Переворот. Драматургия

Гульнара идет к окну, но тут раздается мощный взрыв. Такой силы, что разлетаются стекла внутренних рам. Гульнара с криком отпрянула назад, ее обнял и прижал к себе Иван. Клубы пыли и дыма проникли в помещение. Женщины нагнулись к столу, прикрыв голову руками.

Берик. (вбежав в комнату, подбегает к окну) О! Смотрите! Абылайхана как не бывало!

Жамал. (вскочив, подбегает к нему) Берик, отойди от окна!

Берик. (сопротивляясь) Не, мама, не бойся. Все кончено, теперь ничего не будет.

Жамал. (выглянув в окно) Чем им помешал памятник Абылайхану?

Мария. (подходит к окну, а за нею и Гульнара с Иваном) Этого следовало ожидать. Теперь будут уничтожены все памятники и бюсты. Все барельефы и картины в музее. Все изображения людей, животных и растений.

Жамал. Если бы только изображения. Чувствую, эти безумцы не остановятся на этом. Чувствую, после этого они примутся уничтожать и самих людей. (оглядывается на Ивана)

Иван. (берет Гульнару за руку и тянет ее к выходу) Ну, мы пойдем…

Жамал. Иди-иди, взрывай, стреляй, убивай. Только оставь Гульнару в покое. Нам с тобой не по пути.

Гульнара. Я сейчас, мам.

Жамал. (решительно направляется к ней и буквально вырывает ее руку из руки Ивана) Нет, ты никуда с ним не пойдешь! (подталкивает ее к двери в смежную комнату) Иди, собери свои вещи. Мы уезжаем.

Гульнара. Уезжаем? Куда?

Жамал. Пока еще не знаю, но как можно дальше отсюда.

Гульнара. И что… и папа едет?

Жамал. Едет! Поедет! Или ты хочешь оставить его здесь? Среди этих полоумных?

Гульнара. Не знаю. Но ведь он…

Иван. Нет, дядя Аскар не должен уехать. Город покинут только…

Жамал. Ты еще здесь?! Иван, позволь нам самим разобраться со своими семейными делами.

Иван. (смутившись) Извините. Ну, я пошел. (уходит, покидает комнату и Гульнара, но она переходит в другую комнату. На пороге она оглядывается на Ивана, и они обмениваются взглядами)

Мария. (глядит ему вослед, потом поворачивается к Жамал) Да, наломают они дров. Если только их вовремя не остановить. Ладно, Жамал, я пошла. Тоже буду готовиться к отъезду. Сейчас я твердо решила – мы не останемся. А Иван… в конце концов он уже вполне взрослый. Пусть устраивает свою судьбу сам. Надо еще найти Ларису. Хоть бы она сидела дома. (уходит, Жамал идет провожать)

Жамал. До свидания, Мария. Счастливого вам пути.

Мария. До свидания. И тебе… и вам… может быть, скоро увидимся. А может быть… (махнув рукой, переступает порог и Жамал закрывает за ней дверь)

Жамал. (возвращаясь в комнату) Да, может быть, мы больше не увидимся.

Действие третье

Двор мечети. За забором неподалеку виднеется административное здание, на нем – зеленое знамя ислама. В глубине двора толпятся люди, одетые в мусульманскую одежду. Слышится сдержанный гул голосов. Толпа наблюдает за приготовлениями к суду шариата. Рабочие заняты установкой столба для порки людей. Неподалеку – куча булыжников. Другие рабочие вносят плаху и втыкают в него топор мясника. При виде плахи и топора гул в толпе усиливается.

Голос из толпы. А топор для чего? Неужели будут отрубать головы?

Другой голос. А ты как думал? Кого-то будут пороть, кого – забивать камнями, а кому и голову долой!

Голоса тонут в шуме, потом наступает тишина. Маршируя, подходят солдаты с автоматами, их ведет офицер. Солдаты становятся в шеренгу вдоль одной стороны сцены. А другую сторону занимают боевики Аль Хизб с резиновыми дубинками в руках. На поясе у каждого висит кобура пистолета. Рабочие вносят стол и три стула и ставят их ближе к переднему краю сцены таким образом, чтобы судьи могли видеть то, как будут исполняться назначенные им наказания, и чтобы их лица могли видеть зрители. Выходит кади, идет к столу и садится за центральный стул с высокой спинкой. За ним с папкой в руках идет писарь. Он садится, кладет папку (впоследствии во время отправления суда шариата он будет делать записи) на стол и, достав ручку, делает приготовления к записи. Появляется шейх Абдурахман. Он в чапане и мягких сапогах из тонкой кожи; на голове у него чалма. В руке плетка, которая висит у него на запястье. Иногда он похлопывает ею по голенищам.

