Мне холодно

К тому же ей было больно.

Раньше дети Кире не нравились. Она почему-то была уверена, что бесплодна. Но с беременностью неожиданно быстро пришла привязанность к новому человеку, которого она еще не знала и не видела. Кира ждала этого ребенка. Эту девочку. Она вглядывалась в ее черты на нечетком УЗИ и гадала, каким человеком она будет. Кира по-своему, неловко, неумело привязалась к этому ребенку. Ждала его. Гладила живот и думала о маленьком существе внутри нее. А теперь ребенок исчез.

Снова и снова она вспоминала про холод, который поднимался в ней изнутри. После исчезновения ребенка она перестала его чувствовать.

На Киру нахлынуло острое одиночество. Она ощущала не то что пустоту вокруг и внутри себя – вакуум. Теперь ей стало еще холоднее.

Конечно, рядом все еще был муж. Но Кире стало с ним тяжело. Ее начало тяготить даже кольцо на безымянном пальце. Раньше она даже не замечала украшения, только ощущала его отсутствие, когда забывала надеть утром. Теперь же она постоянно ощущала, что кольцо на ее безымянном пальце есть. Это ощущение нервировало. Как небольшая болячка, которую постоянно задеваешь, и она действует на нервы.

В голове постоянно крутились две мысли – где сейчас ребенок и почему все это произошло.

Была ли Кира виновата в произошедшем? Нет, конечно, но… Ей почему-то казалось, что все-таки она виновата. Причина витала в подсознании, где-то совсем рядом, и ее никак не удавалось ухватить. Что-то не давало Кире покоя. Она постоянно возвращалась к этому мыслями.

Кира часто стала раниться и ударяться обо что-то. Если зажигала свечу, то нечаянно касалась огня. Если брала в руки ножницы, не обходилось без царапины. У нее возникло смутное подозрение, что она делает это намеренно, хоть и не осознанно.

Со временем жизнь стала какой-то нереалистичной. Тогда Кира впервые заметила, что рельсы, по которым катится ее судьба – чужие. С ней стали происходить краткие приступы странных, непонятных состояний.

Как-то, взяв в руку нож, чтобы порезать салат, Кира впала в одно из таких состояний. Ее расслабило, развезло. Она застыла и уставилась вдаль, а в голову полезли странные мысли. Когда она несет нож, разрезает ли он окружающее пространство? Течет ли из него кровь? Что будет, если провести лезвием по коже? По ладони? Ей будет больно, а будет ли больно окружающему пространству? Пойдет ли из него кровь?

Она отложила нож.

В другой раз, когда Кира смотрела на горящую свечу, то снова зависла и стала представлять, что это огромная восковая скала, которая тает из-за огня посреди нее. Она думала, каково было бы стоять рядом с гигантским костром и смотреть, как скалы вокруг плавятся и превращаются в озеро горячей лавы, которое скоро поглотит ее. Она мягко нажала на край свечи и склонила его к огню. Он послушно подчинился, оплавился и стал мелкими слезами стекать вниз, в озеро вокруг фитиля. Кира убрала палец, но вернуться назад край так и не смог и постепенно оплавился весь, и опустился вровень с расплавленным воском. Сквозь него озеро начало выплескиваться за край свечи, на стол, по пути застывая на свече тонкими ручейками воска. Кира ногтем проковыряла еще несколько путей для ручейков, и воск стал расползаться по свечи и столу. Вдруг Кира зачем-то сжала пальцами фитиль. Огонь сразу потух. Пальцы обожгла резкая боль. Она сжала пальцы еще сильнее. Потом отдернула руку. На подушечках пальцев расцвели красные полоски.

Следующие полгода прошли тяжело. У Киры начались панические атаки. Ночью, посреди сна, она внезапно просыпалась в ужасе, с колотящимся сердцем, в полной уверенности, что умирает. Все, что она видела перед собой в такие моменты, внушало ей страх. Рядом спал муж, но она его не будила. Достаточно было потрепать его по плечу или позвать, и он бы проснулся, обнял ее, успокоил. Она знала, что немалая доля ужаса заключалась в том, что она одна в темноте. Но не будила его. В моменты атак она ощущала, что ее сердце бьется с перебоями, что дыхание останавливается. Ни сердце, ни дыхание не хотели продолжать делать свое дело автоматически, и ей казалось, что если она уснет и перестанет контролировать происходящее, то умрет. Впоследствии Кира привыкла к этим приступам и поняла, что реальной опасности нет. А потому просто пережидала эти долгие мучительные минуты. Она не говорила мужу об этих приступах даже потом, при свете дня. Она знала, что он отреагирует нормально и поддержит ее. Просто не говорила ему.

Чтобы разобраться с паническими атаками, она стала ходить к психотерапевту. Но та так и не смогла вытащить из Киры хоть что-то. Ничего не получалось, как она ни билась. Кира искренне хотела найти в себе это что-то, но внутри была пустота, а больше она ничего не ощущала.

