Хроники испанки. Ошеломляющее исследование самой смертоносной эпидемии гриппа, унесшей 100 миллионов жизней

Поначалу многие испанские журналисты считали последствия эпидемии гриппа незначительными, в то время как другие были более осторожны. Антонио Зозайя, написавший статью в той же газете два дня спустя, напомнил своим читателям, что жизнь ежедневно подвергается большей опасности, чем от вспышки гриппа. Ссылаясь на опасность автомобильных и железных дорог общего пользования и даже самоубийств, он тем не менее признал, что эпидемия была серьезной, и призвал своих читателей придерживаться стоического подхода: «Эпидемия началась. Это неприятное обстоятельство. Мы из-за этого не стали более подавленными или беспомощными в этой беспощадной ситуации. Будем стараться жить благоразумно, поступать так, как поступают хорошие люди, и страдать достойно» [34].

Тем временем в Испании разыгрывались мрачные сцены, которые в ближайшие месяцы станут привычными для всего мира.

Участники похоронной процессии, шедшей по центральной улице, увидели, как кучер кареты упал замертво, словно пораженный молнией, и один из плакальщиков упал на землю, тоже внезапно умерев. Паника охватила остальных участников процессии, и они бросились врассыпную, оставив карету брошенной. Скорая помощь должна была приехать за мертвыми, а муниципальный охранник привязал веревку к уздечке лошади и, пройдя вперед метров двенадцать, потащил карету к кладбищу [35].

Глава пятая

Смертельное лето

«Испанка» уже навестила Скапа-Флоу в мае 1918 года. Позже в том же месяце она проникла на шотландские. верфи, став причиной трех смертей на кораблях, пришвартованных в гавани Глазго. Жители трущоб Гован и Горбалс в Глазго быстро стали жертвой восьминедельной эпидемии гриппа. И 17 июля The Glasgow Herald сообщила о тринадцати смертях от гриппа и двадцати шести – от пневмонии. Через неделю число жертв сильно возросло: четырнадцать умерли от гриппа и сорок девять – от пневмонии [1].

В то время как испанский грипп распространялся на юг из Шотландии, возвращающиеся домой военнослужащие несли болезнь в родные края. Грипп поразил Портсмут и другие порты Ла-Манша и был перенесен в Лондон, Бирмингем и северные города – Лидс, Манчестер и Ливерпуль, а также на запад к Бристолю и Кардиффу. В июле 1918 года почти 1000 из 3000 немецких военнопленных, интернированных в лагере Брэмли в Гэмпшире, были объявлены больными [2], и их пришлось доставить в близлежащие гражданские больницы.

Одной из знаменитых жертв начала «испанки» в Великобритании стала миссис Роуз Селфридж (1860–1918), уроженка Чикаго, жена Гарри Гордона Селфриджа, основателя одноименного универмага на Оксфорд-стрит в Лондоне. Когда семья переехала в Хайклифф-Касл, Дорсет, в 1916 году, эта энергичная, активная женщина вступила в Красный Крест вместе с двумя старшими дочерьми. После службы медсестрой в соседнем Госпитале Крайстчерча Роуз открыла госпиталь для выздоравливающих американских солдат в Хайклифф-Касле после вступления Соединенных Штатов в войну. По словам Хейдена Черча, американского репортера, который посетил Роуз в Хайклиффе, она была очень увлечена своей больницей. «Рождественским подарком этого американского бизнесмена жене был прекрасно оборудованный госпиталь для выздоравливающих» [3], – писал Черч.

Бывший крикетный павильон с соломенной крышей, которому, должно быть, больше ста лет, превратили в кабинет коменданта, а также в кухню и веселую столовую, где выздоравливающие сэмми обедали. Тут есть 12 палаток, в которых они живут, в каждой из них помещается по два человека. Открытая сторона каждой из них защищена от непогоды толстым резиновым занавесом, установленным на оси таким образом, что он всегда обращен к солнцу. Затем есть палатка для отдыха, снабженная граммофоном, играми, книгами, картами, письменными принадлежностями и другими вещами, чтобы мужчинам, которые ею пользуются, было удобно. Наконец, есть еще одно здание, известное как «медицинская палата», в котором находятся помещения для американского сержанта, отвечающего за дисциплину в лагере, а также бельевая и мужской туалет [4].

