Москва. Автобиография

После своего рассказа о. Николай повел нас в церковь. При входе в храм я сразу же заметил направо около клироса большую (мне показалось, даже огромную), узкую темную икону. Царица Небесная была изображена как Царица земная, восседающая на царском троне, в темно-красной царской порфире на зеленой подкладке, с короной на голове и скипетром и державой в руках. На коленях находился благословляющий Богомладенец. Необычайно для Богоматери был строг, суров и властен взгляд ее скорбных очей, наполненных слезами.

В трепете и страхе, с мольбой о прощении, упал я ниц и после троекратного земного поклона приложился к иконе. Долго, молча, сосредоточенно, внимательно, с сердцем, захлебывающимся от горьких слез покаяния и сладких слез умиления и благодарности, смотрел я на дивную икону, овеянную духовным благоуханием святости и тонким физическим запахом розового масла.

Мы с рабой Божией Марией словно окаменели: молча вышли из храма, молча, со слезами поблагодарили священника и молча пешком отправились в Москву. <...>

Через несколько недель мне вторично удалось побывать в селе Коломенском, и я был глубоко потрясен изменением иконы: она сама собой обновилась, стала светлой, ясной и... «красной», так как особенно ярко стала бросаться в глаза царская порфира, как бы пропитанная кровью.

С радостным страхом и покаянным трепетом начал народ русский молиться «Державной» иконе Божией Матери по всей России, а сама икона в бесчисленных копиях стала украшать все русские храмы. Появился дивный акафист и канон этой иконе, слушая который вся церковь падала на колени. <...>

В советское время храм Вознесения входил в состав музея-усадьбы «Коломенское», основанного в 1923 году. В 1990 году храм вернули церкви, а четыре года спустя он получил статус патриаршего. При этом предпринятая в конце 1970-х годов и продолжавшаяся до окончания столетия реставрация едва не уничтожила церковь. Бывший главный архитектор музея «Коломенское» С. А. Гаврилов писал:

В 1970-е годы в повышении уровня воды в Москве-реке, в границах территории Коломенского, не только не было необходимости, но и запрещено законом, так как это противоречит статусу заповедника. Здесь судовую проходимость можно было улучшить углублением русла, но городским руководством было «решено», поэтому сделали повышение.

Строительство начиналось под предлогом противооползневых работ. Берегоукрепительные меры должны были заложить в проекте, но нас (реставраторов) к нему даже не подпустили. Подлинные родники, над которыми была построена церковь, составлявшие с ней единый архитектурно-природный комплекс, были при строительстве просто завалены грунтом. По проекту строительства в основание набережной забили шпунтовые сваи, исключающие возможность дренирования грунтовых вод, а при производстве «забыли» устроить водосборный коллектор и ложе для него стали выдалбливать в бетоне отбойными молотками только после нашего письма Брежневу (качественно сделать уже не смогли), отказались также от облицовки берега железобетонными плитами, иначе природное основание церкви Вознесения было бы похоже на септик (отстойник), но с мраморными лестницами, от которых тоже отказались по нашему требованию. Саму набережную строители построили полностью и в срок. Но проведенные работы привели к обратному результату. Грунтовая вода поднялась выше, образовала случайные промоины, берег заболотился. В результате оползневый процесс активизировался. В 1980-е годы грунты смещались на 20–25 миллиметров в год. Максимальные смещения грунта зафиксированы противооползневой станцией в 1987 г. Однако было «решено, что оползень побежден», и одновременно с максимальным смещением грунта наблюдения противооползневой службы прекратили. Перед Олимпиадой реставрационные и исследовательские работы были «временно приостановлены». Комплексные исследования памятника, начатые в 1990 г., прекратила директор музея, напуганная критической передачей телепрограммы «Добрый вечер, Москва», хотя надо было ответить на несправедливую критику. По программе-90 в фундаментной плите шурфов не было. Все последующие попытки продолжить исследование церкви, в том числе инструментальное наблюдение за просадками и за отклонениями памятника от вертикали (1994 г.), а также исследования геофизиков 1997–1998 гг. были прекращены из-за отсутствия финансирования. В 1996 г. московское правительство выделяло на изыскания по памятнику 1 млрд руб., но об использовании этих средств мне ничего не известно.

