Сильные мира. Сборник рассказов

– Влюбленность – это здорово, а любовь – это больно, – вздохнула Дина, – это самый настоящий крест, который мы и не доносим, не говоря уже о том, чтоб на нем распинаться.

Выпили еще чаю. Иришка почитала свои стихи по просьбе Дины – сама бы не заикнулась о них. И такими они показались детскими и смешными, наивными и далекими от горечи той реальной жизни, с которой Иришка столкнулась несколько минут назад. Ведь когда-то и Дина была счастливой влюбленной девушкой, посвящала стихи такому же романтичному, богемному юноше. А каким он стал теперь, интересно?

– Будет очень нагло, если я все-таки напрошусь в гости? – спросила Иришка после прочтения.

– Что ты! Сама сижу, думаю, как тебя затащить! Чайку попьем, фотки посмотрим. Я тебе покажу, какой была в твои годы, если хочешь. И обещаю больше на тебя помоев не выливать. Прости меня, ради Бога. Ужасно я перед тобой виновата. Но даже ни с кем поделиться не могу. Сор из избы не выносят, сама понимаешь. Не хочу, чтоб родители или подруги стали на него коситься, отношение изменится обязательно. Такое надо переживать одной, а это тяжело. Порой действительно важно выговориться.

Ирина еще раз заверила Дину, что никому не передаст содержание их разговора и что ей, Ирине, вполне можно доверять.

– Я надеюсь, в силу влюбленности ты особо близко к сердцу мои излияния не подпустишь, – улыбнулась Дина, – а так, жду тебя на чай и со стихами. Дай ему почитать, ты правда талант!

Лето

За други своя

Шаги и голоса. Беспокойные, резкие звуки, пронизывающие сознание словно шилом. Давно Антон не бывал в больницах. А в такой ситуации – вообще никогда.

И как это могло случиться?

Больше всего в своей работе он ненавидел монтаж окон. И не зря. Маленькое ателье, всего три сотрудника. Какое же задрипанное место! И в таких люди работают, и в таких заполярьях живут. Заведующая – полноватая блондинка чуть старше его, типичная училка или библиотекарша. Девушка, принимающая заказы, видимо, выполняла функцию уборщицы. Антон чуть не выронил раму. Галя. Ведь знал, что она работает в ателье и живет в этом месте, но почему-то не сопоставил. Кивнули друг другу, а дальше общаться было некогда. Он с бригадой делал свое дело, она вывозила строительный мусор после. Такая хорошенькая и в таком уродливом халате зеленочного цвета.

Надо было отказаться от этого заказа, всем только лучше. Сейчас варил бы забор в какой-нибудь усадьбе за городом, а не ждал вердикта врачей. Хорошо, больше никто не пожаловал, не сверлил его ненавидящим взглядом, не добивал страшными словами.

Двери операционной открылись, и Антон непроизвольно встал. Тело накрыто простыней, но не с головой. Галино бледное лицо, закрытые глаза.

– Жива? – выдохнул Антон.

– Жива. Все в порядке, – отозвался врач.

Как Генка раму не удержал? И как Галя оказалась рядом, когда угол этой рамы чуть не раскроил ему, Антону, голову? Оттолкнула его, даже не крикнув, и сама подставилась. Разве он не среагировал бы? Тут же отскочил бы и ее бы спас.

Позвонил заведующей, успокоил. Вскоре и родственники приехали. А толку-то? Галя без сознания. Травма головы – дело серьезное. Жива, но здорова ли? Что будет с ней потом? И когда это проявится?

Антон не стал дожидаться, когда Галя очнется. Вероятно, ей будет неловко, что рядом почти незнакомый человек. За которого она готова была отдать жизнь. Это в сознании Антона не укладывалось никак. По дороге домой зашел в супермаркет, купил бутылку виски. Руки тряслись, когда открывал ее дома.

Тишина пронзительная – как после падения рамы. Руки… его. Когда он только взялся за эту работу, с трудом переживал огрубение раньше ухоженных рук. Ребята удивлялись, как ему удалось избежать мозолей от турника, меча и разного рода ручной работы, которой он никогда не гнушался. Но за руками всегда следил. А теперь – пыль, занозы, инструменты. Синяки, порезы, вздутые вены, грязные ногти. Антон долго мыл руки в кухонной раковине средством для мытья посуды. Он давно заметил, что подобные механические действия отвлекают от тяжелых мыслей и помогают жить.

