Запретная любовь

Вокруг неё были раздражающие бедная одежда и обстановка. Стулья, на которые бросили что-то вышитое для маскировки изъянов, потрескавшийся старый ореховый шкаф, железная кровать со стёршейся позолотой, уныло свисавшие с окон шторы – все эти вещи, хорошо показать которые уже было не под силу её искусному гению, выглядели как брошенные реликвии далёкого мира бедности; потом вдруг рядом с этим миром бедности открылись залитые светом коридоры и комнаты сверкающего позолотой особняка.

Она заполнит их вещами, которые ей нравились, но были недоступны. Она соберёт одну за другой запомнившиеся ей статуи, вазы, картины, горшки, много разных вещей; заполнит стены и комнаты с неутолимым желанием изобилия. Значит, выйти замуж за Аднан Бея означало возможность сделать всё это. О! Она поклялась, что ни мать, ни сестра, никто в мире не сможет помешать осуществлению её мечты…

***

В дверь постучали. Голос Катины сообщил:

– Кушать подано!

Выходя из комнаты, Бихтер заметила радостную улыбку на молодом оживлённом лице Катины:

– Чему улыбаешься?

Катина сказала:

– О! Разве я не поняла? Знали бы Вы, молодая госпожа, как я рада!

Потом она прищурила свои маленькие блестящие чёрные глаза и сказала Бихтер:

– Меня с собой возьмёте?

Бихтер не ответила. Слова девушки, обрадованной этим событием, придали ей сил. Эти простодушные слова были твёрдым доказательством влияния, которое окажет этот брак.

Во избежание разговоров об Аднан Бее, Фирдевс Ханым за столом говорила обо всём и особенно хотела вовлечь в разговор насупившуюся, не отрывавшую взгляда от тарелки Бихтер, чтобы заключить перемирие, которое предотвратит открытую ссору с ней. Она упомянула о нарядах, которые видела в Календере, о чалых лошадях повозки, ехавшей в Еникёй, о господине, размахивавшем тростью и свистевшем в такт музыке, из бокового кармана пиджака которого торчал красный шёлковый носовой платок. Бихтер понимала цель болтовни матери и в первый раз почувствовала, что ей придётся вести с ней важную, настоящую войну.

Вдруг она подняла голову и переглянулась с зятем. Между ними была отчуждённость и невольная стеснительность, мешавшая искренним отношениям, которые сделали бы из них брата и сестру, держала Бихтер вдали от мужа сестры. В этом отдалении было что-то похожее на физическую ненависть. Когда их взгляды встречались, она чувствовала необходимость с лёгкой скукой отвести взгляд, который не отводила под настойчивыми взглядами незнакомцев на променадах. Когда их взгляды встретились сегодня вечером, Бихтер не отвела взгляд; она настойчиво посмотрела на зятя, заключая с ним союз. В его глазах она увидела покорность, послушную капитуляцию. Так, взглядами, они подписали союз.

Воспользовавшись короткой паузой в разговоре, Нихат Бей спросил у Фирдевс Ханым:

– Вы не придали значения вопросу Аднан Бея?

Словно не услышав, Фирдевс Ханым сначала сказала:

– Катина! Подай-ка графин!

Потом посмотрела на зятя и добавила:

– Это не то, чему нужно придавать значение… Возраст не подходящий, да ещё дети…

Пока Фирдевс Ханым говорила, Пейкер постоянно смотрела на мужа гневным взглядом, удерживавшим его от продолжения. Ужин закончился в полной тишине.

У Фирдевс Ханым было правило: в жаркие вечера после ужина она выходила на лоджию, ложилась в кресло и слушала плеск моря.

Нихат Бей листал газеты, Пейкер, избегая нежелательных направлений разговора, предпочла замолчать, расположилась в кресле под лампой с жёлтым абажуром и думала с полузакрытыми глазами. Бихтер немного походила, затем под каким-то предлогом ушла в свою комнату, потом снова пришла. Сегодня вечером она не могла усидеть на месте.

Не откладывая на более подходящее время, нужно было сразу сделать то, что пришло ей в голову. Свежий, бодрящий воздух проникал внутрь из открытой двери лоджии, раздувая тюлевые занавески. Когда занавески раздвигались, в неясной белой дымке она видела фигуру матери, расположившуюся в кресле, и отводила взгляд от лоджии, чтобы не сразу пойти туда. Она хотела полистать старые книги на столе и посмотреть картинки. Но видела их как в тумане и раз за разом голос у неё в голове говорил: «Почему не сейчас, а потом? Если сегодня вечером этот вопрос не будет решён, ты не сможешь заснуть до утра». Нарастающий страх предстоящего разговора с матерью уже стал причиной лёгкого сердцебиения. Она очень хорошо знала, что сегодня вечером будут сказаны серьёзные вещи, о которых они избегали говорить до сих пор. Вдруг она упрекнула себя за то, что так боится и, пока Пейкер дремала с закрытыми глазами, прошла перед стеной из газеты рядом с лицом зятя; лёгкими шагами она дошла до лоджии в другом конце зала, просунула голову между тюлевыми занавесками и сказала: «Я иду составить Вам компанию, мама!»

