Предание Темных

Этот юноша, что на ней изображен – в том видении его звали Хасаном и он сын султана. Вернее, был им. Его убила молния.

Я хмурюсь:

– Откуда у вас эти картины?

– О, один прекрасный молодой человек передал их музею из своей частной коллекции. Знаете, это удивительно.. музей существует здесь многие годы, но теперь власти решили забрать здание. Дали нам право выкупа, но средств у музея нет, не на что выкупать..

Значит, они переезжают. Точнее, их вынуждают. Тогда это объясняет видок музея.

– ..а тут появляется этот чудесный юноша, словно добрый ангел – уголки губ старика трогает улыбка – говорит, финансами помочь не могу, но вот вам картины, продайте, и деньги ваши. Да, мол, они испорчены, но покупатели все равно найдутся. Ведь писать людей при дворе султана означало верную смерть. Кем бы ни был автор этих картин, он ходил по лезвию ножа и, кажется, стал единственным таким смельчаков за несколько веков.

И кажется, написал эту картину до тех событий, что я увидела, потому что для изображения этого юноши, как минимум, нужно было его присутствие в мире живых.

Но что-то в рассказе старика явно не вяжется.

Не говоря уже о его странно-спокойной реакции на все происходящее, не клеится множество очевидного. Надо же, именно в час нужды, точно по Библии, в его жизни появляется спаситель с редчайшими картинами. И вместо того, чтобы продать их подороже кому-нибудь, он забесплатно на кой-то черт отдает их незнакомому старику в богом забытом месте. И этот старик, вместо того, чтобы продать их за бешеные деньги и обогатиться до конца жизни, предлагает такую редкость за сущие копейки американским владельцам галерей?!

– Почему вы решили искать покупателя именно в США? – щурюсь я – на другом конце света?

– Это тоже он посоветовал – невозмутимо объясняет старик – вот, говорит, галереи, которые не постоят за ценой.. И правда, господа Блум и Винсент даже не торговались.

Конечно, потому что ты сам назначил копеечную цену, объяснив это срочностью. Когда дают задаром – отпадает смысл в торге.

Я смотрю на старика, но больше он ничего не говорит.

Незнакомец, притащивший картины румынскому деду и давший телефоны американских галерей, которым посоветовал их продать?

– Но имя чудесного благотворителя, конечно же – не скрывая сарказма, протягиваю я – осталось тайной?

– Разумеется – отвечает он.

Мне кажется, или на мгновение он чуть дернул уголком рта? Словно веселясь оттого, как легко меня оказалось одурачить?

Вряд ли.

Скорее всего, у меня уже шалят нервы. И если на то пошло – какая разница кто именно дал ему эти картины и номер галерей? Мое дело просто их забрать и все тут. Я не следователь, а обычный реставратор.

Вот и буду делать, что полагается по работе. Тем более, что у меня сейчас есть дела и поважнее – Милли все еще не перезванивает.

Мы завершаем сделку очень быстро, потому что, оказывается, Винсент еще с утра перевел на счет музея означенную сумму. Наверное, таким образом пытался подстраховаться на тот счет, если ребята из Блум подоспеют раньше меня.

Когда, забрав полотна, я уже разворачиваюсь, чтобы уйти, старик меня окликает:

– Дженна! Вы, конечно, слышали эти расхожие выражения – искусство творит чудеса? Или.. искусство – это машина времени..

Теперь на его губах уже точно скользит улыбка:

– Знаете, иногда они могут быть буквальнее, чем мы себе представляем.

Я оборачиваюсь обратно к нему и подозрительно уточняю, не спуская глаз:

– Что вы хотите этим сказать?

Перед глазами вновь встают образы Лале, Аслана, Хасана.. события, которые если когда-то и были, то точно родом из того времени, что уже прошло.

Но он вновь лишь невинно дергает плечами, подводя этим черту под нашим разговором, сделкой и встречей в целом:

– Просто мысли вслух.. Удачи вам, Дженна Бёрнелл.

-9-

Весь путь обратно, едва я только села в такси – я раз за разом набираю номер сестры, пока у меня в конец не разряжается телефон. И с того момента томительное ожидание становится еще более невыносимым.

Почему она не отвечает?

Уж совсем потемнело. Они давно должны были вернуться обратно. Почему не перезванивала, пока мой телефон еще был в состоянии принимать чьи-то звонки?

Гложущее ощущение внутри начинает все больше разрастаться.

Это была ошибка.

Ее нельзя было отпускать с Лео.

Перед глазами непрошено всплывают образы из различных ток-шоу про маньяков и тому подобное. О чем я вообще думала, когда отпустила ее с ним в лес? Одну? Милли права – я слишком помешана на работе. Одурманенная возможностью заполучить редкие картины, я даже толком не вдумалась, что именно разрешаю сестре.

Да, Лео брат ее хорошей подруги. Но ведь сколько уже было случаев, что убийцами оказываются именно хорошие знакомые, добрые соседи и те, на кого «и подумать было нельзя»? Один Тед Банди чего только стоит?!

Когда мое такси останавливается у отеля, я уже взведена до предела.

Никогда прежде я еще так быстро не передвигалась. Но когда я добираюсь до дверцы нашего номера и дергаю ее на себя- та не поддается. Заперта. Я открываю ее ключом, но внутри, конечно же, никого не обнаруживаю.

Все верно, они не приезжали.

Я боялась, что это они меня потеряют и поднимут на ноги копов, но теперь уже я сама лихорадочно ищу зарядку, чтобы воткнуть ее в телефон и объявить о пропаже человека. Может, даже о похищении?

Но треклятый айфон, черт бы его подрал, не включается сразу, едва получает питание. Противная красная батарейка красуется на дисплее, словно издеваясь. Пройдет не меньше десяти минут, прежде чем он включится.

Так всегда, если доводить его до полной разрядки.

Чертов металлолом!

– Черт.. черт, черт, ЧЕРТ!

Я швыряю его на кровать и подскакиваю, решив попросить телефон на ресепшене и набрать оттуда, но едва выбегаю из номера, как в холле напарываюсь на Милли и Лео.

Первое чувство – облегчение.

Второе – злость.