Книга 2 ЩЕЛЬ КУНЯ И ШЕЛКОНЧИК ГОД СТРЕМИТЕЛЬНОЙ ТЕНИ

Антон отпрянул. И увидел, как из сломанного копыта, будто из глубокой раны, медленно, с нежеланием, выползла одна-единственная, густая, как смола, капля. Она не упала, а повисла на краю пластика, переливаясь тусклым, маслянистым блеском. Внутри неё что-то двигалось – микроскопические, золотые искорки, метавшиеся, как в ловушке.

Он подставил под каплю маленькую стеклянную ампулу, в которой раньше хранился пигмент для лака. Капля с тягучим звуком, похожим на вздох, отделилась и упала внутрь. Антон мгновенно запечатал ампулу воском. Мир вокруг немедленно утих. Гул вернулся к своему обычному ровному звучанию.

Теперь у него были ингредиенты для Вана. Но прежде чем отнести их, он должен был выполнить вторую часть просьбы старого кузнеца – предупредить Щель Куню. Их связь нужно было синхронизировать.

Он не пошёл в Сад. Он сел в центре мастерской, на том самом месте, где год назад пил шампанское с фарфоровой куклой. Закрыл глаза. Положил руку со шрамом на пол, чувствуя под тонким слоем линолеума доски пола, а под ними – вибрацию города, его труб, его проводов. И глубже – едва уловимую, шелковистую вибрацию совсем иной природы.

Он сосредоточился не на образе Щель Куни, а на ощущении от неё. На чувстве прохладного шёлка, запахе имбиря, на том особенном, тихом покое, который приходил с её присутствием. Он начал наматывать это ощущение на себя, как нить, создавая внутри тишину, островок абсолютного, неспешного внимания.

И позвал. Не голосом. Намерением. Как струну, которую нужно тронуть с определённой силой.

Ответ пришёл не сразу. Сначала лишь усиление гула в ушах. Потом лёгкое головокружение, будто пол под ним мягко качнулся. И наконец – прикосновение. Легкое, как паутина, на его щеке. От него по всему телу пробежали мурашки.

В его сознании, без слов, всплыл образ. Она стояла на своём мосту. Но мост был не статичен. Он изгибался, словно от порывов невидимого урагана. Шёлковые нити трепетали, издавая не мелодичный звон, а тревожный, прерывистый писк. Она сама едва удерживала равновесие, её руки были подняты, пальцы вплетали в воздух новые узоры, пытаясь стабилизировать колебания. На её лице было напряжение, но не паника. Глаза были закрыты. Она слушала.

Антон послал ей свой образ: Вана, холодную кузницу, задание. Послал ощущение собранных «ингредиентов» – холод металлического снега и тяжёлую, тёмную пульсацию ампулы. И главное – послал вопрос: «Как нам играть в унисон? Как заглушить этот топот?»

Он чувствовал, как её внимание сфокусировалось на нём. Как будто невидимая рука легла поверх его руки со шрамом. И полилась информация. Не слова, а схема. Чувственный чертёж.

Он понял. Их связь – это камертон. Чтобы настроить его против Вихря, им нужно создать не мелодию, а ритмичную тишину. Пространство между ударами, растянутое и усиленное. Для этого им обоим нужно достичь состояния полной внутренней синхронности, а затем – сознательно сместить фазу своего общего «звучания» относительно бешеного ритма Лошади. Это будет похоже на то, как два человека раскачивают тяжёлый маятник, чтобы он в какой-то момент замер в высшей точке.

Но для этого им нужна точка отсчёта. Момент, когда они оба будут в одной реальности, в одном месте. По-настоящему. Не как дух и человек, а как два существа, стоящие на одной земле.

Он открыл глаза. В мастерской никого не было. Но на полу, прямо перед ним, лежал один-единственный, свежий лепесток пиона, а на нём – крошечная капля росы, в которой отражался свет гирлянды, разбитый на сотни золотых искр.

Он понял её ответ. Встреча. Полная. На мосту. В канун китайского Нового года, когда границы истончатся до предела. Это будет их дирижёрский пульт. А инструменты… инструменты он должен был собрать сам.