Лёгкий ветерок ласкал море перед ними, пытался прерывистыми, унылыми движениями удлинить до берега тени кораблей и лодок, чёрными глыбами болтавшихся в тёмных водах бухты.

Бихтер села рядом с матерью на небольшой складной стул. В её позе была настырность, свойственная ребёнку, не отходящему ни на шаг от матери. Она медленно положила руку на колено матери и прислонила к ней свою голову с чёрной копной волос. В эту тёмную ночь её глаза некоторое время смотрели на небо, окунувшись в несколько тусклых, обиженно скользивших огней, заставлявших сиротливо дрожать её влажные ресницы.

В какой-то момент её взгляд привлёк встревоженный полёт ночной птицы. Мать не сказала ни слова, как будто заснула и не подозревала о её присутствии. В какой-то момент Бихтер подняла голову и потянулась, желая увидеть в темноте глаза матери.

Мать и дочь посмотрели друг на друга в тусклом свете, который мучительно пробивался на лоджию из зала сквозь тюлевую занавеску. Бихтер с улыбкой сказала медленным, мягким голосом, похожим на затерявшийся в волосах ветер:

– Мама, почему Вы не придали значения вопросу Аднан Бея?

Фирдевс Ханым, несомненно, ожидала такого рода вопроса и, не вставая, ответила таким же тихим голосом:

– Думаю, я уже рассказала о причинах.

Бихтер с улыбкой пожала плечами:

– Да, но причины, о которых Вы сказали, такие незначительные, что я не знаю, достаточно ли их, чтобы Вы не дали согласие на этот брак?

Фирдевс Ханым медленно выпрямилась, теперь им было сложно говорить, обе будто хотели сдержать душевное волнение, которое начало появляться в их голосах. Бихтер подняла голову. Она убрала руку с колена матери.

– Я вижу, Бихтер, что ты очень хочешь выйти замуж!

Бихтер ответила голосом, который пытался отсрочить предстоящую борьбу:

– Да, у меня уже не осталось надежды, что может представиться лучшй момент. Вы хорошо помните, что другая Ваша дочь едва сумела найти Нихат Бея. Я не знаю, чтобы кто-то обращался к Вам насчёт меня.

– Ты меня удивляешь, Бихтер! – сказала Фирдевс Ханым. – Если бы ты сообщила мне, что так торопишься стать невестой…

Несмотря на решимость закончить разговор спокойно, Бихтер вдруг была побеждена своей природой, всегда готовой блеснуть. Резким голосом она сказала:

– О! Нет ничего удивительного, мама! Если двадцатидвухлетняя девушка впервые видит перед собой стоящее предложение выйти замуж и, в конце концов, считает нужным высказать своё мнение, она не торопится. Признайтесь, что Ваши причины отказать Аднан Бею можно принять для другой девушки, но девушка, которая не по своей вине потеряла надежду найти мужа…

Голос Бихтер всё больше дрожал от обиды. Шум большого грузового судна, рассекавшего спокойные воды Босфора и направлявшегося в Чёрное море, заглушил последние слова Бихтер.

Фирдевс Ханым выпрямилась. Мать и дочь сидели в темноте как два врага, желавшие задушить один другого, лицом к лицу, тяжело дыша, пристально глядя друг на друга.

Фирдевс Ханым спросила:

– С каких пор дочери начали свободно говорить с матерями о замужестве?

Бихтер, девушка, которая пришла пять минут назад с кошачьей мягкостью, пряча коготки под ватными лапками, теперь вытащила оружие и быстро ответила:

– С тех пор, как матери начали по непонятным причинам мешать дочерям выйти замуж…

– Бихтер! Ты не умеешь выбирать слова для разговора с матерью. Я думала, что лучше тебя воспитала.

Теперь не осталось силы, которая бы отсрочила превращение борьбы в открытую войну. Их голоса становились громче и, наконец, разразилась буря. Может быть, их могли слышать Нихат Бей и Пейкер, находившиеся в холле. Бихтер приблизилась и ответила, дыша в лицо матери:

– Будет правильным относить это не к недостаткам воспитания, а к тому, что Вы не смогли дать дочерям почувствовать любовь и уважение. Я должна с сожалением отметить, что впервые вынуждена сказать вещи, которые, может быть, никогда не забудутся. Но это Ваша вина… Прежде чем осуждать дочь, приглашаю Вас подумать о себе. Знаете ли Вы точно, почему отвергли Аднан Бея? Из-за возраста и детей, скажете Вы. Нихат Бею тоже было пятьдесят лет? У него тоже были дети? Тем не менее, тогда Вы сделали Пейкер то, что сегодня хотели сделать мне. В конце концов, Вы потерпели поражение, и в этот раз снова потерпите поражение. Однако это поражение для Вас больнее, потому что…

Фирдевс Ханым спросила, задыхаясь от гнева: