Алмазы перуанца

– Я! – сказал молодой Халлинг.

– Прекрасно, будьте наготове, как только я вам крикну!

С ловкостью и проворством кошки «человек-змея» добрался почти до самого гнезда и, достав из кармана пистолет, прицелился в грудь гарпии, которая, высунувшись наполовину из гнезда, смотрела на него своими злыми глазами, окаймленными наподобие очков светлой, резко выделяющейся каймой, и злобно шипела, выражая свое недовольство.

Но, прежде чем птица успела подняться, раздался выстрел, – и она, перевернувшись через голову, точно камень, упала на землю, смертельно раненная, с окровавленной грудью, корчась в предсмертных конвульсиях.

Индейцы тотчас набросились на птицу и, добив ее, стали готовить ее на ужин. Тем временем успели уже развести костры и развесить гамаки.

Покончив с гарпией, Педро вздумал заглянуть в гнездо, где оказались еще две неоперившиеся маленькие гарпии и полусклеванная молодая косуля.

– Брось нам сюда и косулю! – просили индейцы.

Едва только Педро успел исполнить эту просьбу и протянуть руку к птенцам, как вдруг вскрикнул и стал искать рукою точку опоры. Это тотчас же было замечено следившими за ним снизу людьми.

– Большой сук загородил ему дорогу! – сказал кто-то.

– Педро! Что случилось? Что там такое?

– Змея! Огромнейший удав! – крикнули индейцы, успевшие, не дождавшись ответа, догадаться, в чем дело.

– Педро! Стрелять? – спросил Халлинг.

– Если вы вполне уверены в себе, стреляйте!

– Замрите! – крикнул Халлинг, вскинув к плечу свое ружье. – Отклонитесь немного назад, я вас не задену!

Все затаили дыхание и смотрели на змею, медленно поворачивавшую голову из стороны в сторону. Раздался выстрел; листья и мелкие сучья посыпались на землю; все дерево дрожало от движений судорожно извивавшейся раненой змеи, постепенно ослабевавшей от раны; наконец красиво разрисованная голова удава беспомощно свесилась до земли, только сильные мускулы хвоста этой живучей твари продолжали еще обвиваться вокруг дерева, поддерживая все туловище на весу.

Рамиро, не теряя времени, сплел из волокон ближайшей пальмы петлю и ловко накинул ее на шею змеи, после чего крепко-накрепко пришнуровал ее голову к стволу дерева, так, чтобы она никаким образом не могла уползти. Пока он с этим возился, хвост ожившего чудовища судорожно извивался. Рамиро, покончив со своим делом, взобрался на тот сук, вокруг которого обвивался хвост удава, осторожно отмотал его и сбросил на землю. Здесь удав все еще извивался и свертывался в кольца в траве даже и после того, как индейцы своими топорами совершенно отделили голову от туловища.

– Какая громадина! – восхищенно воскликнул доктор Шомбург. – Более двадцати футов длиной!

Тем временем Педро спустился с дерева, держа в руках обоих птенцов гарпии, которых он отдал краснокожим проводникам.

Громаднейший костер разгонял москитов, гамаки, развешанные на ветвях деревьев, манили к отдыху, а кипевшие в котелках мясо и сало приятно раздражали аппетит. Плотно поужинав, наши путники с особым удовольствием растянулись на мягких шерстяных одеялах, многие закурили коротенькие трубочки и были весьма не прочь поболтать часок перед отходом ко сну.

– Сеньор Кастильо обещал нам рассказать какую-то диковинную историю, – напомнил кто-то перуанцу, который во время пути действительно обещал это Шомбургу и Бенно.

И Кастильо рассказал своим слушателям о том, как в молодости, сражаясь за независимость своей родной страны, принужден был драться с неприятельским отрядом, в рядах которого, к сожалению, находился его отец. Под впечатлением этого мучительного сознания ему приснился сон, будто он падает с высоты в реку, но что его подхватывают чьи-то сильные руки, и ласковый голос отца шепчет: «Дитя мое, любимый мой мальчик, тебе-то я не дам погибнуть!» И вот спустя неделю после этого сна заболевший Кастильо, сидя в лазаретной повозке, переправлялся со своим отрядом через мост; а мост-то оказался подпилен неприятелем, подстерегавшим в засаде, чтобы во время катастрофы напасть на отряд повстанцев. В тот момент, когда повозка достигла рокового места и с обрушившегося под ее тяжестью моста полетела со всеми находившимися больными в реку, стоявший под мостом отец Кастильо сумел поймать сына и спасти его от верной гибели. После этого рассказа и некоторые другие припомнили подобного рода случаи из своей жизни, пока, наконец, кто-то не захлопал громко в ладоши и не возгласил:

– Спать! Спать, друзья! Всем давно пора спать!

Все охотно послушались этого разумного совета и полезли в свои гамаки. Бенно подвесил свой гамак в ветвях развесистого густолиственного дерева, но едва успел взобраться в него, как тотчас же спрыгнул опять на землю.

– Что это? – воскликнул он. – Все мое покрывало сплошь усеяно какими-то мелкими холодными животными!

– О, это просто древесные лягушки, самые безобидные создания, какие только можно представить! – сказал индеец-проводник.

Молодой ученый тотчас же подоспел со своим маленьким фонарем и стал рассматривать лягушек.

– В листве деревьев и кустов их великое множество! – продолжал пояснять туземец.

– Прехорошенькие животные, красно-бурые, с блестящей серебристой полоской вокруг всего тела! – сказал доктор Шомбург.

– Да, но все же это не совсем приятные соседи на постели. Я лучше перевешу свой гамак на другое место, туда, между двух пальм, там, вероятно, нет этих тварей! – сказал Бенно.

Бенно перевесил свой гамак и стряхнул непрошеных ночлежников со своего одеяла, причем доктор Шомбург изловил двух из них и положил в банку со спиртом.

Вскоре в маленьком лагере воцарилась полнейшая тишина.

У костра с тупым выражением на безучастных лицах сидели, скорчившись, индейцы, то дремля, то бодрствуя. Время от времени они подкидывали сухих сучьев в ярко пылавший костер и затягивали заунывную однообразную песню.

Если бы кто-нибудь из присутствующих понимал их язык, то услышал бы в той песне горькую жалобу:

Знаешь ли ты, ветер вольный,
где краснокожий может преклонить свою голову?
Знаете ли вы, тучки небесные и звезды далекие?
Все отнял у нас белый человек: и лес, и берег,
И малых детей краснокожего племени.
Он травит их собаками и скармливает псам их мясо;
Он и животных своих учит ненависти к краснокожему человеку.
Знаешь ли ты, ветер вольный,
где краснокожий человек может преклонить свою голову?

Так пели бодрствующие индейцы, сидя у костра, тогда как остальные их соплеменники спали, свернувшись, как собачонки, в теплой еще золе. Под утро, когда только еще начинало светать, проснулся Рамиро. Лицо его было бледно и озабоченно. Очевидно, он мало спал и много думал в эту ночь.

– Вы еще спите, молодой человек? – окликнул он Бенно.

– Нет, чертовы лягушки не дали мне спать!

– Не желаете ли немного поохотиться? Теперь как раз самое лучшее время: все обитатели лесов собираются к воде, а потому нам следует прежде всего отыскать водоем или реку.

– Прекрасно, я даже слышу какие-то звуки.

– О, это все те же гарпии! Самец все еще не может успокоиться и кружится около своего опустелого гнезда, все ищет своих птенцов, свою подругу. Уж не прекратить ли разом его мучения?