пущина, «буквально вбежали» к Волконским. Есть еще письмо от 31 августа из Селенгинска, где Пущин гостил у М. Бестужева; туда он выехал из Иркутска 22 августа; проездом был в Кяхте; собирался также в Петровский завод к Горбачевскому; надеялся повидать там и Н. Бестужева. Между прочим, здесь же упоминается о быте ялуторовских декабристов, «который в самом деле демократический».]

…Живу у Волконских, не замечая, что я гость. Балуют меня на всем протяжении сибирском.

Марья Николаевна почти выздоровела, когда мы свиделись, но это оживление к вечеру исчезло – она, бедная, все хворает: физические боли действуют на душевное расположение, а душевные тревоги усиливают болезнь в свою очередь. Изменилась она мало, но гораздо слабее прежнего.

Сергей Григорьевич пополнел и совершенно здоров, но тот же оригинал, что и прежде…

…Неленька имеет свой особенный характер. Вообще, если б был я помоложе, я бы непременно влюбился…

Скоро поеду назад и надеюсь обозреть всех за Байкалом, кроме Завалишина…

Нога хороша… Я всех удивляю моей воздержностию – пьян от стакана квасу, спасибо перестали потчевать.

К Кучевскому поеду после возвращения с вод…