В 1998 г., когда мне стали известны результаты исследования геофизиков, я составил заключение о неудовлетворительном состоянии памятника (правильность моих выводов подтвердили специалисты по основаниям и фундаментам Московского государственного строительного университета) и с сопроводительным письмом, подписанным директором музея, отвез в Главное управление охраны памятников. Письмо содержало единственную просьбу: рассмотреть состояние церкви Вознесения на методсовете ГУОП, с привлечением широкого круга специалистов. Ответ специалистов органа охраны памятников был таким, каким его хотела увидеть директор музея. Дело в том, что по Коломенскому была принята установка: «В Коломенском проблем нет!», а заключение о неудовлетворительном состоянии главного памятника музея к этой директиве никак не подходило. <...>

В 2007 году реставрация церкви завершилась.

С Коломенским также связаны некоторые легенды из числа тех, которые принято относить к «городскому фольклору». Так, один из оврагов, который называют Голосовым, считается электромагнитной и пространственно-временной аномалией, в которой якобы пропадают люди. Сторонники аномальной гипотезы ссылаются, в частности, на доклады полицейского управления Московской губернии за 1825–1917 годы, в которых неоднократно отмечались случаи загадочного исчезновения жителей сел Коломенское, Дьяково, Садовники и Новинки. В газете «Московские ведомости» за 9 июля 1832 года сообщалось о двух крестьянах, пропавших в 1810 году и вернувшихся двадцать один год спустя. Также рассказывают о том, что в Коломенском прячется реликтовый гоминид. Еще в селе долгое время – и безуспешно – искали знаменитую библиотеку Ивана Грозного.

Китай-город и казни за порчу денег, 1534–1538 годы

Воскресенская летопись

Князь Василий Иванович умер в 1533 году; поскольку его сыну Ивану было всего три года, опекунство до совершеннолетия будущего князя было доверено его матери, Елене Глинской. При этом все документы издавались от имени «великого князя Ивана Васильевича всея Руси и его мати». Правление Елены оказалось для Москвы весьма благотворным: был проложен земляной вал, окруживший посады, а чуть позднее эти посады обнесли каменной стеной. Воскресенская летопись сообщает:

Той же весной повелением великого князя Ивана Васильевича всея Руси и его матери великой княгини Елены сделан был град в Москве земляной по тому месту, где же мыслил его отец князь великий Василий ставить... Того же лета... князь великий Иван Васильевич всея Руси и его мать великая княгиня Елена повелели град каменный ставить подле Земляного города, а того дня повелели отцу своему Даниилу митрополиту со всем священным собором, с крестами и с иконами, идти тем местом граду где быть и святой водою кропить, а мастеру Петру Малому Фрязину повелели подошву городскую создать.

В этом отрывке из летописи речь идет об обнесении стеной главного московского посада, носившего название Пожар (из-за того, что он часто горел) или Китай-город. Летописец лаконично говорит: «Нарекоша граду имя Китай»; по мнению большинства исследователей, это название происходит от древнерусского слова «кита» – веревка, сплетенная из хвороста или соломы.

Кроме того, сразу после вступления в права опекунства Елена Глинская провела в государстве денежную реформу. Целями реформы были унификация денежного обращения и борьба с «порчей монет», в которых «ловкие людишки» снижали количество серебра. Летопись говорит:

Того же месяца марта князь великий Иван Васильевич всея Руси и его мать великая княгиня Елена велели переделывать старые деньги на новый чекан того ради, что было в старых деньгах много обрезанных денег и подмеса, и в том была христианству великая тягость: в старой гривенке было полтрети рубля, а в новых гривенках велели делать по три рубля, а поддельщиков, которые людям деньги подделывали и обрезали, тех велели обыскивать, и иных, обыскав, казнили, а старым деньгам широко ходить не велели.

В частности, именно в ходе этой реформы появилась монета копейка – от изображенного на ней Георгия Победоносца, убивающего змея копьем. Впрочем, как отмечает современный исследователь, «с нумизматической точки зрения монетная реформа 1535–1538 годов имеет ряд особенностей и загадок: изображение на деньгах “ездца с копьем” появилось не сразу. Первоначально была “мечевая копейка”, монета весом с копейку, но всадник на ней изображен не с копьем, а с мечом».