К несчастью, Роуз Селфридж сама заразилась гриппом, выполняя обязанности медсестры и заболела пневмонией. Она умерла 12 мая 1918 года и была похоронена на кладбище церкви Святого Марка в Хайклиффе, недалеко от имения [5]. Вдовец Роуз, Гарри Селфридж, в ее честь продолжал работу в лагере для выздоравливающих.

В то время как испанский грипп проникал в Британию сразу через несколько точек, северная часть поначалу пострадала сильнее всего, особенно промышленные города [6]. Безмолвная угроза прошла незамеченной через магазины, предприятия, общественный транспорт и передавалась от человека к человеку, прежде чем постепенно распространилась в сельских общинах. В Ньюкасле количество рабочих с каждым часом становилось все меньше, так как до 70 процентов работающих мужчин заболевали, в то время и в Дареме также наблюдалась вспышка болезни. Во времена нехватки угля, когда британцев призывали сжигать как можно меньше топлива, чтобы сохранить запасы для военных действий, шахтеры оказались атакованными вторичными респираторными инфекциями. По данным The Times, шахтеры были особенно подвержены гриппу, в то время ноттингемширская пресса сообщала, что «в Нортамберленде и Дареме быстрое распространение болезни серьезно влияет на работу угольных шахт, на некоторых отсутствует до 70 процентов сотрудников» [7]. «В Ноттингемшире несколько служащих с угольных шахт Дигби… пришлось отвезти домой из-за этой болезни» [8]. Ноттингемширские угольные шахты оказались в страшном положении, за один день 250 человек с шахты Мэнсфилда умерли от инфекции.

Двадцать второго июня 1918 года газета The Times сообщила, что в Бирмингеме появился грипп, подобный тому, который наблюдался в Испании, что привело к критической нехватке рабочей силы на военных и металлургических заводах. «Бирмингем был первым провинциальным городом, где происходил внезапный и устойчивый рост смертности от гриппа, причем примерно такая же картина наблюдалась в соседних городах – Вулвергемптоне и Ковентри» [9]. Две недели спустя грипп появился в Южном Уэльсе: The Times сообщила, что на монмутширских угольных шахтах зафиксированы сотни случаев гриппа [10].

В Ланкашире штат одной из текстильных фабрик, на которой работало 400 рабочих, сократился до 100 человек, поскольку три четверти работников заболели [11]. В Шеффилде газета The Yorkshire Telegraph сообщала, что 15 процентов работников заболели на одной фабрике, а для лечения использовался хинин. Когда число погибших возросло, заместитель городского секретаря Шеффилда вызвал могильщиков. «Люди лежат мертвые в своих домах семь дней, а иногда и девять. Положение действительно очень серьезное» [12]. Опасаясь, что болезнь вызвана солдатами, вернувшимися домой в отпуск, совет Шеффилда запретил военнослужащим посещать кинотеатры и другие развлекательные заведения.

Грипп поразил Восточный Мидленд в конце июня, вызвав хаос на фабриках и угольных шахтах. Местная пресса сообщала, что эта инфекция распространена в Дерби и затрагивает сферы производства и образования, хотя считалось, что это лишь легкая форма заболевания. В начале июля The Leicester Mercury информировала, что в городе уже зарегистрировано «значительное число случаев нового гриппа» и даже один человек погиб – девятнадцатилетняя девушка [13]. На следующий день та же газета сообщила, что «эпидемия гриппа достигла Северного Ноттингемшира, где зарегистрировано много сотен случаев заболевания» [14]. В The Loughborough Herald была опубликована похожая история, но также указывалось, что, по-видимому, нет причин для сильного беспокойства: «Есть и другие сообщения о распространении гриппа во многих частях Соединенного Королевства, и особенно в больших городах… Произошло несколько смертельных случаев, но это мнение медицинских работников здравоохранения. что эпидемия, хотя и столь широко распространенная, по большей части носит мягкий характер» [15].