Шейх. (обращаясь к толпе, прижимает руку с плеткой к груди) Ассаламу алейкум!

Несколько голосов из толпы, вразнобой. Уа алейкум ассалам!

Шейх. Мусульмане! Братья и сестры! Сегодня знаменательный день. Сейчас состоится первый на нашей земле суд шариата. Мы долго жили в беззаконии, ибо прежние так называемые законы лишь развращали людей. Они были несправедливыми и они оставляли много лазеек для настоящих преступников и в то же время несоразмерно жестоко карали тех, кто по молодости и по глупости допускал незначительные проступки. И это понятно, ведь эти законы в кавычках придумали люди. А закон шариата – это закон Аллаха. Некоторые говорят, что он слишком суров и жесток. Это ложь! Ибо этот закон милосерден. Милосерден и справедлив. Показателен и нагляден. (указывает на кади) Этот человек – кади, судья, который был назначен мною, эмиром нашего маленького государства. Он, в отличие от ваших прежних судей, неподкупен. Можно скрыть от контролирующих органов должностное преступление, но невозможно скрыть ничего от Аллаха. И если кади вынесет несправедливый приговор, то будет держать ответ перед Аллахом. Да, конечно, и те прежние судьи в кавычках будут держать ответ перед Аллахом. Но они об этом не думали, они об этом не знали. Они в это не верили. Итак, бисмилла, начинаем с именем Аллаха.

Кади. Бисмилла! (отодвигает от себя слишком близко стоящий свободный стул, предполагая, что шейх сядет) Садитесь, уважаемый.

Шейх. Нет, это место для нашего имама. Что-то он запаздывает. (обращаясь к одному из своих помощников) Сходи-ка за имамом, скажи – мы начинаем. (помощник уходит)

Кади. Да, да, пусть поторопится. (шейху) С кого начнем?

Шейх. (ударяет плеткой по голенищам своих сапог и обращается к своим подручным) Давайте, ведите преступников.

Подручные приводят двух девушек. Первая, полная, дородная девушка одета в облегающую и полупрозрачную одежду типа блузки и лосин, из которых выпирают все ее прелести. У второй, потоньше и помоложе, девочки-подростка оголен живот, виден пупок.

Шейх. (неожиданно бьет плеткой по ягодицам первой девушки) Что это такое, а!

Девушка. (отпрянув и хватаясь за ягодицы, кричит сердито зычным голосом) Ой! Чего вы бье-етесь?!

Шейх. А что я, по-твоему, должен делать? Погладить твою попку, да?

Девушка. Не надо гладить. Но нельзя же бить, тем более такой плеткой?

Шейх. Как же иначе убедить вас не щеголять голой задницей на улицах?!

Девушка. Я не щеголяю голой задницей! Не видите – на мне лосины.

Шейх. Как же не с голой! Ведь она за квартал кричит о себе! (обращаясь к толпе) Что это за девушка, а? Есть у нее родители? Есть у нее мать?

Из толпы отделяется пожилая женщина и подходит к шейху.

Женщина. (утирает концом платка слезы) Я ее мать. Пожалуйста, простите ее.

Шейх. Вы плачете? Значит, стыдно, да? Как же вы воспитали свою дочь? Как только могли отпустить ее на улицу в таком виде!

Женщина. Но что я могу поделать? Ведь она не слушает меня. (смотрит на дочь сердито) Я ей говорю, мол, оденься приличнее. А она отвечает, что фигура у нее что надо, и сзади она выглядит так сексуально и почему-де она должна скрывать свою красоту?

Шейх. О Аллах! Что же с нами стало?! Неужели у наших девушек не осталось ничего красивого, кроме этих лопающихся от сала ягодиц! Ведь им теперь ни к чему, ни ум, ни обаяние, ни стыд, ни скромность, которые их так украшали, и они теперь гордятся только лишь вот такой упитанной задницей! (вновь бьет девушку по заду и она взвизгивает и потирает ягодицы, а шейх обращается к кади) Как вы думаете наказать ее?

Кади. Я думаю, что для начала нужно высечь. А если это не поможет, тогда наказание будет более суровым. Но, думаю, она уже поняла свою ошибку, и впредь будет одеваться так, как приличествует мусульманке. Двадцать ударов плеткой.

Шейх. Правильно! (помощникам) Ну, что стоим? Всыпьте ей по первое число. Да по заднице, по заднице! Если воспитание не доходит через уши, то, может быть, дойдет через ягодицы.