Мне холодно

Папа ушел к другой женщине – красивее и моложе матери Киры, как та ей подробно рассказала. И к другому ребенку. Это был не его ребенок, но почему-то он был ему ближе Киры. Отец ушел, и, казалось, сразу забыл дочь. Они больше не виделись и не общались. Несколько лет назад Кира нашла его в соцсети, посмотрела его фотографии, написала. Он прочитал сообщение, но не ответил.

Кира в детстве не осознавала, что ей больно от разлуки с отцом и от того, что мать ее не замечает. Она просто сжала свое сердце изнутри и жила так. Она не ждала, что отец вернётся или что мать изменится. Просто жила с замороженным, сжатым изнутри сердцем.

Кира помнила, как тихо стало в квартире после его ухода. Ей запомнился один эпизод, незначительный, но она возвращалась к нему мыслями снова и снова. Мама лежит в постели, отвернувшись к стене. Кира – ей лет шесть – тоже лежит в своей кровати. Ей скучно. Она голодна, хочет к маме, хочет играть. Но понимает, что матери не до того. Она знает, что должно быть тихо. Кира беззвучно играет с медведем, и, заигравшись, издает губами тихий звук – и, чего-то испугавшись, резко замолкает. Мать не двигается. Кира прислушивается еще какое-то время – тишина. Она кладет игрушку рядом и тоже отворачивается к стене.

Постепенно наступают вечерние сумерки. Темно, но еще можно что-то различить. Девочка хочет повернуть голову к маме, чтобы посмотреть, не проснулась ли она. Тело уже затекло, и Кире холодно – лежит-то она на одеяле, а забраться под него боится, чтобы не шуметь. Она не двигается. Она отчаянно боится разбудить маму. Боится, что та проснется и снова станет плакать. И не двигается.

В сумерках еще можно различить глаза игрушечного медведя. Кира смотрит в них и видит, какие они искусственные. Не мертвые, а именно искусственные. Днем, в играх, она обращается с ним и другими игрушками как с живыми, но сейчас она видит, какой он невыносимо неживой. Медведь в ответ не смотрит на девочку. Он же неживой.

Внутри Киры разливается холодная пустота. Разливается и замораживает ее. Она замерзает, но не встает с одеяла. Не хочет будить маму.

Постепенно холодная пустота заполняет Киру полностью. Девочка вдруг понимает, что тем же самым заполнена вся квартира, до самого потолка. Пустота наполняет каждый уголок. Плещется в посуде.

Когда холодная пустота заполняет Киру полностью, она вдруг чувствует легкий укол в сердце. Она думает, что пустота, наверное, была жидкостью, а теперь она замерзла и превратилась в колючий лед. Папа однажды показывал ей, как это происходит: налил в резиновую формочку воду, положил внутрь пластиковую игрушку и – в морозилку. Спустя какое-то время он достал кусочек льда с заточенной в нем игрушкой. Кира трогала лед, смотрела, как он тает.

Таял он долго.

* * *

Следующие за тем ноябрьским вечером несколько месяцев прошли спокойно и тихо. Стояла зима. Кира привычно мерзла и куталась.

В декабре она уволилась с работы. Предполагалось, что она уволится и сразу же выйдет на другую работу. Но на новом месте что-то поменялось и ее не взяли. На старую она решила не возвращаться, думая, что быстро найдет другую. Однако прошло уже несколько месяцев, а Кира все еще была безработной. Муж не был против, он зарабатывал достаточно. Ей же было скучновато. Она попробовала вернуться к рисованию. Но что-то шло не так.

В юности, когда Кира только поступила в художественный институт, в ее картинах было больше души. Она выражала через карандаш и бумагу себя, то, что было у нее внутри. Тогда ей нравилось рисовать людей. Но у всех нарисованных Кирой персонажей был изъян. Все они были неживые, как ее игрушечный медведь.

На картинах великих художников люди были удивительно живыми. Они любили, сражались, страдали, умирали. Некоторые из них даже в своей смерти были более живыми, чем окружающие Киру люди – и чем она сама. А все ее персонажи были ненастоящими. Им недоставало чего-то неуловимого – то ли в глазах, то ли в чем-то еще. Может быть, нужного ингредиента не хватало в самой Кире.

Ей нравилось рисовать. Но без этого неуловимого в ее работах как будто не было смысла.

Несколько картин ей удалось продать, хоть и не за самые большие деньги. Некоторые работы участвовали в студенческих выставках, но никогда не занимали никаких мест в конкурсах.