Но к 11 июля настроение The Loughborough Herald омрачилось сообщениями о нескольких смертях от гриппа в деревне Барроу-апон-Соар, три летальных исхода произошли в одной семье [16]. В 48 км на север, в Ноттингеме, The Nottingham Journal писала: «Эпидемия в Мидлендсе и на севере продолжает быть более серьезной, чем где-либо еще. <…> Хотя нельзя сказать, что болезнь присутствует в Ноттингеме в тяжелой эпидемической форме, тем не менее случаев довольно много» [17]. По мере того как в течение июля по всей стране продолжали поступать сообщения о пандемии гриппа, стало ясно, что ситуация гораздо хуже, чем первоначально предполагалось. Известия о смертях и тяжелых случаях начали заполнять газеты. В статье под заголовком на первой полосе «Эпидемия гриппа: распространение его разрушительных последствий на местном уровне» The Nottingham Journal and Express объявила, что эпидемия распространяется по Ноттингемширу и Дербиширу, а также рассказала о смертях в Дерби и Линкольне, закрытии школ, задержках в выполнении важных работ и людях, падающих замертво на улице [18]. В лестерской прессе сообщение о смерти женщины показало, как быстро болезнь может настигнуть жертву: «Женщина остановила на улице врача и сообщила, что она болеет гриппом, и прямо во время разговора с ним она рухнула на землю и умерла почти сразу» [19].

«Испанка» проникла в Салфорд, район Манчестера, в конце июня. The Salford Reporter 25 июня 1918 года сообщала, что «эпидемия гриппа достигла Салфорда, и если она не относится к старой разновидности, которая заставляет чихать, то она очень сильна. Сотни случаев заболевания были выявлены в этом районе в течение недели, и врачи чрезвычайно загружены» [20]. Газета проинструктировала своих читателей поддерживать постельный режим, как только у них проявляются симптомы, и включила в статью интервью с врачом, который прокомментировал ситуацию: «Если вы встанете и попытаетесь перенести болезнь на ногах, вам станет намного хуже» [21].

В Манчестере находчивый главный санитарный врач доктор Джеймс Нивен взялся за борьбу с эпидемией гриппа, руководствуясь клиническим опытом и общедоступной информацией. Нивен и раньше сталкивался с эпидемией гриппа. В 1890 году он работал в Олдеме, когда город поразила вспышка русского гриппа. Быстрая реакция Нивена, приказавшего изолировать больных и очистить зараженные помещения, несомненно, спасла много жизней. И, когда «русский грипп» вернулся в Олдем в 1891 и 1892 годах, город справился лучше, чем его соседи. В июне 1918 года Нивен ответил той же тактикой, напечатав 35 000 листовок и распространив их среди местных фабрик и предприятий с информацией и инструкциями на чистом и понятном английском языке. Врач также рекомендовал, чтобы все инфицированные лица были помещены в карантин на три недели до возвращения на работу, чтобы предотвратить дальнейшее распространение гриппа. Восемнадцатого июля 1918 года манчестерский комитет по образованию согласился закрыть все школы по рекомендации Нивена после шокирующего известия о том, что дети умирали прямо за партами, «как растения, чьи корни были отравлены. Приступы были довольно внезапными, а сонливость – заметным симптомом» [22].

Рекомендации главного врача в Манчестере Нивена ввести карантин в школах, на фабриках и предприятиях помогли предотвратить распространение эпидемии.

Нет сомнений, что подход Нивена спас много жизней. В течение весны и начала лета 100 000 жителей города заболели гриппом, но умерли только 322 человека, что является «относительно низким уровнем смертности» [23], что можно считать свидетельством организаторских способностей врача. Хотя Нивен прекрасно ответил на этот вызов, он понял, что имеет дело с чем-то другим: в этой новой вспышке было две аномалии. Эта форма гриппа нацелена на наиболее приспособленных и здоровых представителей рабочей силы или общества, а не на очень старых, очень молодых и уязвимых, как это было обычно. Другая аномалия состояла в том, что вспышка началась летом, а не в традиционный зимний сезон гриппа [24]. Нивен мог только надеяться, что у тех людей, которые заразились и выжили, выработался иммунитет, который поможет, если грипп вернется.

