Алмазы перуанца

Итак, дядя решил отдать его в чужой дом, изгнать его отсюда из-за какого-то паршивого бумажного чертика! Конечно, уйти из этого дома было еще боязно, но ему оскорбительно было сознавать, что это своего рода изгнание, опала. Для впечатлительного мальчика эта мысль казалась чрезвычайно обидной. И все впечатления дня воскресали и сливались у него в одно горькое, тоскливое чувство.

Он сел к окну и, опустив голову в ладони, долго сидел неподвижно, подавленный, разбитый и усталый.

Теперь его товарищи, думалось ему, в кругу родной семьи рассказывают о веселом событии, об удивительном скачке его, Бенно, на норовистом дрессированном осле, и собираются на следующий день отправиться в цирк. Что-то кольнуло в сердце подростка; ему казалось, что он видит ласковые лица этих матерей, веселые, смеющиеся глазки сестер и младших братьев, слышит, как они говорят: «Несчастный Бенно, как безрадостно проходят его молодые годы, – там в этом мрачном неприветливом доме он живет, как в тюрьме». Как часто приходилось ему слышать такие слова! Бенно глубоко вздохнул. К нему никогда не смел прийти ни один товарищ! Когда кто-либо хотел его видеть, то приходил под окно и насвистыванием вызывал его на улицу. Вспоминались ему и последние слова товарищей, когда он расставался с ними сегодня на улице, их вопросы, их искреннее удивление. Как тяжело было ему осознавать все это!

И мальчуган горько заплакал, закрыв лицо руками. Сливы в печной трубе – его тайнике – остались нетронутыми. Бенно бросился на постель и долго рыдал, пряча лицо в подушку, пока наконец усталость не взяла свое и он только после полуночи заснул тяжелым, мучительным сном.

На следующее утро в классе только и было разговоров, что о цирке и первом вечернем представлении. Все собирались побывать там. Сам сеньор Рамиро, директор цирка, успел уже побывать почти во всех богатых и знатных домах, умело и красноречиво предлагая почтить его великолепное цирковое представление своим присутствием и вручая тут же входные билеты.

– Неужели твой дядя не купит тебе билет? – спрашивали товарищи Бенно.

Мальчик, вздыхая, отрицательно качал головой.

– Такого человека, как цирковой наездник, он не пустит даже на порог своего дома!

– Ну в таком случае ты отправишься с нами, – сказал Мориц, – моя мама так сразу решила!

– Или же с нами, так как без тебя, Бенно, все веселье насмарку! – воскликнул другой гимназист.

Бенно отрицательно качал головой:

– Нет, нет, господа, не мучайте меня! То, что вы предлагаете, для меня неприемлемо!

Но сердце его болезненно сжималось, и страстное желание присутствовать на представлении все сильнее и сильнее овладевало им. Что за чудные лошади! А лошади – первейшая страсть Бенно. Почему бы ему не пойти туда, за заставу, в предместье Санкт-Паули? Ведь это ему никогда не воспрещалось! И, надев фуражку, юноша вышел на улицу. Уже издали до него стала доноситься оглушительная бравурная музыка, высоко над полотняной крышей балагана развевался громадный флаг с изображением герба города Гамбурга. Вокруг дощатого балагана шел громадный забор, огораживающий просторный двор; уличные мальчишки всех возрастов всячески старались взобраться на высокий забор, чтобы заглянуть внутрь двора; но вдруг за забором появилась чья-то рука в розовом трико с длинным хлыстом, и вся эта юная гурьба, словно зрелые яблоки с дерева, посыпалась на землю, а обладатель руки в розовом трико взглянул сквозь щель забора, и глаза его встретились с глазами Бенно. Оба они сразу узнали друг друга.

– Здесь рядом боковая калитка, молодой человек, – вымолвил, любезно улыбаясь, сеньор Рамиро, – окажите милость, войдите!

Сердце Бенно забилось сильнее: теперь-то он увидит даже больше, чем его счастливые товарищи, взявшие лучшие билеты в кассе: он увидит не только представление, но и закулисную жизнь этих артистов, кочующих среди повозок, ящиков и дрессированных животных!

– Вы хотите что-то сказать мне, господин директор? – спросил он, снимая фуражку и вежливо раскланиваясь в свою очередь.

– Да, мне даже крайне необходимо поговорить с вами!

Калиточка отперлась изнутри, и Бенно проворно проскользнул в огороженное пространство.

Сеньор Рамиро крепко пожал ему руку, проговорив:

– Добро пожаловать, молодой человек! Позвольте мне узнать ваше имя!

Бенно назвался и спросил:

– Что вы собрались сообщить мне, господин директор?

– Нечто весьма важное, но прежде всего пойдемте со мной: я представлю вас жене и дочери!

Бенно внутренне улыбнулся, но последовал за сеньором Рамиро, по пути любезно раскланиваясь с самыми разнообразными группами лиц в странных нарядах, занимавшихся своими делами здесь же, между нагроможденными ящиками и повозками. Все это было весьма похоже на шумный цыганский табор.

