Русалки

– Когда Олеся погибла, я только родилась. Знаю, что она жила совсем замкнуто. Моя-то семья из Москвы. Мама – Ольга Григорьевна происходит из довольно известного древнего финско-шведского рода. Возможно, как историк искусства, ты слышал о Карле Густаве Армфельте – командующем шведскими войсками в Финляндии во время Северной войны.

Я, извиняясь, пожал плечами и тут же вспомнил, что Есения, когда мы только подходили к дому Софьи и Алексея, упомянула фамилию Армфельт.

– В общем, это не столь важно, – продолжила Соня. – Наши предки принадлежали к одной из ветвей той известной фамилии. Во время революции мои прабабушка и прадедушка эмигрировали в Финляндию, но в пятидесятых годах вернулись. В нашей семье всегда высоко ценилась история рода. В московском доме даже сохранилось фамильное древо, в котором обозначены около двадцати поколений фамилии Армфельт.

Соня мяла золотистую оборку на платье.

– В юности я очень интересовалась историей нашей семьи, её корнями. Дело в том, что когда-то усадьба в Ильмее… – она замолчала и подняла на меня влажные глаза. – Прости, ты, наверное, не знаешь, что такое Ильмее?

– Нет-нет! Как ни удивительно, но всё к теме. Сегодня утром Дима рассказал мне, что Ильмее – своего рода сиамский близнец Ринтала, да? Только более древний.

Очередной раскат грома сотряс дом. Кто-то наверху включил ливень на полную мощь, и вот за окном уже не было видно ни туч, ни земли, ни домов, ни деревьев – ничего. Свет снова замигал, лампочки напряглись, засияли ярче и погасли. Мы с Соней словно очутились посреди Мирового океана под укрытием Ноева ковчега в ожидании конца потопа.

Соня поёжилась. В доме стало прохладнее.

– И надолго это? – кивнул я на люстру.

– Не знаю, – пожала плечами она. – Извини, схожу за пледом.

Она встала и вышла, но вскоре показалась в дверном проёме укутанной в ярко-оранжевый шерстяной плед. Отсела от окна и с кротостью посмотрела на меня, словно извинялась за свой рассказ.

– Да ты ходячая энциклопедия! И кто из нас историк?

– Нет-нет! – смутилась рассказчица. – Я же сказала тебе, что в своё время интересовалась историей рода.

– Да, но ты не дорассказала.

– Ты прав.

Я расправил плечи, затаил дыхание и приготовился слушать.

– В начале девятнадцатого века имение, которое находилось на месте нашего дома, приобрел известный финский дворянин и государственный деятель – Магнус Рейнольд Армфельт. У них с женой было трое детей – два сына и дочь. Так вот, один из сыновей – Александр – женился на некоей Софии, от которой у него родились близнецы – Анна и Морис. Девочка умерла молодой, как и её мать. А Александр женился на другой женщине. Про остальных предков я мало знаю, – глаза Софьи блеснули.

– О бабушке и дедушке со стороны мамы – чуть больше. Дедушку звали Григорием Александровичем Армфельтом. Он связал свою жизнь с моей бабушкой – Матрёной Петровной Гренц вскоре после Второй Мировой. Они очень любили друг друга. От их брака родилось двое детей – моя мама – Ольга и её брат – Юрий. Дедушка вскоре умер. Я его не знала, собственно, как и бабушку. А вот дедушку Фёдора с вепсскими корнями – со стороны папы – очень любила. Мы много времени провели вместе. Тогда семья жила в Москве, но после того, как моя мама решила выйти замуж за отца – Степана Артамоновича Старицкого, бабушка Матрёна уехала в Ринтала. Туда уехал и её сын – Юра. Замужества мамы бабушка не приняла. Произошёл конфликт, я не знаю, по каким причинам – мама мне никогда об этом не рассказывала, – но после того, как родилась я, мама виделась с бабушкой только один раз. Потом всякие отношения прекратились. Обо всём этом мне рассказала мама пять лет назад, когда я познакомилась с Лёшей. Он тогда отслужил по контракту в Южной Осетии, вернулся в город, и мы случайно столкнулись с ним у стен моего университета. Но мы говорим сейчас не об этом. Юра – брат моей мамы – женился в Ринтала на тёте Лене Голубевой. У них родилась Олеся в 1971 году. Но спустя пять лет родители Олеси погибли в автокатастрофе. Мама очень тяжело переживает их гибель до сих пор. Олеся осталась жить с бабушкой Матрёной, но в 1989 году у той случились два инсульта, поэтому моя двоюродная сестра не поехала учиться, а осталась ухаживать за ней. А потом… Олеси не стало. В скором времени от горя умерла и бабушка Матрёна. А мама… Мама не может простить себя за бабушку и Олесю.

Соня замолчала. Гроза теряла силы, и дождь всё глуше барабанил по стеклу и крыше.

– А как ты здесь оказалась? – спросил я.

Она налила нам ещё по чашке чая.

– Олеся умерла неожиданно. Мы даже не знаем, как это произошло. Предполагают, что она утонула. Я тогда только родилась. Мама хотела после смерти бабушки продать участок, но много лет тянула. Дом построили совсем недавно, после моего замужества. Лёшка сразу тогда предложил поехать жить в деревню. Мама протестовала – у меня была достойная работа. Но так казалось лишь ей. Я свою работу тихо ненавидела. И мне хотелось быть рядом с Лёшей. А он узнал, что тут граница рядом и подписал контракт на должность уполномоченного пограничника. Ну, и мама сдалась. Мы переехали сюда. Родители сами занимались строительством: старый дом снесли, построили этот. Когда мы въезжали сюда с мужем, работы по отделке дома были уже закончены. С тех пор мы здесь. Теперь ты знаешь всё о нашей семье. Кажется, гроза уходит.

