Эгоисповедь

– А-а-а! – Террор так шумно выдохнул, что ребята в другом конце помещения оторвались от чашек с чаем и воззрились на нас, но ничего не сказали. – А знаешь, это же круто! – Мой собеседник опять засиял улыбкой и пояснил: – Нам повезло еще больше, чем мы думали! Эй, ребята! Наш вокалист еще и англичанка по совместительству!

– Я так и думал, – отозвался Ник, – произношение у тебя шикарное, я еще вчера отметил. Да и тексты забугорные так хорошо знать – других максимум на куплет хватает и то с ошибками.

Вот ведь, отметить отметил, а похвалить не удосужился. Только руки на груди сложил и хмыкнул «ну послушаем…». Впрочем, обиды у меня ни на кого не было. Я вообще себя этим чувством не обременяю, и так жизнь тяжелая.

Террор попросил клавишника наиграть мне мелодические линии, пока нет остальных, я же могу потренироваться в исполнении некоторых песен.

– А когда наш оболтус придет, мы тебя поразим своим искусством! – хохотнул Цыпа, которого зовут Гришей, и он этого не стесняется. – Забабахаем мертвый концерт, потому что пока без вокала.

– А вообще, ты такую музыку любишь? – всполошился вдруг Теря.

Тут уж никто сдерживаться не стал – все так и грохнули от хохота.

– Тэр, на ней написано, что она любит! – отсмеявшись, просветил друга Гриша.

– На ней написано Metallica, а мы играем не совсем то, – Теря начал говорить агрессивно. – Ты, надеюсь, диск-то послушала? – обратился он ко мне, отвернувшись от хохочущих ребят.

Боже, в какой детсад я попала! Я закатила глаза и кивнула.

– Ну и как? – Теря сбавил шумы.

Я не была настроена петь пришедшие мне в пьяную голову дифирамбы. Пусть не зарывается.

– Ну, в целом устраивает?

– Более чем, – ответила я и отошла к Нику.

Полчаса или больше он наигрывал мне мелодии, которые потом обрастали моим голосом, правда, пела, глядя в листок с текстами, что мне не нравится – так не концентрируешься на музыке, а все внимание уделяешь чтению. Был бы у меня синтезатор, я бы поучила свои партии и пришла бы подготовленная, но петь с листа пока тяжко.

Остальные давно пришли и слушали наши «черновые наброски», окружив почти вплотную. Я раньше думала, меня такое напряжет, но на деле оказалось легче, чем в мыслях. Теперь придется все время так работать, что поделаешь. Да и пока я тренируюсь, еще и манеру свою не обрела, только чужое копирую. Причем, обладая хорошим слухом, я копировала не только манеру исполнения, но произношение, если песня на английском. Слухачам вроде меня надо петь свое, чтобы найти свою манеру. Свои песни у меня, конечно, были (я неспроста говорю об этом в прошедшем времени), но их почти никто не слышал, а самостоятельно оценить манеру исполнения я не могу. Со стороны слышно, а при исполнении не понятно.

– Ребят, может, хватит? – подал голос Цыпа. – А то вы так можете и до утра петь, а нам тоже надо дела делать.

– Ладно, тогда после мертвого концерта я готов поработать сверхурочно, – улыбнулся Ник, но улыбка его была не такой светлой и открытой как у Террора, а скорее едва заметной, как отголосок ноты ре в первой октаве. Именно отголосок, а не сама нота.

– В индивидуальном порядке, что ли? – хмыкнул Цыпа.

– Ну, хочешь, и ты посиди с нами, – буркнул в ответ Ник.

– Ой, хорош препираться, давайте уже играть! – заерзал Сфинкс.

И они начали играть, потратив минут пять на настройку. Знала бы Лика, на каких гитарах они играют – слюной бы захлебнулась! Paul Reed Smith, Les Paul и Jackson – это только те, что я разглядела. Каждый занят своим делом, каждый от этого балдеет и чувствует себя на своем месте – счастливые люди, сразу видно. Пусть в обычной жизни они такими и не кажутся, но когда играют – светятся, и такого света не спрячешь и не удержишь. Они слушают и слышат друг друга, но при этом у каждого партия со своим флером и завихрениями.