Пожар и восстание, 1547 год

Иван Грозный, Летописный сборник XVII века, Новгородская летопись

Великая княгиня Елена скончалась в 1538 году, власть в государстве, поскольку князь Иван еще не достиг совершеннолетия, принялись оспаривать боярские семейства – Глинские, Шуйские, Бельские. Впоследствии Иван Васильевич писал князю Курбскому:

Когда же Божьей судьбой родительница наша, благочестивая царица Елена, переселилась из земного царства в небесное, остались мы с покойным братом Георгием круглыми сиротами – никто нам не помогал; осталась нам надежда только на Бога, пречистую Богородицу, на всех святых и на родительское благословение. Было мне в это время восемь лет; подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас, государях своих, заботиться не стали, бросились добывать богатство и славу и напали при этом друг на друга. И чего только они не наделали! Сколько бояр и воевод, доброжелателей нашего отца, перебили! Дворы, села и имения наших дядей взяли себе и водворились в них! Казну матери перенесли в Большую казну, и при этом неистово пихали ее ногами и кололи палками, а остальное разделили между собой. А ведь делал это дед твой, Михайло Тучков. Тем временем князья Василий и Иван Шуйские самовольно заняли при мне первые места и стали вместо царя, тех же, кто больше всех изменяли нашему отцу и матери, выпустили из заточения и привлекли на свою сторону. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея Ивановича, и его сторонники, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, на этом дворе захватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при нашем отце и при нас, и, опозорив его, убили; князя Ивана Федоровича Бельского и многих других заточили в разные места; подняли руку и на церковь: свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение, и так осуществили свои желания и сами стали царствовать. Нас же с покойным братом Георгием начали воспитывать как иностранцев или как нищих. Какой только нужды ни натерпелись мы в одежде и в пище! Ни в чем нам воли не было; ни в чем не поступали с нами, как следует поступать с детьми. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не смотрит – ни как родитель, ни как властелин, ни как слуга на своих господ... Все расхитили коварным образом, – говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе, а их жаловали не за дело, назначали не по достоинству; бесчисленную казну нашего деда и отца забрали себе и наковали себе из нее золотых и серебряных сосудов и надписали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние; но известно всем людям, что при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба была мухояровая [полушерстяная] зеленая на куницах, да еще на ветхих, – так если бы это было их наследственное имущество, то чем сосуды ковать, лучше бы шубу переменить, а сосуды ковать, когда есть лишние деньги. Что касается казны наших дядей, то ее всю захватили. Потом напали на города и села, мучили различными способами жителей, без милости грабили их имения.

Так они жили долгое время, но когда я стал подрастать, я не захотел быть под властью своих рабов; князя Ивана Васильевича Шуйского отправил служить вдали от себя, а при себе велел быть своему боярину князю Ивану Федоровичу Бельскому. Но князь Иван Шуйский, собрав многих людей и приведя их к присяге, пришел с войсками к Москве, и его советники, Кубенские и другие, еще до его приезда захватили боярина нашего, князя Ивана Федоровича Бельского, и иных бояр и дворян и, сослав на Белоозеро, убили; а митрополита Иоасафа с великим бесчестием прогнали с митрополии. Потом князь Андрей Шуйский со своими единомышленниками явились к нам в столовую палату, неистовствуя, захватили на наших глазах нашего боярина Федора Семеновича Воронцова, обесчестили его, вытащили из палаты и хотели его убить. Тогда мы послали митрополита Макария и своих бояр Ивана и Василия Григорьевичей Морозовых передать им, чтобы они его не убивали, и они, с неохотой послушавшись наших слов, сослали его в Кострому; при этом они оскорбляли митрополита, теснили его и разорвали на нем мантию с источниками [цветными полосами] и толкали в спину наших бояр. Не это ли их доброжелательство, что они, вопреки нашему повелению, захватили угодных нам бояр и перебили их, предав мукам? Так ли они душу за государей своих полагают, что ходят на государей войной, сонмищем захватывают людей, и государю приходится сноситься с холопами и упрашивать своих холопов? Хороша ли такая верная служба? Поистине вся вселенная будет смеяться над такой верностью! Что и говорить о притеснениях, совершенных ими в то время? Со времени кончины нашей матери и до того времени шесть с половиной лет не переставали они творить зло!

В 1547 году Иван венчался на царство – он первым из русских правителей принял титул «царь»; зимой того же года молодой монарх женился, а летом в Москве вспыхнул грандиозный пожар, обернувшийся бунтом против бояр Глинских.