Я случайно бросил взгляд на стену с остановившимися часами.

– Соня, – не вытерпел я. – Знаешь, нехорошо это – неисправным часам в доме висеть.

Она подняла на меня тяжёлый взгляд:

– Эти часы висели в комнате Олеси. Пусть всё будет так, как надо.

– Ну… Ладно, – смутился я. – Не моё дело.

– Иван, мне не очень хорошо. Голова что-то разболелась. Наверное, это из-за того, что давление упало. Я, пожалуй, прилягу. Спасибо тебе за компанию, с тобой было… не так одиноко в такую непогоду.

Я попрощался и уже собирался выйти, как на самом пороге вдруг спохватился:

– Соня! Я совсем забыл! Где у вас тут связь лучше, не подскажешь?

Достал свой телефон, но обнаружил лишь одну исчезающую палочку связи.

– Это в сторону кирхи. Там есть пригорок небольшой у самого леса. Совсем недалеко отсюда. Буквально в ста метрах. До встречи!

– Благодарю! Увидимся! – я закрыл за собой дверь и вышел в послегрозовой мир.

Отрывок лекции И. Н. Эйна «Русское искусство XIX—XX вв.». Лекция читалась в СПбГУ студентам кафедры истории русского искусства

Лунная ночь… «Трудно поймать средства выражения этого душевного строя, этого высокого чувства, чтобы запечатленное на холсте, оно не умалилось, не опростилось, не снизилось. Попытка выразить нечто «фантастическое» решением технической задачи рождает эффект, с подлинным чувством несовместимый.

У Гоголя соединение реального и фантастического естественно, переходы неощутимы, какая-нибудь девушка или парубок какой-нибудь выступают из сельских, хуторских буден в мир фантазии просто, непринужденно, как раздвинув кустарник, входят в залитый лунным светом сад. В живописи, лишённой возможности показывать движение времени, совмещение реального и фантастического особенно сложно. Предшественников (в которых он видел бы пример) у Крамского нет, нет и опыта в создании картины, и смелости, рождаемой опытом или сильным, бьющим наружу дарованием.

Крамской не отступил от требований времени. Отойдя от иллюстрации к повести, он подошёл к жанру. Наверное, и в этом для посетителей Первой передвижной выставки – одна из причин соответствия полотна Крамского духу и направлению выставки. Бытующее объяснение картины как изображения и не русалок вовсе, а купающихся украинских девушек снижает и опрощает замысел Крамского; но с точки зрения «времени Крамского», с точки зрения понимания живописи в духе того времени – это похвала».[16 - Порудомский В. И. Иван Крамской. – М.: ТЕРРА – Кн. клуб, 2001. – С. 107.]

14:45

Когда я добрался до пригорка, из-за туч выглянуло ослепительное майское солнце. Оно зацепило своими лучами мокрый перелесок, отчего трава, цветы и ветви деревьев превратились в драгоценные хрустальные и бриллиантовые шедевры мироздания. Мои ботинки вымокли, но я не обращал на это совершенно никакого внимания. На сенсорном экране Honor на моих глазах, подобно явлению Мессии, рождалось чудо человеческого гения – связь! Я так обрадовался, что чуть не поскользнулся и не угодил лицом в близлежащую лужицу, образовавшуюся в маленьком изумрудном углублении из мха.

С воскресением связи из бездны информационного бытия возникли непринятые звонки и сообщения. Конечно, о ватсапе, инстаграме и фейсбуке не приходилось даже и мечтать. Добрая половина смс была от Анжелы. Я открыл последнее послание, в котором она обещала больше не доставать меня своими глупыми безосновательными истериками. Три сухих сообщения – от жены. Я включил Т9, и телефон ответил за меня сам: «Люблю. Скучаю. Скоро буду». Отправил свой ответ рассылкой жене и любовнице, и на душе сразу стало легко и весело. Три пропущенных звонка от сына Ромки и один – от Рассветова. Сразу заскучал по ним. Но сейчас я не собирался разговаривать ни с кем, кроме Третьякова. Я вдруг вспомнил обрывки его наставлений в ту ночь, когда моя машина жестоко подвела меня. Кажется, он что-то говорил про русалок или «Русалку»? Вот старый чёрт! Он знал многое об этой картине, но предпочёл, чтобы я сам копался в кромешном мраке местных тайн.

Моё настроение резко испортилось. Быстро набрал его номер. В трубке послышались длинные гудки. Слава Богу, ждать пришлось недолго.

– Алло! – услышал я голос молодой женщины.

– Здравствуйте, извините, могу я поговорить с Ефимом Александровичем Третьяковым?

Голос в трубке искренне удивился:

– Вы, наверное, ошиблись номером! Здесь нет никаких Третьяковых.

– Нет-нет, – перебил я девушку. – Это точно его номер. Ровно три дня назад он сам звонил мне с него.

– Простите, но этого не может быть. Это мой номер, и я пользуюсь им уже несколько лет.

– Но… – я не успел закончить. В трубке послышались неприятные отрывисто-короткие гудки.

«Вызов окончен» – оптимистично сообщил смартфон.

– Какого лешего! – крикнул я на весь лес и пнул лежащий под ногой камень. Эхо от моего возгласа разлетелось по тёмному бору и унеслось куда-то вглубь.