Крови и зрелищ!

– Что там? – поинтересовалась снизу миссис Паркс.

– Изнутри закрыта на задвижку! – крикнул в ответ констебль. – Туда можно пролезть через окно?

– Только если у вас есть длинная лестница. С той стороны нет балкона.

– Открывайте! – констебль постарался крикнуть так грозно, чтобы можно было разбудить медведя в берлоге. – Открывайте сию минуту! Полиция!!!

Ответом была мертвая тишина. Мисс Минтон всхлипнула, и фокусник обнял ее за плечи. Она благодарно прижалась к нему, но тут же, вскрикнув, отскочила, почувствовав, как что-то задвигалось в его нагрудном кармане.

– Извините, – сказал он, извлекая голубя отработанным, эффектным жестом. Миссис Паркс закусила губу: момент для смеха был явно неподходящий. Шеридановский голубь вспорхнул и уселся на притолоку – поступок, который миссис Уизерспун ни за что бы не допустила, будь она здесь в данный момент. – Вот и все, – сказал фокусник, протягивая руки. Мисс Минтон вернулась на освобожденное голубем место – в объятия фокусника, и мистер Шеридан прижал ее крепче, мысленно поздравив себя с тем, что опять в его объятиях женщина. Какая женщина – для мистера Шеридана это не имело никакого значения.

– Ну-ну, малышка, – успокаивал он ее. – Мы все расстроены.

Констебль Харрис появился на верхней ступени лестницы и позвал миссис Паркс.

– Не могли бы вы показать мне, как выбраться на крышу?

Миссис Паркс без колебаний оставила мисс Минтон на коварного фокусника и отправилась наверх, к свету.

– Будьте осторожны, – заволновалась она, когда молодой человек вылез на шиферную крышу. – Знаете, там небезопасно. Миссис уже давно хотела ее отремонтировать.

Внешность констебля Харриса была из таких, что всегда казались миссис Паркс наиболее привлекательными: солнцем обласканный, голубоглазый, выросший на деревенском молоке. Он улыбнулся, показав белые зубы.

– Все будет в порядке, мисс. Я в хорошей форме. Много занимаюсь спортом. Идите лучше вниз, присмотрите за пожилой леди. Нужно, чтоб она была в форме и ответила на мои вопросы, если там дело нечисто.

– А вы полагаете, что это так?

У миссис Паркс был открытый взгляд, и она тоже нравилась констеблю. И все же он никак не мог отделаться от мысли, что она кого-то ему напоминает, что он где-то ее раньше видел. Давным-давно… Может, в газетах?

– Думаю, он сам себя запер, мисс. Дверь не просто заперта, а закрыта на задвижку изнутри. Не думаю, что кто-то пытался пролезть с крыши – вы бы услышали.

– Я тоже так считаю, констебль. Может, мне лучше остаться здесь, на случай, если вам понадобится помощь?

– Хорошо, мисс.

Он снова улыбнулся и осторожно пошел по скату крыши к водосточному желобу и дальше, к комнате мистера Кристофера. Улегшись на теплой поверхности крыши над комнатой, он перегнулся как можно дальше. Окно не было зашторено, и солнце ярко освещало комнату. В ней еще и свет был включен.

Увиденное так изумило констебля, что он ослабил хватку и, издав громкий крик, начал соскальзывать вниз. Он отчаянно завертелся. Однако в считаные секунды какая-то твердая хватка остановила его падение, схватив за мундир, и удержала в воздухе в подвешенном состоянии.

Миссис Паркс запрыгнула на крышу и побежала по ней с легкостью птички. Пока констебль свисал с края, хватая ртом воздух, она всем своим весом попыталась удержать его. Баланс был найден, но сил втащить его назад было недостаточно.

– Пикантное положение, – заметила она голосом, которым говорила бы с ребенком, извалявшимся в грязи. – Как вас зовут?

– Томми. – Томми старался не смотреть вниз на плиты во дворе, куда именно сейчас из клозета выходила миссис Уизерспун. Плиты были прочные, очень твердые. Он постарался не думать, во что он превратится, когда упадет на них с такой высоты. Головой вперед… Удерживающая его рука не ослабевала, а голос был мягок, как шелк. – Томми, ты должен сам себя спасти. Я не такая сильная, чтобы вытащить тебя. Моей силы не хватит. А если ты будешь дергаться, мы свалимся вместе. Ты понимаешь?

– Да.

– А теперь ты вытянешь назад правую руку. Медленно. Да, вот так. Не делай резких движений. Не смотри вниз. Смотри прямо вперед. Так. Еще шесть дюймов, и ты это сделаешь! Это желоб. Ты за него ухватился?

Томми Харрис ухватился за желоб с такой силой, что мог деформировать сталь. Край врезался ему в ладонь, но он еще сильнее сжал руку.

– Есть. Держусь.

– Хорошо. А теперь вытяни назад другую руку. Медленно. Я стараюсь удержать весь твой вес, ты понимаешь? Теперь ты дотрагиваешься до желоба. Ухватился за него? – Его левая рука нащупала металл и ухватилась за желоб обезьяньей хваткой. – Хорошо, а теперь я тебя отпущу и вернусь через световой люк.

Томми издал невоспроизводимый звук, который мог означать только одно: «Нет!», и срывающимся голосом попросил:

– Не отпускай меня!