Летописи сообщают:

В лето 7055-го, апреля, после великого дня во вторник на святой неделе был пожар на Москве. Загорелось в ряду в Москотинном на девятом часу дня, и панский двор загорелся внутрь города Китая, и на низу все дворы выгорели от стены Соляной двор. От Соляного двора торги все погорели и дворы до Николы до Старого и Устретенской улицы. И монастырь Богоявленский сгорел, и в церкви иконы. Церквей же кирпичных много погорело и деревянных, и товару в торгу и по гостиным дворам. <...>

Того же лета, месяца июня, упал колокол большой с колокольницы благовестами, с колокольницы на площади напрасно. Отломились у него уши, слит был и поставлен на деревянной колоколице при великом князе Василье Ивановиче, русском самодержце. Глас его был Богу угоден. Таков колокол преж того не бывал на Москве. <...>

Того же лета 7055-го. Месяца июня в 21 день на память святого священномученика Иульяна Тарсанина вторник в Петрово говеино, был второй великий пожар на Москве. Загорелось за городом на посаде, на Острову, в монастыре церковь от свечи. Начало гореть на все стороны. И пришел огнь на пожар к ямскому двору и Кубенского, бе бо тогда засуха велика и ветр силен, и пренесся огнь внутрь града на цареву и великого князя конюшню. Также огнь пошел на двор великого князя хоромы брусяные и на палаты, и загорелась кровля, бе бо крыты тесом деревянным, и загорелся верх Пречистой у церкви у соборной и на Иване Святом.

Прочее же вкратце скажем: весь град выгорел. Монастыри и церкви, и дворы, и церковь кирпичная Благовещение на великого князя дворе, у казенного двора выгорели внутри чудные иконы Корсунские, иконы принесены были от древних лет, и кузнь златая и серебряная, и каменье дорогое, и жемчуг, и много мощей святых погорело. <...>

Доводилось дотоле видеть град Москву велик и чуден, и много людей в нем, и всякого узорочья исполнен, и в том часе изменился, ибо погорел. Не видеть иного ничего же, но токмо дым и земля и трупия мертвых многолежаще. Много церквей святых погорело, а каменные выгорели внутри, и сгоревшим в ней несть пения и звонения. <...>

Благоверный же царь и государь князь великий Иван Васильевич всея Руси и брат его князь Юрий Васильевич, каждый со своими боярами, приехали в свою отчину на Москву в той же день из Острова на пожар. И видели град погоревший от огня, и святые церкви и людей погорело много, лежащие трупия мертвых. И о сем сжалился князь великий, коий расплакался вельми слезно. И кто не плачется погибели градной или кто не жалует, или кто не тужит толика народа... и во дворах мужей и жен, и детей, и отроков, и отроковиц, от огня изгоревших!

Виновниками пожара объявили Глинских. В «Царственной книге» говорится, будто «Анна Глинская... вымала сердца человеческие, да клала в воду, да тою водою, ездячи по Москве, да кропила, и оттого Москва выгорела». Новгородская летопись гласит:

На той же неделе москвичи, большие и черные люди, вытащили князя Юрия Михайловича Глинского, дядю великого князя по матери, из церкви у Пречистой у митрополита во время обедни, извлекли из церкви едва живого, и скончался он злой смертью, извлекли его из града привязанного ужом; был же князь великий в то время в Воробьеве, потому что на них наговор пришел, будто они велели зажигать Москву... норовя потакать приходу иноплеменных; ибо тогда же пришел со многою силою царь Крымский и стоял в полях. В то же время было смятение людям московским, и пошли многие люди черные к Воробьеву, со щитами и с сулицами, как по боевому кличу полагалось; князь же великий, того не ведая и узрев множество людей, удивился и ужаснулся... и не учинил им в том опалы, и положил ту опалу на повелевших народ скликать. <...>

Иван приказал стрелять по толпе, и бунтовщики разбежались. Сам царь в послании к князю Курбскому так вспоминал об этих событиях:

Когда же мы достигли пятнадцати лет, то взялись сами управлять своим царством, и, слава Богу, управление наше началось благополучно. Но так как человеческие грехи всегда раздражают Бога, то случился за наши грехи по Божьему гневу в Москве пожар, и наши изменники-бояре, те, которых ты называешь мучениками (я назову их имена, когда найду нужным), как бы улучив благоприятное время для своей измены, убедили скудоумных людей, что будто наша бабка княгиня Анна Глинская, со своими детьми и слугами, вынимала человеческие сердца и колдовала и таким образом спалила Москву и что будто мы знали об этом их замысле. И по наущению наших изменников народ, собравшись сонмищем иудейским, с криками захватил в церкви Дмитрия Селунского нашего боярина, князя Юрия Глинского; оттуда его выволокли и бесчеловечно убили в Успенском соборе напротив митрополичьего места, залив церковный помост кровью, и, вытащив его тело через церковные двери, положили его на торжище как осужденного преступника. Это убийство в святой церкви всем известно, а не то, о котором, ты, собака, лжешь. [ Мы жили тогда в своем селе Воробьеве, и те же изменники убедили народ убить и нас за то, что мы будто бы прятали у себя мать князя Юрия Глинского, княгиню Анну, и его брата, князя Михаила. Такие измышления, право, достойны смеха! Чего ради нам самим в своем царстве быть поджигателем? Из родительского имущества у нас сгорели такие вещи, каких во всей вселенной не найдешь. Кто же может быть так безумен и злобен, чтобы, гневаясь на своих рабов, спалить свое собственное имущество? Он бы тогда поджег их дома, а себя бы поберег! Во всем видна ваша собачья измена. Разве же можно кропить на такую высоту, как колокольня Ивана Великого? Это – явное безумие! В этом ли состоит достойная служба: наших бояр и воевод, что они, собираясь без нашего ведома в такие собачьи сборища, убивают наших добрых бояр, да еще – наших родственников? Этим ли душу за нас полагают, что всегда жаждут отправить нас на тот свет? Нам велят свято чтить закон, а сами нам в этом не следуют! Чего же ты, собака, хвастаешься военной храбростью и хвалишь за нее других собак и изменников?

Англичане в Москве, 1553 год

Ричард Ченслор

В 1548 году в Англии возникла идея основать «общество купцов-предпринимателей для открытия стран, земель, островов, государств и владений, неведомых и даже доселе морским путем не посещаемых». В исполнение этой идеи снарядили экспедицию из трех кораблей; во главе экспедиции встал сэр Хью Уиллоуби, а главным кормчим назначили Ричарда Ченслора. Английские корабли планировали обогнуть Норвегию с севера, рассчитывая обнаружить «северо-восточный проход» в Китай.

Из-за бури, разметавшей эскадру, корабль Ченслора остался в одиночестве и, не дождавшись остальных в точке сбора, продолжил путь. В конце августа 1553 года он вошел в устье Северной Двины. Оттуда Ченслор по суше двинулся в Москву, выдавая себя за посла короля Эдуарда. Его мемуар «Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском» стал первой английской книгой о России.

Москва находится в 120 милях от Ярославля. Страна между ними изобилует маленькими деревушками, которые так полны народа, что удивительно смотреть на них. Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в таком громадном количестве, что это кажется удивительным. Каждое утро вы можете встретить от семисот до восьмисот саней, едущих туда с хлебом, а некоторые с рыбой. Иные везут хлеб в Москву; другие везут его оттуда, и среди них есть такие, которые живут не меньше, чем за тысячу миль, все их перевозки производятся на санях. Едущие за хлебом из столь отдаленных местностей живут в северных частях владений великого князя, где холод не дает расти хлебу – так он жесток. Они привозят в Москву рыбу, меха и шкуры животных; в тех местностях количество хлеба невелико.

Сама Москва очень велика. Я считаю, что город в целом больше, чем Лондон с предместьями. Но она построена очень грубо и стоит без всякого порядка. Все дома деревянные, что очень опасно в пожарном отношении. Есть в Москве прекрасный замок, высокие стены которого выстроены из кирпича. Говорят, что стены эти толщиною в 18 футов, но я не верю этому, они не кажутся такими. Впрочем, я не знаю этого наверно, так как ни один иностранец не допускается к их осмотру. По одну сторону замка проходит ров, по другую – река, называемая Москвой, текущая в Татарию и в море, называемое Каспийским. С северной стороны расположен нижний город; он также окружен кирпичными стенами и таким образом примыкает к стенам замка. Царь живет в замке, в котором есть 9 прекрасных церквей и при них духовенство. Там же живет митрополит с различными епископами. Я не буду описывать их зданий и сооружений и оценивать их крепости, потому что у нас в Англии замки лучше во всех отношениях. Впрочем, московские крепостные сооружения хорошо снабжены всевозможной артиллерией.