Иногда Киру начинало не то что бы терзать, но легонько царапать то, что она еще не написала ту самую картину. Ей казалось, если она не создаст ее, то жизнь прошла зря. Но та самая картина никак не приходила к ней в душу, а бумага, карандаши и краски вызывали все меньше интереса. Со временем она потеряла уверенность, что способна заниматься творчеством. Она не понимала, было ли рисование ее предназначением. И не знала, есть ли оно у нее вообще.

То, чем она занималась по работе – дизайн и оформление сайтов – не было связано с творчеством, хотя некоторые считали иначе. Например, ее коллеги видели себя творческими людьми. Она же считала все это ремеслом, которое, впрочем, тоже иногда могло приносить удовольствие. Бывало, попадались интересные проекты, которые захватывали ее. Правда, потом начальство или заказчик могли вносить правки, которые зачастую все портили. Изменения не совпадали с ее видением, и получалось совсем не то. Но все, что она делала по работе, исходило точно не из души. Максимум из головы, а иногда и совсем из пальцев.

Со временем Кира окончательно утратила свое последнее преимущество как художника – способность вкладывать в картину душу. После этого она на долгие годы перестала рисовать. Несколько раз пыталась снова подступиться к бумаге, но ничего не выходило. Не было материала внутри нее, из которого можно было бы творить. Кира ничего не чувствовала, когда водила по бумаге карандашом и когда после смотрела на то, что получилось. Все, что она рисовала, попадало на верхнюю полку шкафа и оставалось там навсегда.

После замужества рисовать почему-то совсем расхотелось. То, что получалось, было жалким и бессмысленным. Может, она просто перекладывала на мужа ответственность за то, что не смогла состояться. От этой мысли было совсем гадко.

Кира думала, что увольнение и масса свободного времени подтолкнут ее творческие способности, но ничего не поменялось. Несколько недель она пробовала справиться с белыми холстами. В конце концов стало понятно, что все это уже больше похоже на изнасилование, и она остановилась. От неудачи Кира ощущала себя разбитой и проигравшей. От борьбы с самой собой – выдохшейся.

Их с мужем «русская рулетка» забылась. Но однажды у Киры случилась задержка. Она купила тесты в аптеке, почему-то очень стесняясь, хотя покупать презервативы ей стыдно не было. Тесты взяла несколько и разных фирм, чтобы наверняка. Все они подтвердили беременность. Тот же результат показал и анализ крови. В ней действительно зарождался ребенок.

Кира прислушивалась к себе в попытке различить хоть что-то. Должно же присутствие другого человека в ее теле хоть как-то проявляться. Но ничего не было. Она клала руку на свой еще плоский живот, но так ничего и не ощутила.

Почему-то Кира была уверена, что это девочка.

Муж был счастлив. В нем стало больше энергии, словно он наконец-то обрел цель и смысл. Он сразу все рассказал друзьям и родителям, хотя Кира предпочла бы подождать. Им даже начали дарить детские вещи.

Прошло еще несколько месяцев, а с ними – череда врачей, обследований, витаминов. Кира же по-прежнему ничего особенного не замечала. Нигде не побаливало, не тянуло. Ее не подташнивало, настроение не менялось и не скакало – по-прежнему было ровным. Ей казалось, что она всех обманывает. Постепенно живот начал расти, но она не ощущала в себе ребенка, не чувствовала себя беременной. Осознавала разумом: что-то меняется, но будто не верила в это. Все происходило как в кино или во сне. Ей вообще казалось крайне неестественным, что в ней может вот так просто взять и появиться другой человек.

Единственный симптом, который Кира в себе ощущала – иногда она мерзла изнутри. Она сказала об этом врачу, но он списал все на нервы и психосоматику.

Муж тем временем прямо-таки расцветал. Он стал упорнее и больше работать, и его повысили. Даже стал больше следить за собой. Наверное, хотел предстать перед ребенком лучшей версией себя. Кире было немного жаль, что сама по себе она его так не вдохновляла.

Каким будет детство этого ребенка? Столько всего зависит от Киры.

Из своего детства она запомнила много странных, не имеющих серьезного значения кусочков. Их нельзя было сложить, как мозаику, в какую-то общую картину. Скорее, это были лишь камушки, перышки, стеклышки, хранящиеся вместе в коробочке. Некоторые воспоминания были мягкие и теплые, а некоторые – острые и холодные. Например, пуховый серый платок, в который ее закутывали в холода. Он казался некрасивым и кололся, но грел. Как мама делала ей горячее какао и Кира пила его с хрустящими вафлями. Костюм Снежинки в детсаду. Кире он очень подходил, потому что она была самая светленькая – блондинка со светлой кожей и серыми глазами. Другие девочки были принцессами, лисичками, зайчиками. Почему-то принцесс всегда было много, а снежинка одна.