Вечер выдался тихий и теплый, а потому вся маленькая странствующая труппа занималась своими хозяйственными делами прямо под открытым небом. Весь этот ложный блеск, вся эта мишура, яркие тряпки пестрых нарядов, бумажные коровы и фальшивые камни производили на Бенно, который никогда еще не видел всего этого вблизи, какое-то странное впечатление. Девушка в кокетливом наряде испанки старательно чистила картофель, тогда как рослая красивая матрона в ярко-красном шелковом платье, стоя в величественной позе, мешала что-то варившееся в громадном котле, подвешенном над огнем. Тут же играли дети, и уныло бродила ученая коза с вызолоченными рогами. Неподалеку стоял Мигель, все такой же бледный, с большими мечтательными глазами, и резал репейник в ясли Риголло. Из-за забора доносился веселый говор и смех все прибывавшей толпы, а здесь, в огороженном дворе, сыпались шутки и остроты этих пестро разряженных беспечных и беззаботных людей, умевших брать от жизни все, что она могла им дать, и безропотно делить на всех и горе, и нужду, и удачу, и прибыль.

Бенно почувствовал, как у него все легче и легче становится на душе среди этих взрослых людей, бесхитростных и простодушных. Когда же он вспомнил о том мрачном доме, где все как будто вымерло, где не только веселый смех или острая шутка считались преступлением, но даже бледная улыбка на молодом лице вызывала негодование и раздражение, – сердце его невольно сжалось: да разве это была жизнь? Нет!.. Просто какое-то жалкое, печальное существование, от которого невольно застывала кровь, черствело сердце и засыпали в душе лучшие чувства!

– У меня, господа, явилась блестящая идея! – торжественно воскликнул сеньор Рамиро. – Выслушайте меня!

Великанша в огненно-красном платье, мешавшая ложкой в котле, зачерпнула своего варева и, попробовав его, весело воскликнула:

– За твое здоровье и преуспеяние, Рамиро, за твою блестящую идею!

Все присутствующие весело рассмеялись.

– Благодарю, добрая моя Хуанита! Моя прекрасная супруга! – добавил он вместо представления, указав Бенно грациозным жестом на великаншу. – Благодарю тебя, хотя ты выпила за мой успех не благородным вином, а простой размазней, но тут всего важнее пожелание!.. Что с тобой, Мигель? – обратился он вдруг к бледному юноше. – Что это ты заслоняешь собой нашего Риголло, как будто ему грозит опасность?

– Он боится, сеньор, и весь дрожит!

Рамиро подошел к серому и, взяв за повод, вывел вперед. Животное упиралось, не хотело идти, очевидно узнав Бенно.

– Прекрасно! – сказал директор цирка с довольной улыбкой. – Это как раз то, что требуется! Теперь выслушайте, что я надумал! – обратился он ко всем присутствующим. – Вы, конечно, знаете, друзья, что тому, кто трижды объедет арену на нашем Риголло и не будет сброшен им на землю, обещана тысяча талеров?

– Да, обещана! – комически вздохнула сеньора директорша.

Все рассмеялись. Рамиро продолжал:

– Конечно, найдутся желающие попытать счастье, и вот после того, как многие мужчины и мальчики-подростки один за другим «закопают редьку», нырнув головой в песок, появитесь вы, молодой человек, через боковую дверку, как будто также из публики…

– Я?! Помилуйте, сеньор Рамиро, как вам могла прийти подобная мысль?!

– Погодите, молодой человек! Вы появитесь в громадном белом чепце, под видом веселой пожилой матроны, в громадном кухонном фартуке и косынке на груди, слегка подрумяненный, с большой ложкой вместо хлыста, и сделаете свое дело, как вчера. Ну не блестящая ли это мысль, друзья?

И сеньора Хуанита, и артист в телесного цвета трико, и «человек-змея», и хорошенькая испанка – все разом захлопали в ладоши:

– Вот это да! Это должно произвести фурор!

Даже сам Бенно невольно рассмеялся.

– Я – в образе пожилой матроны? – удивился он.

– Ну конечно же вы! Давайте сделаем сейчас и попробуем!

– Нет, нет! Это совершенно невозможно!

– Помилуйте, эта маленькая репетиция ведь ни к чему не обязывает вас, почему же вы отказываетесь?! Прошу вас, повернитесь немного в эту сторону, молодой человек, вот так! Прежде всего румяна!

И щеки Бенно мгновенно получили кирпично-красную окраску. Брови, подведенные углем и легкий слой пудры на лбу и подбородке до того изменили юношу, что даже сам он, взглянув в зеркало, которое держала перед ним испанка, не узнал себя.

– Ну а теперь живей большой чепец и фартук!

Но молодая девушка подавала уже и то и другое.

– А вот и платье, которое может надеть молодой господин, папа! – проговорила она.