В Лондоне боевой дух был на высоте. Общественное настроение подняли последние события войны, когда с Западного фронта поступили сообщения о том, что союзники одержали победу. После четырех долгих лет нехватки еды, нормирования продовольствия, налетов дирижаблей и тяжелых утрат конец был близок. Газета The Manchester Guardian сообщила, что «за эти два дня хороших новостей в Лондоне поднялось настроение. Хотя некоторое время не будет ни флагов, ни колоколов, все же выражение лиц людей заменяет эти атрибуты победы» [25].

В это волнующее время несезонная вспышка гриппа казалась необычной, но не имела большого значения. The Illustrated London News заметила в своей научной колонке, что «к счастью, проблема, которая, по сути дела, теперь повторяется ежегодно, в этом году настолько не выражена, что показывает, что первоначальный вирус ослабляется частой передачей» [26]. Тем временем The Times дала новое название этому любопытному явлению. Под заголовком «Испанский грипп – симптомы больного» газета объявила, что причиной заболевания стала «сухая, ветреная испанская весна… неприятный и болезнетворный сезон во все времена. Сырая погода или влажный ветер, вероятно, остановили бы развитие эпидемии» [27]. В той же статье с тяжеловесной попыткой пошутить утверждалось, что «обыватель, наученный войной с бьющим учителем[16 - Отсылка к Горацию, который называл учителя Orbilius plagosus – «бьющий Орбилий».], стал проявлять повышенный интерес к иностранным делам, обсуждал новости об эпидемии, которая с такой удивительной быстротой распространилась по Испании несколько недель назад, и радостно ожидал ее прибытия сюда» [28].

В то время как испанский грипп свирепствовал по всей остальной стране, лондонцы купались в «почти тропической жаре» [29], и жизнь была для некоторых просто идиллией. В подзаголовке «Этот активный микроб» редактор The Evening Standard беззаботно прокомментировал, что «взгляд на календарь показывает, что жаркая погода, которая у нас была, не только не убила микроб благотворительности и дневного спектакля, но и стимулировала его к лихорадочной активности, в результате чего в течение следующих нескольких недель филантропов ждет напряженное время» [30].

В той же статье читателям были представлены красочные отчеты о том, что самые модные хористки носили на своих шоу в Вест-Энде. Веселая девушка Руби Миллер ослепительно поднялась в «алюминиево-сером платье из атласа с драпировками по бокам и разрезом спереди, чтобы показать отделанную лентой нижнюю юбку» [31] и «вечернее платье из цикламенно-лилового жоржета <…> пышный подол и пояс из серебряной ткани» [32]. А Мари Лор появилась у ресторана Globe в «своем белом суконном платье с тонкими линиями нефритово-зеленой вышивки и широким складчатым поясом, застегнутом с одной стороны тремя большими зелеными и белыми пуговицами, и с длинной прямой, отделанной зеленой подкладкой накидкой из белой ткани, с черным бархатным воротником и множеством жемчужных пуговиц поверх него» [33].

Несмотря на войну, газета The Manchester Guardian обнаружила «призрак» лондонского светского сезона в Вест-Энде наряду с «необыкновенной зеленью травы и листвой деревьев» [34]. Лавочники Вест-Энда вели себя как обычно: «рисовали и указывали»[17 - В оригинале игра слов – painting and pointing – рисовали и указывали. – Прим. пер.] в сторону Гросвенор-стрит и в другие районы Мейфэра, а «Риджент-стрит, несмотря на отсутствие краски, выглядит веселой с ее летней модой» [35].

В то время выходные дни в загородных домах сократились, так как много мужчин сражается на фронте и «почти никто не развлекается, за исключением небольших вечеринок в ресторанах» [36].

