Многоликий странник

Между тем Исли как будто нашел, что искал. Пришпорив коня, он подскакал к тянущемуся вдоль дороги участку, засаженному низкорослыми яблонями, и громко закричал вглубь деревьев:

– Эй, хозяева, есть кто живой!

Ему пришлось повторить свой призыв трижды, прежде чем из-за яблонь появилась худенькая смуглая старушка с большущей, правда, пока пустой корзиной в загорелых натруженных руках. Хейзит и Фокдан слышали, как Исли спрашивает ее, не видала ли она здесь войско из замка.

– А как же, милок, видела, своими вот глазами нынче ночью и видела, – прошамкала старуха. – Они еще разбудили меня, подлецы, так оружием своим бряцали. А ты от них отбился что ль?

– Не помнишь, мать, вечером это было или уже под утро? – не обратил внимание на ее вопрос Исли. – И сколько их было?

– Под утро, милок, точно под утро. Я еще козам воды налила – они за ночь все выдули. А сколько людей было, не скажу. Много. И на конях, как ты вон, и пешие. Долго мимо шли, я аж до конца не достояла, пошла опять ложиться.

Исли поблагодарил старушку за беспокойство и вернулся к озадаченным спутникам. Озадаченным тем, что в нужную минуту он оказался из них самым сметливым.

– Ну, что теперь скажите? – с гордым видом поинтересовался он. – В замок поскачем или вдогонку?

– Вывода два, – подумав, предположил Фокдан. – Если отряд прошел под утро, выходит, тревогу подняли гонцы Тулли: узнай Ракли о случившемся в лесу сам, послал бы войско раньше. И второе: людей Ракли не пожалел. В том смысле, что отправил в Пограничье достаточно сил, чтобы отбить любое из племен шеважа, а заодно попытаться отстроить заставу. Если бы ты порасспросил свою старушку поподробнее, то наверняка бы выяснил, что кое-кто из пехотинцев был вооружен широкими топорами на длинных рукоятках. Вот и Хейзит кивает, понимает, о чем я говорю. Наверняка вместе с войском Ракли отправил и лесорубов. Я дважды участвовал в постройках новых застав и представляю себе, как это делается.

– И тем не менее, – подхватил Хейзит, – это лишний раз доказывает, что Ракли нужны более точные сведения о произошедшем. В противном случае, сколько бы лесорубов он ни послал, все их труды пойдут насмарку. Пограничью нужны не лесорубы, а каменотесы.

Не дожидаясь, последуют ли за ним спутники, или нет, он развернул коня в сторону замка, пригнулся к самой гриве и погнал, что было сил, вперед. Оглянувшись через некоторое время, с облегчением увидел, что оба скачут наперегонки во весь опор сзади.

Залитая грязными лужами дорога вилась между полями, то поднимаясь на холмы, то сбегая пологими склонами. С одного из холмов неожиданно открылся вид на широкую гладь реки, на ближнем берегу которой, у самой воды, на неприступном утесе, возвышался удивительный и прекрасный Вайла’тун – родовой замок семейства Ракли.

Хайзиту показалось, что даже с такого расстояния он видит разноцветные знамена, реющие на шпилях многочисленных крепостных башен. Их было такое количество, что издалека да еще на фоне сверкающей речной глади замок походил на чудом взобравшегося на высокий утес белого ежа. На самом деле при его возведении использовался бледно-желтый камень – единственный, какой удалось отыскать в округе в нужном количестве. Хейзит знал это лучше кого бы то ни было. И тем не менее сейчас, наблюдая замок в лучах с трудом прорывающегося сквозь черную мглу грозовых туч солнца, он не мог отделаться от впечатления, будто это застывший над крутым обрывом еж-альбинос или запорошенное снегом каменное гнездо какой-то неведомой, но наверняка хищной птицы.

Над замком висела путеводная радуга.

– Ну что, здесь заночуем или все-таки двинемся дальше? – поинтересовался над ухом голос Фокдана.

Хейзит только сейчас заметил, что любуется замком, сидя на коне, который от безделья уже начал пощипывать травку, запивая ее водой прямо из лужи.

– Давайте не так быстро, – взмолился подъехавший Исли.