– Я тебя сейчас отпущу, и ты спокойно повисишь. Держи руки прямо, и ты не упадешь. Я схвачу тебя за ноги и втащу внутрь. – Ее голос был спокойный и властный. Отчасти это спокойствие передалось и ему. Он сделал глубокий вздох.

– Хорошо. Томми, мой мальчик, ты смелый. Сейчас я досчитаю до трех, и все, что ты должен будешь сделать, это просто вцепиться, как черт, и я смогу спокойно втащить тебя внутрь. Идет? – Томми кивнул. Во рту у него было сухо, как в пустыне Сахара.

– Раз, два, три. – Она разжала руки, очень осторожно, и он услышал, как она соскочила внутрь. Он вцепился в желоб, и, как ему показалось, прошла целая вечность, прежде чем две сильных руки, как клещи, обхватили его лодыжки и медленно и неумолимо потащили его на крышу. – Теперь отпускай, Томми. Я втащила уже добрую половину и не хочу, чтобы все остальное улетело вниз. – Он выслушал то, что она сказала, и изо всех сил постарался поверить в нее до такой степени, чтобы это помогло ему решиться расцепить руки. Еще сильнее напряглись его колени и ягодицы.

– Отпускай же, Томми, – убеждала она. Томми попытался разжать руки, но не смог. Он слышал как сзади, за ним, вздохнула миссис Паркс. – Отпускай сейчас же! – прокричала она и дернула со всей силы. Перед тем как констебль Харрис понял, что произошло, он уже был внутри, в крепких руках миссис Паркс. – Ну вот! – сказала она, помогая ему встать на ноги и отряхивая пыль с его полицейского костюма. – Очень смело. И высоты вы не боитесь. Ведь правда?

– И вы не боитесь… – Помятый, с открытым ртом, он не отрываясь смотрел на нее. – Да вы же… Я знаю, где видел вас раньше!

Миссис Паркс отстранилась, как будто он мог заразиться от одного ее прикосновения. Лицо ее стало отрешенным, как будто от причиненной боли.

– Вы, должно быть, видели меня во время судебного разбирательства, – грустно сказала она. – Я тогда еще подумала, что вы слишком молоды.

– Когда они вас выпустили, миссис Паркс? – спросил он, внезапно почувствовав неловкость и нерешительность. – Я хотел сказать, что да, я помню те бумаги… У них был особый день, когда произошло убийство вашего…

– Моего мужа, – сказала она безучастным, ледяным голосом. Карие глаза, которые только что смотрели на него почти с любовью и уж точно с участливым сочувствием, теперь были холодными и жесткими, как камень. – Меня освободили в прошлом году, и у меня было несколько небольших ролей. Сейчас я работаю над ролью служанки Джульетты…

– Но вы же были воздушной гимнасткой! Летающая Фанточини, так вас называли.

Поняв наконец, какую незаслуженную и сильную боль доставил он своей спасительнице, констебль Харрис чрезвычайно смутился. Он взял ее руку в свою. Мозолистая рука, он это почувствовал сразу. Еще отметил ее легкость и грацию, силу ее рук.

– Не важно, это уже все в прошлом, – сказал он, и щеки его слегка порозовели. – Спасибо вам, миссис Паркс, вы спасли мне жизнь.

В ответ она слегка пожала его руку и отстранилась.

– Что же такое вы увидели через окно? Из-за чего свалились с крыши? – спросила она, чтобы сменить тему. – Мистер Кристофер в комнате?

– Да, он там, – ответил констебль, вспомнив, что он при исполнении. – Точно, он там. Извините, миссис Паркс. Я должен позвонить в участок. Там ужас что творится, и я должен во всем этом разобраться.

Инспектор уголовной полиции Джон Робинсон произнес:

– Зовите меня Джек. Все меня так зовут. – Робинсон прибыл в пансион на Брансвик-стрит в видавшем виды полицейском автомобиле, подогревшем темперамент привередливого маленького судебно-медицинского эксперта. Доктора Джонсона вызвали во время игры в гольф, у одиннадцатой лунки. Он долго боролся за капитанскую медаль и теперь демонстрировал естественную досаду человека, которого вынудили отказаться от двойного удара и шанса выставить самого известного в клубе скупердяя.

– Так что у вас для меня? – бросил он.

– Я знаю не больше вашего, доктор, – Джек Робинсон пожал плечами. – Дело ведет сержант Гроссмит. А вот и он, – с облегчением проговорил Робинсон, видя, как закипает от злости доктор. – Привет, Терри. Что там происходит?

Сержант Теренс Гроссмит был массивен. Его синий мундир по ширине можно было спутать с палаткой. Он был шатен с редеющими волосами и большими, ясными карими глазами, излучающими такое спокойствие и доброжелательность, что самые тяжелые преступники, неожиданно для себя самих, признавались ему, почувствовав всю нелепость содеянного. О его знании местных нравов ходили легенды. Родившийся и выросший на Брансвик-стрит, он знал каждого заслуживающего внимания торговца, зеленщика, жестянщика, домовладельца и вора. Ему было известно место каждого мало-мальски провинившегося преступника, любой подсадной утки, каждой женщины легкого поведения, равно как и каждое тайное местечко, каждый тайный уголок, любой магазинчик, торгующий контрабандным спиртным, любое хранилище краденого – на протяжении всей этой печально известной улицы. И ему нравилось это место. Он никогда не стремился к повышению по службе лишь по той причине, что не хотел покидать любимое место.