Русалки

– Он местный егерь.

Тут на неё напал кашель.

– Простите, – я обеспокоенно посмотрел на неё, – как Вы себя чувствуете? Дима говорил…

– Мне уже намного лучше. Спасибо.

– Отлично, – я замолчал, но после небольшой паузы продолжил:

– Вчера Дима сообщил мне, что картина не у Вас, это правда? Дело в том, что я тороплюсь, да и стеснять вас не хочу. Мне бы поскорее оценить картину и вернуться. Время не ждёт.

Я попросил ещё кофе. Когда разговор зашёл о картине, по лицу женщины промелькнула тень то ли грусти, то ли озабоченности.

– Понимаете, – начала Есения, – картина находится здесь, в Ринтала, но… не в нашем доме.

– Вы не могли бы проводить меня туда, где она находится?

Есения кивнула головой.

– Странно, – выразил своё удивление я. – Ефим Александрович говорил, что она у вас, дал мне ваш адрес.

– Картина была у нас. Но лишь некоторое время. Мы не хозяева этого полотна. Ефим просто определил Вас пожить у нас – не более. Мы очень обязаны ему. Когда-то давно он спас нашу дочь. С тех пор он всегда добрый гость в нашем доме.

Я замялся. Говорила она отрывисто и немного зло, словно заучила реплики для спектакля, словно и не считала Ефима добрым гостем и другом.

– Простите, как-то неудобно вышло. Просто он не предупредил меня, что картина не у вас. А у кого же она, если не секрет?

– Не секрет, – Есения встала и начала мыть посуду.

– Так кто же её хозяин?

– Хозяйка, – поправила меня женщина. – Её зовут Софья. Софья Степановна Старицкая. В комнате словно похолодало. В моей душе вновь всё сжалось. Я вспомнил Соню – мою любовницу, которая недавно свела счёты с жизнью.

Хозяйка дома задумчиво посмотрела в окно.

– Соня – это двоюродная сестра Леськи.

– Леськи?

– Неважно, – резко оборвала меня женщина. – Ещё кофе?

– Нет. Спасибо. Мы можем идти. К делу готов!

13:00

Мы шли по пустынным улочкам глухого посёлка.

– Здесь вообще живут люди?

– Да, человек двадцать. Это вместе с дачниками, – Есения уверенно вела меня мимо старых, по большей части – заколоченных деревянных домов. Мы свернули на главную дорогу, по которой я вчера пришёл сюда. Она была разбита, фрагменты убитого асфальта чередовались с песочными островками и грунтовыми заплатами. По обочинам пробивался бурьян.

– Ринтала – умирающий посёлок. До недавнего времени здесь работал магазин, пока не сгорел. Когда-то жизнь здесь кипела. Помню, когда мы были молодыми, бегали на танцы сюда, а здесь мы с тётей Надей держали огород – указывала на памятные места Есения. – Сейчас за продуктами ездим в магазин в Хийтола. За более серьёзными покупками – в Приозерск. Летом здесь хорошо. Леса, луга, два озера!

Женщина обогнула старый колодец, и мы двинулись вверх по извилистой тропинке.

– Есения, у меня в машине кое-какие вещи остались – нужные для работы. Дима сказал, что у какого-то Лёхи есть трактор, и он может помочь пригнать мою машину.

– Да, конечно! Мы как раз к нему и идём. Он – муж Сони.

– Здорово! – всё складывалось, как нельзя лучше.

– А Тоунан? – я догнал её. – Это что за место? Я смотрел по карте, он рядом с вами.

– Это посёлок. Больше Ринтала. Примерно в пятнадцати километрах от нас находится. Примечателен зданием тюрьмы.

– Тюрьмы? – ужаснулся я.

– Не бойтесь, – наконец-то рассмеялась. – Это местные так называют, хотя… Они не далеки от истины. Там в своё время был так называемый Карельский Институт Труда. Его построили в тридцатых годах – тогда ещё в Финляндии. Я сама когда-то краеведением интересовалась, так знаю.

– Потрясающе! – я чувствовал себя Леонардо ди Каприо в «Острове проклятых». – Расскажите.

– Об этом Институте почти ничего не известно. Я где-то читала, что архивы этого учреждения недавно были обнаружены. Туда социальные службы Финляндии принудительно отправляли нерадивых родителей, бросивших своих детей, и не выполнявших обязанностей по содержанию семей. В функции исправительно-трудового учреждения входили задачи не столько по изоляции таких людей, сколько исправление и перевоспитание их трудом.

Рядом со зданием бывшей тюрьмы – так называют его местные жители – сохранились финские административные и хозяйственные постройки. Если решите наведаться туда, узнаете – архитектура совершенно иная. Этот Институт Труда был, конечно, не финским курортом: существовала система наказаний, а провинившихся и особо опасных, буйных заключённых даже держали в карцерах в подвальных помещениях. Эти карцеры до сих пор сохранились. На некоторых дверях даже глазки остались. По-моему, так там жуть!

Есения на мгновение замолчала.

– Кто-то из местных говорил, что женщин из этой колонии хоронили рядом с посёлком. Так-то в Тоунане кладбища нет. Его потом с землей сровняли. Сейчас на этом месте деревья растут… И малина.

Есения поправила косынку и пошутила:

– Что-то Вы в лице изменились! Ну, Вы уж, наверное, детей не бросали, семью обеспечиваете достойно, так что в эту колонию бы не попали, окажись в том времени в Финляндии.

– Как сказать, как сказать, – сделал жалкую попытку отозваться на шутку и я.

– Испугались? Да не бойтесь. Сейчас в здании этого Института люди живут, и квартиры там отличные. Местные говорят, не сравнить с благоустроенными современными коттеджами!

– Да уж, – подумал я про себя, – долго будет Карелия сниться…

Мы миновали старый чёрный дом с заколоченными ставнями. Рядом красовался большой баннер: «ПРОДАЁТСЯ!»

– Кому нужна такая развалюха? Да ещё так далеко от города?

Моя спутница сощурила глаза:

– В ведьм верите?

– Увольте! – не выдержал я. – Ваш карельский фольклор?