Пражский осенний ветер. Повесть-драма

– Наверно, артист…

– Вроде того…

– Стрессы?

– Что?

– Стрессы, травмы?

– Стрессы – конечно. У него работа хлопотная. Да и откуда мы приехали, сами понимаете, телевизор смотрите, радость не привезешь.

– Может, падал, ударялся головой?

– Да нет, довезли в целости и сохранности, как будто.

– Когда заметили у него потерю памяти?

– Еще дома. Голова, сказал, болит, и не помнит ничего…

– Что непосредственно было в момент, когда заболела голова, или предшествовало этому?

– Да ничего. Ехали в машине.

– Вы можете его оставить в клинике для обследования? Нужна томография. И… еще гипноз. Неглубокий, все будет достаточно бережно, сеанс проведу я сам.

Доктор выдержал паузу и увидел, как в испуге заморгали глаза Ронберга.

– Господин Горак, мы проездом, так мало времени… Пожалуй, это излишне. Вы предварительный диагноз поставьте, таблетки на улучшение памяти попьем, может, пробьет?

– В таком состоянии вашего друга оставлять опасно. Мало ли, а если все трансформируется в более тяжелую форму, например, начнется шизофренический бред? В самолете, в автомобиле, поезде, на улице, где угодно.

– Что, так все серьезно?

Горак задумался, начиная подозревать, что провожатые не особенно горят желанием знакомить врача с пациентом… Не ответив на вопрос, он заговорил о другом:

– Буду с вами предельно откровенен. Я не знаю, уважаемый, откуда вы, чем занимаетесь, каковы ваши намерения, но из уважения к профессору Галямову готов помочь, многим обязан ему. Поэтому не хочется ситуацию упрощать: если с вашим Андреем случится проблема в дороге, могут отправить в больницу экстренно. А там уже как получится. Так что давайте обследоваться и лечиться сейчас у нас.

– А… вы готовы обеспечить конфиденциальность?

– Пока да. Если поступят соответствующие запросы, не знаю.

– Сколько потребуется времени?

– На обследование два дня минимум или чуть больше – три, четыре. Лечение амнезии, если такой диагноз подтвердится, в среднем составит до месяца. Больной может находиться на дневном стационаре. Есть отдельная палата за отдельные деньги. Устроит?

– Так и сделаем. В случае чего предупредите, чтобы мы сразу же уехали?

– Да, только сразу. Или сообщу в полицию.

– Понял… И последнее. Мой друг, еще один, тот, что в коридоре, может быть сопровождающим больного? Мало ли, присмотреть в палате. Мы заплатим за все, и за его пребывание тоже… Сколько там по вашему прайсу?

– Хорошо, – согласился Горак, отдал ему прайс. – Если наши условия, в том числе и цена, устроят, приходите завтра с утра. Сегодня у меня возможности принять нет. Надо привести в порядок палату, и у меня еще пациенты.

* * *

В «Гранд Отеле Европа» в этом же районе Праги Ронбергу и компании разместиться не удалось, поселились рядом, в примыкающем к нему отеле «Меран». Оба они являются практически одним зданием, только отель «Меран» другого цвета, отличается по архитектуре – прост и неприметен, в отличие от пафосного Гранд Отеля. Здание «Мерана» более узкое, то есть меньше и по площади. А, главное, цены здесь ниже, что с удовлетворением отметил Ронберг. Приходилось теперь и ценами интересоваться. И кому? Ему, Ронбергу, который еще пару недель назад был способен купить… В общем, много чего мог купить. Невероятно много.

Номера вполне функциональны. В одном устроился сам Глеб, в другом, рядом – Андрей и Виктор, выполнявший функции и охранника, и непосредственно сопровождающего. Ронберг, умывшись, тут же зашел к соседям, удовлетворенно сказал:

– Неплохо здесь. Люблю Европу: ничего лишнего, все по делу. Как мыслят, так и живут. Вот и нам надо было… Да, Андрей Аркадьевич?

Андрей не ответил.