С ампулой и пакетом со странным снегом Антон снова отправился к глухой стене. На этот раз дверь открылась легче, будто Ван его ждал.

Старый кузнец сидел у наковальни. Перед ним лежала разобранная игрушка-лошадка. Её пластиковый корпус был аккуратно вскрыт, а внутри, среди шестерёнок и пружин, Антон увидел нечто, от чего у него перехватило дыхание. Вместо заводного механизма там находился крошечный, сложный конгломерат из светящихся золотых песчинок и тёмных, маслянистых капель. Они вращались вокруг невидимой оси с бешеной скоростью, но при этом не издавали ни звука. Это был квинтэссенция Вихря, его сердцевина, заключённая в дешёвую оболочку.

Ван, не глядя, протянул руку. Антон отдал ему ампулу и снег. Старик кивнул, взял ампулу, встряхнул её, посмотрел на свет. Его мёртвые глаза, казалось, на мгновение оживились, уловив движение искр внутри.

– Страх застывшей скорости, – пробормотал он. – Хорошо. А это… – он тронул золотистый снег, – выхлоп пустого пробега. Ещё лучше.

Он принялся за работу с сосредоточенной, хирургической точностью. Он не разжигал огонь. Он брал тончайшие инструменты: пинцеты, иглы, миниатюрные молоточки. Каплю чёрной жидкости он смешал со снегом в фарфоровой ступке. Получилась паста странного, свинцово-золотого цвета. Этой пастой он стал обмазывать тонкую серебряную проволоку, которую затем начал навивать на крошечный кварцевый кристалл.

– Это будет слуховая косточка, – пояснил он, не отрываясь от работы. – Она уловит ритм Вихря там, где его ещё нет, но он вот-вот проявится. Ты должен будешь вживить её в самую чувствительную точку своего моста. Не в доски. В момент перехода.

Пока Ван колдовал над проволокой, Антон наблюдал за ним и чувствовал, как по городу, словно предвестник бури, пробегают новые волны искажённого времени. Его телефон взорвался уведомлениями: массовые опоздания на работу, сбои в работе светофоров, паника в метро из-за ощущения, что поезда стоят вечно, хотя на часах проходили секунды. Болезнь расползалась.

Через час Ван закончил. На столе лежало три предмета, больше похожих на ювелирные изделия или детали сверхточного механизма:

Кристалл с навитой проволокой – «слуховая косточка».

Тончайшее серебряное кольцо, внутри которого с огромной скоростью, но бесшумно, каталась микроскопическая золотая сфера.

Пара стерженьков из тёмного дерева, на концах которых были закреплены капсулы с тем же золотистым снегом.

– Кольцо – для тебя, – сказал Ван. – Надень. Оно не даст его ритму захватить твоё собственное сердцебиение. Стержни – для принцессы. Это камертоны. Когда вы будете готовы, она должна ударить ими друг о друга на мосту. Они зададут эталонную тишину. А кристалл… его нужно встроить. Там, где больнее всего.

– Где? – спросил Антон.

– Там, где время уже болеет. Где Вихрь сделал свою первую пробную скачку в вашем мире. Где он оставил свой первый, самый яркий след.

Антон вспомнил золотые копыта в своём палисаднике. Это было здесь. В его доме. Его мастерская стала не просто убежищем, а полем битвы.

Он взял инструменты. Они были холодными и невесомыми, но несли в себе огромную, сконцентрированную тяжесть ответственности.

– Спасибо, – сказал он Валу.

– Не благодари, – старик снова уставился в пустоту, его краткий всплеск энергии иссяк. – Если вы проиграете… его топот станет единственным звуком во всех мирах. И мне незачем будет даже дышать.

Антон вышел в наступающие сумерки. Город вокруг него был похож на гигантский механизм, в котором начали ломаться шестерёнки. Где-то слышались сирены, где-то – гул раздражённой толпы. Он сжал в кармане кольцо, чувствуя, как микроскопическая сфера внутри него вращается, создавая едва уловимое, успокаивающее сопротивление.