В общем, у меня праздник. Ведь, по сути, впервые слышу не профессионалов на сцене, которые на музыке деньги зарабатывают, а подвальных ребят, которые играют ничуть не хуже. Причем, играют классику, которая среди молодых тяжеловесов не популярна. Правильно сказал Удо по радио: «В наше время писали песни, а сейчас – кто быстрее запилит соло, кто громче прорычит, кто страшнее каркнет, у кого тексты кровавее». И еще он отметил, что развитие технологии портит музыкантов – у многих прекрасная запись (спасибо компам и хорошим прогам), но на сцене они никакие – не то, что играть, даже инструменты в руках держать не умеют. В общем, если существует в мире около тридцати тысяч тяжелых групп только известных (а сколько сидит по гаражам!), то, ясное дело, все из кожи выпрыгивают, чтобы этот искушенный мир удивить. Кажется, что осталось только это желание, а о музыке забыли.

Я разве что до потолка не подпрыгивала и на дифирамбы не скупилась. Да еще концерт для меня одной!

Ребята ушли, оставив нас с Ником разучивать песни. Остался и Террор – не представляю, как бы он нас покинул. Он то тихо сидел на старом диване, то ходил из угла в угол, нервно теребя подбородок, то стоял неподалеку, уставившись в потолок и скрестив руки на груди.

– Классный слух у тебя, хватаешь все на лету, – похвалил Ник.

– Спасибо, – равнодушно ответила я.

– Может, сыграешь что-нибудь сама? – вклинился Теря. – Ты же говорила, что умеешь играть на пианино…

– А я не знал! – воскликнул Ник. – Правда, сыграй что-нибудь.

– Честно говоря, неохота, – призналась я, – да и не играла я уже сто лет, поэтому мой имидж подпортится в ваших глазах.

– А я обещаю, что не буду над тобой смеяться, если ты меня стесняешься, – Ник снова отпустил ре своей загадочной улыбкой.

– Ну, хорошо, вроде все свои, – пробормотала я, садясь за синтезатор. Взяла пару аккордов, чтобы прочувствовать, как он реагирует. Чувствительный, зараза, но звук просто класс. Несколько минут я поиграла какую-то ерунду, приноравливаясь к чувствительности клавиш. Мое пианино так просто не зазвучит, клавиши надо вколачивать и прожимать сильно, а тут – чуть дотронулся, уже играет.

Наконец собравшись с духом, я сыграла инструментал собственного сочинения минут на пять, и менялось там восемь мелодических линий. В общем, мой первый и последний шедевр, за который краснеть не придется, несмотря на пресловутый ля-минор. Как ни странно, я не ляпнула ни одной ошибки, хотя пальцы ватные. Доиграв, я сорвала аплодисменты, вежливо поблагодарила слушателей за реакцию.

– Суперштука! – просиял Теря. – А чье это?

– Мое, – ответила я.

Молчание. Причем, такое резкое и глобальное, словно кто остановился перед кирпичной стеной на скорости сто километров в час, на полном ходу. Даже слышу визг тормозов и глухой удар… бдыщщщ!

– Елки-палки, ты молодец… – начал было Теря, но, видимо, передумал и отвернулся к стене.

– Ты слишком молодец, – опять улыбка Ника отзвучала нотой ре.

– Мы никому не скажем, разумеется, а то мало ли… – по привычке заулыбался Террор. – Сама знаешь, парни – народ чувствительный.

– А у тебя еще есть наработки, в смысле, музыкальные? – спросил Ник, вновь став серьезным.

– Есть кое-что, – отозвалась я.

– А ты планируешь с этим что-то делать?

– Забыть.

– А может, если тебе не жалко, мы сделаем… можем даже лирикс написать, как хочешь, или инструментал оставить – мы их очень любим, тоже часто играем.

– Мне все равно, делайте, если хотите, – с привычным безразличием ответила я. По тяжести молчания стало ясно, что парни ни фига не поняли, но за дальнейшей информацией в душу не полезли, за что я была им признательна.

– Пой дома песенки, чтобы не забыть, – напутствовал меня Ник. – Может, завтра попробуем сыграть все вместе.

У меня сердце в пятки упало, как представила эту картину. И свой голос с электрической музыкой, на дорогущих гитарах. Я же не потяну, ни за что не потяну такого!

Мы втроем вышли с базы и почапали на остановку.

– Темно уже, надо проводить девушку домой, – высказал мысль Террор, глядя в черное небо.

Тут подъехал какой-то автобус, и Ник полетел к нему, прощаясь на ходу. Мы с Терей остались вдвоем.