– Если все рационально – значит, по справедливости. На всех делить, ага? Чего ж не поделился? – язвительно заметил Виктор. – Мы бы сейчас не бегали. Включи, пожалуйста (показал пальцем на телевизор).

– Нет, Солод, рационально – это не всегда по справедливости. Ничего ты не понимаешь, это чаще как раз наоборот, – возразил Ронберг. – И телек не включу. Нам на спортивных сборах тренера не разрешали смотреть соревнования в период участия. Чтобы излишне не горели, не истерили… Сегодня я в роли тренера. Разбирайте-ка лучше чемоданы, займитесь делом. Но только не полностью, самое основное достаньте. Мало ли… И прослушку с видео проверь. А насчет дележа, вот что еще скажу: я сделал себя сам. Это мое у меня отбирают, мое! Налоги платил? Платил. Занимал и дарил по первому зову, построил вообще все, что только можно… и что нельзя.

– Ну да… сделали себя сами. А потом нас сделали. Кто бы мог подумать…

Виктор поднялся с кровати, приступил к разбору чемоданов, профессиональным взглядом начиная присматриваться к помещению.

Андрей лежал на диване, не снимая туфель, с закрытыми глазами. Он действительно многое или почти ничего о себе не помнил из прошлого. Все это невыносимо. Чужой самому себе, нет ничего позади, ничего впереди. Есть чемодан, рубашка, зубная паста, зубная щетка и какой-то отель. Люди рядом. Ему известно, кто они только с их слов. Доверия не может быть ни к ним, ни к себе. Он боится всего, что его окружает, во власти ситуации и этих персонажей. Плен, иначе не назовешь. Формально можно уйти куда угодно. Но …нюанс – неизвестно куда, неизвестно зачем…

Ронберг вернулся в свой номер, умылся, переоделся, и с замиранием сердца включил телевизор. Раз канал, два канал, три канал, четыре, пять, шесть, про дела российские ни слова… Вот, западенцы, живут и наплевать им… Лотереи, шоу, скачки, мелодрамы, футбол. Весь Стокгольм ополчился на барсука, убившего кошку. Исландский президент заявил, что если мог бы, то запретил добавлять ананасы в пиццу. Об этом сообщает CNN.

Политик сделал такое признание во время встречи со школьниками из городка Акюрейри. Известие о нелюбви президента к ананасам вызвало бурную реакцию у жителей Исландии. Президент был вынужден вернуться к теме и разъяснить свою позицию. Новостной канал на чешском… А вот и на английском есть. Так. Даже с его знанием языка кое-что понять можно: «Комитет национального спасения… формирует временное коалиционное правительство из оппозиционных ранее политиков, обращается также к мировому сообществу отнестись с пониманием к закрытию границы на два месяца…»

Ронберг выключил телевизор и тихо застонал. Он физически ощутил падение в пропасть. Боль, физическая боль судорогой стянула тело, аж, заскрипел зубами от отчаяния, про себя ругался, умолял, требовал, объяснял и убеждал, угрожал, оскорблял. После бурных внутренних эмоций заплакал, закрыв глаза ладонью и сжимая пальцами виски, растирая по лицу позорную соленую влагу.

Минут через пятнадцать после такой непозволительной слабости позвонил Виктору: «Зайди-ка, друг, надо парой слов обмолвиться». Когда Виктор зашел, он был поражен: лицо Ронберга было бледное, как стена.

– Тебе плохо, что ли? В аптеку сгонять?

– Аптека не поможет… Душа болит.

– У тебя есть душа?

Ронберг отреагировал на шутку Виктора недружелюбным взглядом исподлобья, но взял себя в руки, заметив только:

– Еще недавно для тебя святым был.

Затем продолжил:

– Хочу попросить вот о чем… Упроси доктора присутствовать на процедуре, заключение по результатам томографии обязательно возьми. Нам важно понять, в каком Андрей состоянии. Может и лучше, если ничего не помнит…

– Как? А если пластику надо будет… обратно?

– Прежний вид сделаем, только если вернется память. Так смысла нет.