Дворец царя или великого князя как по постройке, так и по внешнему виду и по внутреннему устройству далеко не так роскошен, как те, которые я видел раньше. Это очень низкая постройка из камня, обтесанного гранями, очень похожая во всех отношениях на старинные английские здания.

Теперь перехожу к рассказу о моем представлении царю. После того как прошло уже 12 дней с моего приезда, секретарь, ведающий дела иностранцев, послал за мной и известил меня, что великому князю угодно, чтоб я явился к его величеству с грамотами короля, моего государя. Я был очень доволен этим и тщательно приготовился к приему. Когда великий князь занял свое место, толмач пришел за мною во внешние покои, где сидели сто или больше дворян, все в роскошном золотом платье; оттуда я прошел в зал совета, где сидел сам великий князь со своею знатью, которая составляла великолепную свиту. Они сидели вдоль стен комнаты на возвышении, но так, что сам великий князь сидел много выше их на позолоченном сидении в длинной одежде, отделанной листовым золотом, в царской короне на голове и с жезлом из золота и хрусталя в правой руке; другой рукой он опирался на ручку кресла... Я удалился в комнату секретаря, где оставался два часа. Затем снова пришли за мной и повели меня в другую палату, называемую «Золотой». Я не вижу, однако, причин, почему бы ей так называться, ибо я видел много гораздо лучших, чем эта. Итак, я вошел в залу, которая невелика и гораздо меньше зал английского королевского величества. Стол был накрыт скатертью, на конце его сидел маршал с небольшим белым жезлом в руке, стол был уставлен золотой посудой; на другой стороне залы стоял поставец с посудой. Отсюда я прошел в обеденную палату, где сам великий князь сидел не в торжественном наряде, в серебряном одеянии с царской короной на голове. Он сидел на кресле, поставленном довольно высоко; около него не сидел никто; все сидели в некотором отдалении. Длинные столы были накрыты вокруг комнаты; все они были заполнены теми, кого великий князь пригласил к обеду; все были в белом. Все места, где стояли столы, были на две ступени выше, чем пол остальной части палаты. Посередине палаты стоял стол, или поставец для посуды: он был полон золотых кубков, среди которых стояли четыре чудесных жбана, или кружки, как их здесь называют. Я думаю, что они были высотой в добрые полтора ярда. У поставца стояли два дворянина с салфетками на плечах; каждый из них держал в руках золотую чашу, украшенную жемчугом и драгоценными камнями: это были личные чаши великого князя, когда у него являлось желание, он выпивал их одним духом. Что касается яств, подаваемых великому князю, то они подавались без всякого порядка, но сервировка была очень богата: все подавалось на золоте не только ему самому, но и всем нам, и блюда были массивные, кубки также были золотые и очень массивные. Число обедавших в этот день было около 200, и всем подавали на золотой посуде.

По возвращении в Англию Ченслор поведал обо всем увиденном «обществу купцов-предпринимателей», и это общество добилось от короны хартии на исключительное право торговли с Московским государством (1555). Была образована «Московская компания», которая ведала англо-русской торговлей во второй половине XVI века и в XVII веке.

Покровский собор и Василий Блаженный, 1560 год

Пискаревский летописец, Иван Грозный, Джильс Флетчер

В 1552 году московское войско приступом взяло Казань. В ознаменование этого события на площади перед Кремлем (свое название она получит позднее) был возведен деревянный храм во имя Покрова – именно в канун этого церковного праздника начался штурм казанской твердыни. А спустя три года началось строительство каменного собора Покрова «на рву» – по рву, проходившему перед кремлевскими стенами, иначе «Алевизову рву».

Пискаревский летописец говорит:

Того же года повелением царя и государя и великого князя Ивана зачали делать церковь обетную, еже обещался в взятие казанское: Троицу и Покров и семь приделов, еже именуются «на Рву». А мастер был Барма с товарищи. И пришел царь на оклад той церкви с царицею Настасиею и с отцом богомольцем Макарием митрополитом и принес образы чудотворные многие и Николу чудотворца, кой пришел с Вятки. И стали молебны совершать и воду святить. И первое основание сам царь касался своими руками. И рассмотрели мастера, что лишней престол обретен, и сказали царю. И царь и митрополит, и весь синклит царский в удивление пришли о том, что обретен лишней престол. И позволил царь тут быть престолу Николину: «И изволи де Бог, и полюби то место Никола, а у меня да не бысть в помышлении того».