Парк Сейнт-Джеймс вернулся к своим истокам как стильное увеселительное место, «своего рода возрождение XVIII века» [37]. Большие художественные выставки продолжались, как обычно, в то время как Летняя выставка в Королевской академии привлекала «большое количество посетителей, особенно выздоравливающих солдат» [38]. Даже летние танцы, эти традиционные приемы этого сезона, немного оживились, поскольку матери из высшего общества делали все возможное, чтобы выдать своих дочерей замуж, потому что круг подходящих мужчин быстро уменьшался.

Модный Лондон резко изменился в одном отношении, и это было присутствие американцев. Вступление Соединенных Штатов в войну вызвало эту серьезную трансформацию. Прибытие военных в Лондон не было чем-то новым, город уже был свидетелем «дружественных вторжений» [39] бельгийских монахинь, брюссельских денди и анзаков (австралийских и новозеландских армейских корпусов) с их высокими, ленивыми, жилистыми фигурами и мрачными лицами. Но четвертый год войны был годом американцев, согласно The Manchester Guardian.

«Военный год заканчивается тем, что американцы в хаки и синем почти овладели Лондоном… В последний год многие сотни тысяч американцев фактически проходят через Англию, чтобы сражаться во Франции» [40]. Американские военнослужащие составляют всю аудиторию лондонского театрального квартала, где уже доминировали молодые люди в хаки и темно-синем. Несмотря на войну, лондонский Вест-Энд все еще процветал в 1918 году, с «оперой на Друри-Лейн и в Шафтсбери, и очень хорошей постановкой Гилберта и Салливана в Королевском театре, в Хаммерсмит» [41].

Пацифистка Кэролайн Плейн вспоминала, что «летом 1918 года в театрах был абсолютный ажиотаж» [42]. Отчаявшиеся отвлечься от ужасов войны, солдаты, матросы и гражданские тоже толпились в театрах и мюзик-холлах. К сожалению, такие веселые развлечения оказались идеальной питательной средой для испанского гриппа.

«В 1916 году казалось, что нет никакой надежды на успех в постановке пьес. А в 1918 году было трудно получить места даже на худшие спектакли. Почти любая постановка имела огромный успех. Говорили, что люди дерутся за то, чтобы бросить свои деньги в кассу» [43]. Аренда театр ов предполагала большие выплаты, высокие цены на места и разговоры об их дальнейшем повышении [44]. Это не было неожиданностью, учитывая нехватку других форм развлечений.

«Это было огромное процветание почти всех классов и сокращение других возможностей для удовольствия, что привело к переполнению театров. Использование автомобилей было ограничено торговлей и профессиональными потребностями. Катков и ежегодных обедов больше не было» [45].

Друри-Лейн все еще представляла собой блестящее зрелище в некоторые вечера, с «дамами в драгоценностях на балконе и длинными вереницами ожидающих экипажей и даже одним или двумя лакеями» [46]. Среди солдат и матросов все еще было несколько стойких сторонников старого режима, и «В. Набоков [отец романиста Владимира Набокова] и русская дипломатическая партия» [47] в одной ложе смотрели «Бориса Годунова» со сценами русской Смуты – события более драматичного, чем что-либо на самой сцене [48].

Именно на этом фоне миссис Мейбл Прайд, свекровь поэта Роберта Грейвса, решила бороться с симптомами гриппа и пойти в театр со своим сыном Тони, пока он был дома в отпуске. Мы не знаем, какое шоу они посетили, но там было много развлечений. Развлечения лета 1918 года, когда Мейбл сопровождала сына в театр, включали «Непослушную жену» с Чарльзом Хоутри и Глэдис Купер в «Плейхаусе»; «Дорогого Брута» с Джорджем Дю Морье, отцом Дафны Дю Морье, в «Уиндеме»; а знаменитая канадская танцовщица Мод Аллен снималась в лондонском павильоне. Мод стала объектом диких подозрений со стороны члена парламента от тори, который обвинил ее в том, что она была лесбийской любовницей Марго Асквит, жены бывшего премьер-министра Герберта Асквита и немецкого шпиона. (Было спорно, какое из этих утверждений считается наиболее шокирующим.) Те, кто был настроен более серьезно, могли пойти посмотреть «Строителя Сольнеса» Ибсена в театре «Роял-Корт». А любой, кто отчаянно нуждался в небольшом расслаблении, мог отправиться на музыкальную комедию Chu Chin Chow в Театр Ее Величества или послушать популярную песню Peg O’ My Heart в Сент-Джеймсе [49].

