Я посмотрел на старпома. Он сидел со слезами на глазах и абсолютно пустым взглядом. Переведя взгляд на Макса и остальных, кто был рядом с трапом, увидел, как вытащили боцмана. Он был ранен. Истекающего кровью его положили рядом со мной и в спешке пытались перевязать рану. Боцман потерял правую ногу.
Всё, что происходило, было как в замедленной съёмке. Даже разговоры мне казались замедленными. Крики Уркулей стихли. По-видимому, получив всё, что хотели, они скрылись. Ушли в ту бездну, которая их и породила.
Происходящее далее, думаю, Вам описывать не стоит. Как боцман дважды терял сознание от полученных ран и сломанных костей. Как старпом ушёл в себя, и первое и, наверное, последнее слово сказал только ближе к вечеру. Я бы не хотел вспоминать тот день. Это был печальный, полный боли и мучений момент. Мы не были готовы. Да и сейчас, спустя годы, мы также мало готовы к жизни в этом мире. Мы, возомнившие себя царями этого мира, потеряли всё в один момент. Но, не забудем и о том, что мы приобрели больше, чем могли себе представить. Но это сегодня. Я обещал Вам историю, так что всё же продолжу рассказ…
Кровотечение остановить удалось не сразу. Боцман потерял много крови, но остался жив. Оказалось, что в тот момент, когда Уркуль сжимал Олимпа, боцман находился всё ещё на трапе. Один из монстров, выскочил почти полностью, показав всё своё уродливое и ужасное обличие, и поглотил Олимпа вместе с частью трапа и правой ногой боцмана.
– Как Вы? – Мельком спросил нас кто-то из команды.
– Со мной всё в порядке, – ответил я, продолжая смотреть на старпома.
Я не обратил внимания на задающего вопрос, так как не мог оторвать взгляд от человека, который только что пережил неведанную никому боль и потерю. Его камень стал серым, безжизненным. Мистическое сияние пропало.
– Мы в порядке, лучше помогите боцману, – продолжил я.
Встав, я подошёл близ к помощнику и помог ему подняться, после чего повёл его в каюту. По пути он ничего не сказал, а лишь смотрел куда-то вдаль, так пусто, и так больно. Я пытался вытянуть из него хоть одно слово, но увы. Боль, казалось, до сих пор его не отпускала.
Я завёл его в каюту, помог лечь и вернулся на палубу, где команда всё ещё занималась раненым.
Соорудили носилки для боцмана. Перекладывая его, завязался диалог между командой.
– А если они вернутся? Что тогда?
– Мы их встретим! Мы сделаем оружие!
– Да! Именно! Мы их встретим!
– Они вернутся нескоро, – сказал Алекс.
Он передавал слова своего хранителя, который с ним разговаривал. Я так же слышал его, хотя до сих пор не мог понять почему.
– Что? Да тебе-то откуда знать? – Вдруг сказал капитан.
– Это не мои слова. Я не знаю. Это знает Аллай, – продолжал Алекс.
– Мы вообще ничего о них не знаем! А ты ещё их слушаешь? – Завёлся капитан.
– Если бы не Олимп, боцман мог погибнуть, – сказал я, не выдержав.
Капитан лишь фыркнул и пошёл прочь с палубы, осуждающе глядя на меня и Алекса.
– Мы ещё посмотрим какие они герои, – сквозь зубы прошипел капитан, проходя мимо меня.
На палубе воцарилась тишина.
Мы занесли боцмана в кают-компанию. Там было больше места, и так он мог находиться под более тщательным присмотром, так как команда находилась там частенько. На борту медикаментов было мало, но самое главное и необходимое имелось. Мы сделали боцману укол обезболивающего препарата, и вскоре он смог уснуть.
– Вот тебе и рыбалочка, – сказал на выдохе Макс, – я за ним присмотрю. Идите пока отдохните.
Никто не был против. И распределив время, кто и когда будет присматривать за боцманом, каждый пошёл в свою каюту.
Уснуть я не мог. Мысли не давали покоя. Я вспоминал снова и снова слова Олимпа, которые он сказал старпому. Что он имел в виду? Ответ знал только тот, кому и были адресованы эти слова. Но тот молчал, и лишь смотрел.
Пролежав пару часов, я так и не смог уснуть. Встав, я посмотрел на часы. Был уже вечер. Я решил пойти к старшему помощнику.
Подойдя к каюте, я постучался, но, не услышав ответа, зашёл внутрь. Картина, которую я увидел, была мрачноватой.
Старпом сидел в полной темноте и смотрел в иллюминатор.
– Разрешите, я войду? Извините, можно? – Стоя в дверях, спросил я.
В ответ была только лишь тишина. Я не стал дожидаться разрешения и прошёл в каюту, включив при этом освещение.
– Как вы себя чувствуете? Вы можете говорить?
Не получив ещё раз никакого ответа, я продолжил.
– Я его слышал. Что он имел в виду? Что значат эти слова?
Услышав это, старпом резко посмотрел на меня.
– Как? Как ты его слышал? – Дрожащим голосом спросил старший помощник.
– Не знаю. Я могу их слышать. Я слышал его последние слова. Я чувствовал его.
– И я тоже его чувствовал! – То ли в ярости, то ли в возбуждении сказал помощник. – Я ничем ему не помог. Он нуждался в моей помощи. Я не смогу теперь жить!
Из глаз его покатились слезы. Он сидел, как маленький ребёнок, и плакал.
Мне было больно на него смотреть, но я должен был узнать значение слов, которые сказал Олимп.
– Так что он имел в виду? – Продолжил я.
– У тебя ведь нет хранителя? Тогда ты ничего не поймёшь! А теперь иди! – Строго произнёс старпом.
Он кивком указал на дверь и отвернулся вновь к иллюминатору.
Ничего не узнав, я встал и, попрощавшись, вышел. Это был последний раз, когда старпом с кем-либо говорил. Боль, которую он пережил, изменила его. Взгляд стал тусклым и неживым. Он погрузился в себя, потеряв интерес ко всему.
8. Надежда есть!
Выйдя из каюты, я ещё немного постоял у двери, надеясь на то, что старпом всё же опомнится и захочет поговорить. Но этого не случилось. Тогда я решил спуститься в кают-кампанию проведать боцмана, а заодно поговорить с Максом.
Ещё раз взглянув на запертую дверь, я пошёл вниз. Мой путь проходил мимо каюты капитана, и проходя, я обратил внимание, что дверь открыта настежь. Капитан был внутри и с кем-то разговаривал. Меня с детства учили, что подслушивать нехорошо, и я этому научился. Но в тот момент я стал невольным свидетелем разговора, который меня удивил. Весь разговор я дословно пересказать не смогу. Но вот, что помню.
– Это зараза, которую нам не понять! Их и живыми-то трудно назвать, – сказал с пренебрежением капитан своему собеседнику, который сидел спиной к двери.
Кто это был я так и не разобрал. Освещение было недостаточно ярким, они сидели в полумраке.