Детство для Киры было смутным ощущением чего-то натопленного, уютного, родного, немного душного – и чуть пугающего. Сама она почему-то была не внутри этого ощущения, а рядом. За прозрачной стеночкой. Как и всегда и со всем в ее жизни: где-то около, и никогда рядом.

Еще, когда Кира думала о детстве, внутри нее что-то сжималось.

Глава 2. Таяние

Весной живот расти перестал. Потом стал уменьшаться. Окончательно Кира осознала, что ребенка внутри нее больше нет, в начале апреля. Она смотрела на свой плоский, как и раньше, живот. Гладила его. Никаких ощущений. Ребенок исчез. Растворился в ее теле.

К тому моменту Кира уже несколько месяцев ходила по врачам. Впрочем, особого смысла в этом не было. Врачи не понимали, что произошло. Они продолжали осматривать ее и назначать обследования, но делали это просто по инерции – не знали, что еще можно предпринять.

УЗИ ничего не показывало. Анализы были в норме – в норме для женщины, которая не беременна и вообще никогда в положении не была. Киру постоянно спрашивали, не случалось ли кровотечений и болей, но ничего такого она не помнила. Ни признаков выкидыша, ни странных симптомов – ничего. Просто ребенка в ней больше не было. Ее тело прокрутило пленку назад. Не осталось ни следа беременности. Вес вернулся к норме и стал таким, каким держался уже много лет – ни килограммом больше, ни килограммом меньше. Ребенок в ней растаял. Кира пыталась найти в книгах про беременность и интернете что-то подобное, но безуспешно.

Больница, куда она легла на обследование, устроила консилиум. Врачи стали спорить. Одна женщина обвиняла Киру в том, что она либо подделала документы и результаты обследований, либо тайно, может, даже нелегально, сделала аборт, и теперь морочит им голову, чтобы не признаваться мужу. Ее остановила другая, напомнив, что обследования проводились в разных клиниках, подделать их все было бы невозможно, а после аборта должны были остаться хоть какие-то следы. Предполагали, что у нее была ложная беременность, какая-то опухоль или редкое психическое отклонение, когда женщина так уверена в том, что ждет ребенка, что у нее действительно начинает расти живот. Ничего из этого не находило подтверждения.

Единственный странный симптом, который был у Киры – ощущение холода внутри. Сама она связывала с произошедшим именно его. Но врачи не уделили особого внимания этому симптому. Они не пришли ни к какому выводу, назначив ей еще с десяток анализов. Кира решила остановиться и больше не проверяться.

На протяжении всего времени, что живот уменьшался, муж угасал. Когда он понял, что ребенка действительно больше нет, то утратил всю свою энергию. Часто забывал гладить рубашки и ходил на работу помятый. Забросил тренировки. Он заботился о жене, старался проводить с ней время. Но она знала, что случившееся воздвигло очередную стену – выше всех, что когда-либо появлялись между ними.

Вещи, купленные для ребенка, все еще оставались в доме. Каждый раз, когда Кира случайно кидала на них взгляд, ей становилось больно, словно они отщипывали от нее по кусочку. Наконец она собрала вещи в коробку и зависла перед ней. Выбросить или просто убрать?

Вдруг она ощутила взгляд мужа. Он смотрел на нее из коридора. Как долго он там был?

– Оставь. Может, у нас будут еще дети, – сказал он.

Киры почувствовала укол раздражения.

– И давно ты там подглядываешь? – спросила она.

– Просто увидел. Я тут тоже живу, вообще-то.

Он продолжал смотреть на нее.

– Что? – спросила она.

Муж, не ответив, ушел.

Кира старалась ложиться позже него, чтобы не приходилось разговаривать. Часто она приходила в постель, когда он уже спал – или притворялся, что спит. Кира старалась делать все бесшумно, чтобы не разбудить его. В такие минуты она вспоминала маленькую девочку, которая бодрствует рядом с то ли спящей, то ли неживой мамой, но старается быть как можно более тихой. Это воспоминание всегда погружало ее в пучины одиночества.

Теперь Кира и правда думала, что она всех вокруг обманула. Муж, родственники, знакомые, врачи – все они что-то делали для ребенка, по-особенному относились к Кире. Она ощущала абсурдный стыд перед этими людьми.