Глядя на его бледное, вспотевшее лицо, трудно было сказать, кому эта скачка дается труднее: взмыленной лошади или всаднику.

Они пустили коней вниз по склону легким аллюром.

Замок теперь сопровождал их повсюду, то плывя над золотистыми пашнями, то скрываясь за высокими придорожными кустами, то вновь выныривая в просветах между грядами развешенного на деревянных подпорках хмеля.

Вскоре быстрому продвижению вперед стали мешать то и дело попадавшиеся на дороге неторопливые открытые повозки. Те, что катились навстречу, как правило, оказывались пусты, те же, что им приходилось обгонять, везли разнообразные плоды упорного труда неутомимых фолдитов. Сидевшие в повозках люди взирали на всадников с интересом и опаской: виггеры встречались здесь не настолько часто, чтобы к ним привыкли, но уж когда встречались, это неминуемо означало определенные сложности в Пограничье.

Постепенно возделанные участки начали уступать место старым, покосившимся от времени избам, в которых по-прежнему кто-то жил. В детстве Хейзит никогда не оказывался в здешних краях и почти ничего о них не знал, а по пути на заставу те, к кому он обращался с расспросами из свиты Локлана, лишь отнекивались или говорили, что тут селятся разные неудачники и лентяи. Воспользовавшись случаем, Хейзит не преминул задать тот же вопрос Фокдану.

– Это грустные места, – ответил Фокдан и повернулся к Исли: – Ты знаешь, о чем я?

– В деревне у нас поговаривали, что сюда переселяются те из виггеров, которые стареют и заканчивают нести службу в замке или на заставах.

– На заставах, – уточнил Фокдан. – Из замка сюда едва ли кто переселяется. И еще поправочка: не только заканчивают нести службу, но и просто не могут. Вон посмотрите, – кивнул он в сторону избы, возле которой голый по пояс человек пытался выкопать что-то в земле, держа лопату одной рукой; в другой он сжимал клюку, на которую опирался – у человека была всего одна нога. – Ему едва ли больше сорока, но он уже не может быть полноценным виггером. Причем ногу, смею вас уверить, он потерял не просто так, а защищая на какой-нибудь далекой заставе и эти поля, и этот замок. Скорее всего, сердобольных родственников у него не оказалось, и он был выслан сюда и предоставлен сам себе. Кстати, Хейзит, хочу упредить твой юношеский пыл: Ракли едва ли захочет с тобой говорить на эту тему, если ты ее попытаешься затронуть. Если даже он вообще захочет с нами говорить.

Хейзиту сделалось не по себе.

Раньше ему представлялось, что все виггеры, получившие на войне с шеважа те или иные ранения, а тем более тяжелые увечья, и выжившие – герои, достойные того, чтобы у них появлялся и свой культ, и свои проповедники. Пусть не такие, как у легендарных Дули или Адана, но тоже достойные памяти потомков. А теперь выяснялось, что изувеченные войной виггеры могут прозябать в таких вот всеми забытых лачугах, одни, без друзей и видимой помощи из замка. Поистине: век живи – век учись. Неужели и Локлан ничего не знает о действительном происхождении всех этих «неудачников и лентяев»?

Пока он размышлял о том, что видел и слышал, придорожные постройки по мере приближения к замку стали преображаться. Теперь это уже были прочные одноэтажные, а то и двухэтажные дома из толстого бруса, с островерхими крышами, с которых так быстро стекал дождь или стаивал снег, иногда обнесенные невысокими изгородями, за которыми утопали в цветах и зелени уютные садики, иногда – отдельно стоящие, большие и маленькие, раскрашенные в разные яркие цвета, а подчас – и отделанные причудливыми резными орнаментами вокруг окон или даже по всему обращенному к дороге фасаду.

Здесь Хейзит впервые почувствовал, что возвращается домой. Именно среди таких изб он и вырос и сам кому угодно мог бы сейчас поведать о том, что в домах за изгородями живут люди, а те, что ничем не обнесены, постройки для всех: кузницы, пекарни, лавки преуспевающих торговцев всякой всячиной, часовни, оружейные мастерские, постоялые дворы и, конечно же, – таверны. В одной из таких таверн, только не ярко-вишневой, как вон та, что виднеется за мельницей, а темно-зеленой, трудится сейчас его родная мать. Трудится и не знает, что он уже вернулся, вернулся значительно раньше положенного срока, но зато живой и здоровый, а не изувеченный или даже раненый, каким наверняка был бы, если бы не удачный побег из самого пекла войны.

На душе у него заныло и захотелось домой, в тепло привычной комнаты под крышей, в запах пивных дрожжей и вареного лука.

Но тут его обожгла новая внезапная мысль: а что если слух о гибели их заставы уже разнесся по округе? Что если мать и сестра решили, будто их сын и брат погиб вместе с остальными эльгяр? Смогли ли они пережить эту страшное известие? Ведь Велла так жалобно плакала, когда он собирал вещи, готовясь в поход.

Вероятно, Исли испытывал сейчас нечто подобное. Тоскливо оглядываясь по сторонам, он наконец не выдержал и натянул повод своей выбившейся из сил коняги.

– Поступайте, как знаете, а я хочу с вами тут распрощаться. Не пойду я в замок. Нечего мне там делать. Если кого долг зовет, я такого долга за собой не чувствую. Мне бы поскорее семейство мое увидеть. Думаю, они меня и без мешка денег рады будут обратно принять. Скажу, Ракли заплатил мне сполна, да только теперь мы в расчете. Буду, как прежде, рыбачить да уловом торговать. Авось на старость наторгую. Да и Мадлох, дурачина, думаю скоро объявится. Не будет же он по лесам с этим чокнутым воякой отсиживаться. Ну, бывайте здоровы.

Не встретив возражений, он пожал обоим спутникам руки, что далось ему не без труда, поскольку все это время он оставался в седле, и неторопливо, как будто даже с удовольствием, поскакал прочь и скоро его грузная фигура затерялась между разноцветными домиками.

– Ну, что скажешь? – помолчав, осведомился Фокдан, не глядя на собеседника. – Как у тебя с чувством долга?

Хейзит невольно растерялся, осознав, что ему впервые за долгое путешествие предоставляется возможность самому сделать выбор.

– Мне обязательно нужно поговорить с Ракли, – не слишком уверенно начал он. – Без камней в лесу больше нечего делать. Он должен это понять.

– А правильно ли понимаю я, что, на твой взгляд, все это может и подождать? Допустим, до вечера. Или до завтра? – Неожиданно Фокдан дружески улыбнулся и подмигнул Хейзиту. – Знаешь что, парень, не кори ты себя и поступай по примеру Исли. Тебя ведь наверняка дома заждались. Даже если не догадываются о том, что произошло. Как там, бишь, твоя таверна называется?

– «У Старого Замка»…

– Вот и поезжай-ка ты лучше домой. А я уж, так и быть, довершу начатое нами дело еще сегодня и постараюсь свидеться с Ракли. Не думаю, что он откажется от встречи с сыном Шигана.

Воцарилась неловкая пауза.

Фокдан думал, что Хейзит не решается внять внутреннему голосу, а тот смотрел на своего старшего товарища по несчастью и понимал, что слишком мало узнал за время пути об этом мужественном человеке, даже не успевшим схоронить отца и наверняка оставившим вместе с пепелищем и службу, и дом, и семью. Что он будет делать теперь? Как и где жить? Куда отправится?

– Вы правы, – сказал он, не опуская глаз под внимательным взглядом собеседника. – Мой долг зовет меня показаться матери и обнять сестру. А потом я пойду в замок. Но мне бы не хотелось, чтобы вы посчитали, будто я кого-нибудь или что-нибудь предал. – Он поднял руку, останавливая возможные возражения. – Поэтому я предлагаю сделать следующее. Если все у вас пройдет благополучно, встретитесь вы с Ракли или нет, но сегодня вечером я буду ждать вас в нашей семейной таверне, название которой вы, я надеюсь, все же запомнили. Поверьте мне, вы не пожалеете. – Увидев на лице Фокдана хитроватую улыбку, он добавил: – А заодно ваш приход будет означать, что наш общий знакомый по имени Фейли ошибся в своих подозрениях, и мы не стали жертвами придуманного им заговора.

– Что ж, давай на том и порешим, – ответил Фокдан, почти не раздумывая. – Только навари к моему приходу побольше пива: после разговора с Ракли у меня наверняка пересохнет в горле.

Он рассмеялся и, похлопав Хейзита по плечу, направил коня в ту же сторону, где недавно скрылся Исли.

Провожая его встревоженным взглядом, Хейзит подумал, что это вовсе не прямая дорога к замку. Прямая дорога находилась здесь, под копытами его коня. Он даже хотел было окликнуть Фокдана, однако не решился. У того вполне могли быть свои планы. В сущности, при желании он мог бы сейчас навсегда исчезнуть из жизни Хейзита, не только не заглянув к нему вечером в материнскую таверну, но и не придя на встречу с Ракли. Правда, Хейзит не верил в то, что такое могло произойти. Особенно последнее. Фокдан еще во время их бегства через лес разительно отличался от того же Фейли, с которым они во многом остальном были весьма похожи, своей прямотой в суждениях и предсказуемостью в поступках. Окажись сейчас на месте Фокдана Фейли, он повел бы себя совершенно по-иному. К примеру, поскакал бы во весь опор по дороге к замку, но в итоге так бы никогда до него не добрался и на вечернюю встречу не пришел.

– Кто разберет этих вояк? – произнес себе под сон Хейзит, поворачивая и пришпоривая коня.

Постоянная жизнь в лесу, подумал он, заставляет их и среди своих соплеменников вести себя подозрительно, как в осаде. Хотя в чем-то, быть может, они и правы. Особенно, если в конце концов выяснится, что война с шеважа, до сих пор ограничивавшаяся пределами Пограничья, добралась и до Вайла’туна. Каким образом это могло произойти, он понятия не имел, однако события последних двух дней слишком многое явили ему в новом свете, чтобы наивно полагать, будто в окружающем мире ничего не изменилось.

Пытаясь всячески отбросить эти тревожные мысли, Хейзит не без гордости гарцевал по грязи, осматриваясь по сторонам. Уходил-то он отсюда в свое время пешком, следуя за обозом, везущим на заставу все необходимые припасы, а теперь под ним был усталый, но по-прежнему грациозный конь, ну, пусть и не грациозным, но зато под седлом, настоящий, как у богатых виггеров, громко фыркающий, косящийся на своего молодого хозяина и обращающий на себя внимание многочисленных прохожих. Хейзит даже приосанился, когда две пробегавшие мимо девчушки растерянно попятились от нависшего над ними стремени и присели в реверансах, смущенно улыбаясь снизу-вверх. Мужчины постарше качали головами, полагая, видимо, что такому лоботрясу не престало разъезжать верхом там, где могут сгодиться и ноги. Женщины поглядывали на него с любопытством, но при этом не отрывались от своих повседневных дел: кто присматривал за непоседливыми малышами, кто развешивали на веревках припрятанное на время дождя белье, кто выливал в ямы ведра с помоями, кто сыпали золотистое пшено в кормушки для домашней птицы, а кто просто шил или штопал что-то, сидя прямо под окнами своих ухоженных домиков на широких лавках, накрытых по традиции красивыми толстыми коврами.

Человек посторонний, если бы таковой когда-нибудь сюда попал, непременно запутался бы, пытаясь отыскать тот или иной определенный дом. Все постройки вокруг замка располагались хаотически, без плана и правил, кому как удобнее. Так было здесь всегда, и никто в обозримом будущем ничего с этим делать не собирался. Дети рождались, дети росли, дети покидали родительский очаг, на свободной земле строились новые избы, замок получал с этого подобающие денежные выплаты, как считалось, на содержание армии, и все были вполне довольны существующим положением дел. Что до выплачиваемых замку денег, то условия были тоже предельно просты: селись дальше от укрепленных стен – плати меньше, живи ближе – плати больше. Хейзит не знал наверняка, но предполагал, что обитатели рыбацких деревень, раскиданных вдоль побережья Бехемы, вроде той, откуда был родом Исли, вообще ничего за свою воображаемую безопасность не платили, а если и платили, то, скорее всего, не деньгами, а в виде доли от улова.