Еще дня три, и тлеть бы этим рукам в могиле…

Помотал головой, налил стакан. Выпил залпом. Спокойно, спокойно… Говорят, небо забирает лучших. А ему жить и жить.

На следующий день заехал в больницу с букетом цветов. Выбрал самый яркий и красивый. Увы, не знал, какие любит Галя.

Он ожидал увидеть худшее, но Галя казалась совершенно обычной – ни бледной, ни грустной. Поблагодарила за цветы, сказала, что нормально себя чувствует.

– Лапуль, зачем ты это сделала? – помявшись немного, Антон задал волнующий вопрос.

– Я не задумывалась, – пожала плечами девушка, – сделала и все.

Не страшно умереть вообще. Страшно умереть вот сейчас, как писал Солженицын. В одночасье. Антон всегда считал, что это вкусная смерть и не раз чувствовал ее дыханье. Но тогда он был с ней наедине, между ними не вклинивалась молодая симпатичная девушка. Почти незнакомка.

– Ладно, отдыхай, я еще загляну, – он наклонился и поцеловал ее в щеку, – привезти тебе что-нибудь?

– Не беспокойся, у меня есть родные, – она улыбнулась, – все в порядке.

***

Заведующая аж посерела – так переживает за уборщицу. Антон лишь понукал бригадой, а сам не мог заставить себя приняться за работу. Ходил из угла в угол, смотрел на ободранные наличники, на оклеенные обоями двери, на затертый линолеум, на облупившуюся краску стен – противного зеленого цвета. Не больничного – там как раз неплохо. Даже в палатах вполне прилично. А тут – такое убожество. Примерочная прячется за шторой, к которой прикоснуться-то побрезгуешь. И что заставило такую девушку как Галя похоронить себя в этом бомжатнике?

Еще день, и Антона здесь не будет. Он и думать забудет об этом месте. Всего четыре окна. Делать нечего. Не успеет рук замарать.

Заехал после работы в церковь, поставил свечку у иконы Божией Матери Целительница и заказал о здравии болящей Галины. В храме этом никогда не был, хотя церковную географию неплохо знал, но уже много лет в церковь не заходил. Теперь же не мог заставить себя уйти. Топтался из угла в угол, от стены к стене, останавливался у каждой иконы, с непривычки неловко крестясь. Сидел на лавке у окна, опасливо прислушиваясь к шагам храмовых тружениц.

* * *

– Когда тебя выпишут?

– Обещали на днях, вроде все нормально. Подташнивает слегка и голова кружится. Сплю сутками, но ведь я и дома могу это делать, – засмеялась Галя.

Помолчав немного, девушка проговорила очень тихо:

– Тох, пойми, ты мне ничем не обязан. Тебе незачем сюда ездить.

– То есть, у меня своя жизнь, у тебя – своя? Все правильно, только я очень изменился. В считанные секунды.

– Но я-то нет, – опять улыбка, – все та же скучная церковная мышь.

Долго им говорить не пришлось: по коридору шел мужчина лет тридцати, стройный, высокий, с длинными волосами цвета меди. Черная футболка заправлена в черные джинсы, и на фоне всего этого особенно неуместно смотрятся бахилы.

– Привет, Галюш, – человек наклонился к Гале и поцеловал ее в губы.

Собственно, с чего Антон взял, что у нее никого нет? Только потому, что она спасла ему жизнь, и он уже накрутил себе невесть что? Только потому, что она спасла ему жизнь – сам-то понял, что подумал? Этого мало? Послушать ее – сущий пустяк. Не задумалась она.

– То есть на моем месте мог быть любой?

– Не знаю. Об этом я тоже не задумалась.

А ведь задумчивая она не в пример многим. Рациональная, казалась немного нерешительной, не делала резких движений, не выдавала необдуманных суждений. Порой отвечала вопросом на вопрос, что свойственно и Антону. У них вообще много созвучий.

Представила ему жениха. Степан. Имечко под стать внешности – порода! А он – старый знакомый. Степан недоверчиво покосился на Антона. Тот поежился и поспешил ретироваться. Надо поаккуратнее с цветами и визитами. Вообще пора исчезнуть, как сделал два года назад.

* * *

Степан, разумеется, не стал устраивать Гале допрос, но это стоило ему некоторых усилий. Выяснив, что рама чуть не упала на голову «этому человеку», он осведомился:

– И что, у вас теперь любовь?

– Степ, ну что ты городишь! – Галя рассмеялась. – Просто приехал проведать. Представь себя на его месте.