Очень желая отправиться в город вместе с сыном, Мейбл пошла к врачу, приняла большое количество аспирина, чтобы снизить температуру, и отправилась с Тони в театр. Это был последний выход в свет для Мейбл. Ее случай оказался смертельным, и через два дня она умерла. Роберт Грейвс позже отмечал, что «ее главным утешением, когда она умирала, было то, что Тони продлил свой отпуск из-за нее» [50]. Впоследствии Грейвс узнал, что Тони убили в сентябре [51].

Идеальный питательной средой для испанского гриппа были переполненные солдатами и матросами театры и мюзик-холлы

Смерть Мейбл была лишь одной из многих. Несмотря на приподнятое настроение местных жителей, испанский грипп распространился по всему Лондону и стал смертельно опасным для населения. Многие из жертв были молоды, богаты и здоровы, Челси и Вестминстер также потерпели поражение в борьбе с гриппом, а Бетнал-Грин обнищал [52]. Писательница Вирджиния Вулф отмечала 2 июля 1918 года, что «грипп, который свирепствует повсюду, подобрался совсем близко» [53]. В то время как сосед писательницы умер, Вулф, несмотря на то, что была инвалидом, выжила.

Другая писательница, леди Синтия Асквит, описала ужасную встречу с «испанкой».

Леди Синтия, больше всего известная своими рассказами в жанре ужасов, в возрасте тридцати одного года уже сделала литературную карьеру, работая вместе с создателями Питера Пэна Дж. М. Барри и Д. Г. Лоуренсом. И ее дневники содержат занимательные и захватывающие рассказы о жизни в Лондоне военного времени. На этот раз, однако, леди Синтия задумалась, выживет ли она: «Как раз перед завтраком появились точно такие же симптомы, как и вчера, только гораздо хуже. Температура поднялась до 38,8 градуса, и весь день и вечер я чувствовала себя так ужасно, унизительно плохо, как никогда в жизни: голова раскалывалась, пульсировала болью, болели ноги, тошнило, ужасно знобило. Я ворочалась и стонала» [54].

В то время как опыт леди Синтии Асквит свидетельствовал о склонности испанского гриппа заражать здоровых и богатых людей, эта болезнь распространялась и в других частях Лондона. Американский солдат рядовой Прессли, переживший вспышку гриппа в Кэмп-Диксе и потерявший своего друга Сида во время путешествия во Францию, теперь находился в Лондоне. Десятого июля Прессли написал своей подруге, что «в Лондоне, как и во всем остальном восточном мире, началась эпидемия испанского гриппа. Болезнь, по-видимому, вызывает сильную лихорадку, с выраженным чувством усталости, и обычно удерживает больного в постели в течение нескольких дней» [55].

В тот же день в Уолтемстоу, на востоке Лондона, Элси Барнетт писала своему мужу в Месопотамию: «У нас случилась ужасная вспышка испанского гриппа, как его называют, но врачи склонны думать, что это малярия, принесенная солдатами. Я с благодарностью воспринимаю то, что до сих пор оставалась в ясном уме. И нас предупредили, чтобы мы носили камфару с собой, так как люди умирают от заболевания через несколько часов, если не сразу» [56].

Юная Марджери Портер, уроженка Южного Лондона, в то лето тоже заболела испанским гриппом. Она вспоминала:

«Я была единственным ребенком в семье и жила с матерью и отцом. Когда мы все заболели гриппом, нам ничего не оставалось, кроме как лечь спать, потому что мы просто не могли устоять на ногах. Ноги действительно подкосились, я не могу сильно преувеличивать это. Грипп был у всех на нашем конце улицы. По соседству жили мои бабушка с дедушкой и три тетки. «Испанка» была у всех, но мой дед был единственным, кто умер в нашей семье. Остальные выздоровели, но это заняло много времени, потому что грипп захватил все наше тело. Я не помню, чтобы у меня были симптомы простуды или я чихала. Я просто помню ужасные боли во всех моих конечностях и полное отсутствие аппетита. Думаю, что моя болезнь длилась около двух недель, пока я снова не начала ходить в школу. Мне так повезло. Это была самая страшная болезнь в моей жизни» [57].

К августу 1918 года «испанка» покинула Британию так же быстро и таинственно, как и появилась четыре месяца назад. Американский врач, писавший домой из Лондона 20 августа, отметил, что «эпидемия гриппа, описанная в последних письмах, полностью отступила» [58]. Но вспышка оставила после себя ужасное наследие. В течение трех недель в июле 1918 года 700 мирных жителей Лондона умерли от гриппа и еще 475 человек – от пневмонии [59]. В общей сложности в Великобритании с июня по июль было зарегистрировано 10 000 случаев смерти от гриппа. К ноябрю 1918 года этот показатель превысит 70 000 [60].

Глава шестая

Знай своего врага

Несмотря на проблемы летней вспышки в Великобритании, военные новости затмили сообщения об испанском гриппе. Война доминировала в гражданской жизни, половина медицинских работников страны находилась на военной службе, а больницы были предназначены для военных нужд [1]. Медицинская наука мало что могла предложить в плане профилактики или лечения, кроме дезинфекции, предупреждения и изоляции, как это рекомендовал доктор Нивен. Не было единого мнения о лечении, кроме традиционного назначения постельного режима, опиатов и народных средств, в то время как значительное количество людей отказывалось воспринимать угрозу испанского гриппа всерьез, что усугубляло ситуацию [2].

Сэр Артур Ньюсхолм, главный врач местного Правительственного совета, указал, что грипп распространяется слишком быстро, чтобы его можно было остановить, и не поддается контролю: «Я не знаю ни одной меры общественного здравоохранения, которая могла бы противостоять распространению пандемического гриппа» [3]. По этой причине летом 1918 года Ньюсхолм отказался выдать гражданским властям официальный меморандум от Правительственного совета. Положение дел не улучшилось из-за того, что в то время не существовало реального Министерства здравоохранения, которое могло бы курировать национальную стратегию профилактики или издавать директивы по предотвращению распространения гриппа. В 1918 году общественное здравоохранение находилось в ведении местных «санитарных властей» и местных медицинских работников здравоохранения, которых назначал

103 городской совет. Поскольку грипп не является заболеванием, подлежащим уведомлению, закон не требовал принятия карантинных мер в случае эпидемии. Правительственный совет также утверждал, что ничего нельзя сделать для предотвращения вспышек гриппа. Демонстрируя всепоглощающую озабоченность правительства войной, Ньюсхолм утверждал, что долг нации – «продолжать работать», даже предполагая, что непатриотично беспокоиться о гриппе, когда речь идет об угрозе выживанию Британии. Еще одним фактором, объясняющим, почему власти, казалось бы, ничего не предпринимают перед лицом смертельной эпидемии, было отсутствие консенсуса относительно ее причины.

Однако британская армия заняла совершенно иную позицию. После того как эпидемия гриппа обрушилась на Францию весной 1918 года, армейская медицинская служба с большим энтузиазмом решила бороться с болезнью с типичными для военных логикой и энергией. Изучение проходило в Лондоне под руководством Медицинского научного комитета (впоследствии стал известен как Медицинский научный совет) и в армейских патологических лабораториях, которые уже были созданы в госпиталях на Западном фронте. Армия выделила время и ресурсы на изучение причин эпидемии гриппа и поддержку создания вакцины для прививок, которые становились все более распространенными после новаторской работы Луи Пастера в 1881 году. Научное сообщество утверждало, что можно сделать что-то конструктивное, чтобы остановить неумолимое распространение смертельной болезни, несмотря на то, что ее происхождение оставалось загадкой. Судя по тому, как армейская медицина в прошлом успешно справлялась с другими болезнями, такими как холера и дизентерия, то новый штамм вируса гриппа не должен был представлять серьезной проблемы. Были выделены ресурсы, чтобы бороться с таинственной болезнью, под общим контролем Медицинского научного комитета.