Психиатр и невролог выписали ей таблетки. Не помогли и они – атаки стали полегче, но не исчезли.

Кира никак не могла выпустить свои чувства наружу. Все, связанное с потерей ребенка, хранилось где-то глубоко внутри, в накрепко запертой коробочке. Почувствуй она что-то, проплачься, выпусти из себя эту боль, ей, наверное, стало бы легче. Она смогла бы прожить это и отпустить. Но она не могла, и ей оставалось только вариться в этом всем заживо. Внешне Кира оставалась спокойной, как и всегда. Слезы не выходили наружу, оставаясь внутри и отравляя тело.

Муж страдал совсем иначе. Он не скрывал своих чувств, обсуждал все с близкими. Несколько раз Кира видела его плачущим. Его горе проживалось быстрее и легче. Внешнее спокойствие Киры начало раздражать его.

– Может, ты даже рада, что все так обернулось? – однажды спросил он ее. – Ты ни разу не плакала. Может, ты не особо и хотела этого ребенка.

– Хотела, – тихо ответила она.

– Может, ты даже сделала что-то? – впервые спросил он. Кира знала, что он думал об этом давно.

После того разговора она встала и ушла из комнаты. Потом муж извинился. Но после этого ссоры бывали все чаще. Муж стал выпивать, а после алкоголя становился раздражительным и злым. Он снова и снова начинал обвинять жену в том, что она не хотела ребенка, поэтому все так и получилось. Намекал, что она что-то сделала с собой. Говорил, что она совсем перестала на него смотреть и закрылась от него. Последнее было правдой, но Кира не могла ничего с собой поделать.

Секса у них больше не было. Муж несколько раз пытался соблазнить ее, но она чувствовала себя еще холоднее, чем обычно. Он прикасался к ней очень нежно, но она словно была сделана изо льда, а каждое его прикосновение было слишком горячим и приносило боль.

В очередной раз уговаривая Киру, он сказал ей:

– Должно же в нашей жизни быть хоть что-то хорошее.

– А оно было? – вырвалось у нее.

– Я думал, что было. Для тебя нет?

– Давай прекратим этот разговор.

Он помолчал и попытался сменить направление разговора.

– Может, тебе стоит сходить к психотерапевту? Выговориться.

– Я уже ходила. Не помогло.

– И не сказала мне.

Она не ответила.

– Тебе ведь тоже больно и тяжело, и вообще. Представляю, каково тебе. Давай поговорим об этом. Мы так ни разу нормально и не поговорили…

– Мне никак. Не переживай.

Кира пыталась сдержать эти слова, но ничего не выходило. Внутри себя она понимала, что он пытается спасти их отношения, но в ответ постоянно была резка с ним. Удержать себя у нее не хватало сил.

– Я подозревал, но надеялся, что это не так. Значит, тебе реально все равно?

– Конечно, мне не все равно.

Ему хватило и этой толики – даже не тепла, а не-холода. Его броня снова спала.

– Давай попробуем еще раз. Только один. Помнишь, русская рулетка…

Кира покачала головой.

– Значит, я был прав, – сказал он и вышел из комнаты, оставив ее одну.

Кире стал часто сниться один и тот же сон, заменивший ее обычные кошмары с туманным чудовищем. В этом сне она ходила по тихому лесу, покрытому снегами и льдом. Она шла за маленькой девочкой. Своей дочерью. Идти было неимоверно тяжело, и Кира все время сворачивала не туда. Она теряла девочку из виду и снова замечала – все дальше от себя. А девочка шла вперед и не видела ее. Кира хотела прокричать что-то, позвать ее, выкрикнуть ее имя, которое давно уже выбрала, но ничего не получалось. Изо рта не вырывалось ни звука. В какой-то момент Кира окончательно теряла ее из виду и оставалась в холодном лесу одна.

После очередного пробуждения от этого сна Кира поймала на себе взгляд мужа. Может, от него она и проснулась – она всегда была чувствительна к таким вещам. Он смотрел на нее как-то странно. Со смесью нежности, боли и еще чего-то. От этого взгляда у Киры в груди что-то выворачивалось наизнанку – не то сердце, не то легкие.

– Что? – спросила она. Прозвучало жестче, чем она хотела.

– Что тебе снилось?

– Ничего. Сон без сновидений.

– Ты плакала во сне, – сказал он.

Кира заметила, что глаза у нее и правда мокрые, как и подушка.

– Я подумал, может, ты все-таки хочешь поговорить об этом, – сказал он. В его тоне слышалась скорее мольба, чем просьба. Он положил руку ей на сгиб локтя. От этой руки исходило тепло. Внутри Киры все сжалось. Она хотела.

– Не хочу.