– Адвокатура как?
– Кое-какие дела есть. Однако немного еще.
– Будут! Малый он талантливый. Из него может выработаться хороший адвокат. Писательство он, верно бросит. Таланта настоящего у Коли нет, ну, да и усидчиво работать мы не умеем! Он-то пока мечтает, – сам впрочем, убедится. Статьи его ничего себе, но и только, а адвокатом – это его дело! Одну речь его я читал. Ничего, недурна, очень недурна, только очень уж он противника своего допекал, Присухина. Ты был на суде? Слышал? Хорошо говорит Коля?
– Хорошо.
– И речь честная, славная. И дело-то чистое. Ну, да Коля не станет вести нечистых дел!
– Еще бы! Тогда… Разумеется, не станет!
– Однако я расспрашиваю, а вам с дороги, видно, есть-то хочется. Проведи-ка, Вася, Андрея Николаевича в твою комнату. Вы как, вместе хотите?
– Вместе! – ответил Вася.
– А то Колина комната свободна. Ну, как знаете!
Через час все сидели за столом. Марья Степановна то и дело подкладывала кушанья молодым людям.
– Кушайте, голубчики, кушайте!..
Вася уже успел сбегать в людскую, побывал в конюшне у кучера Ивана, заглянул к старой няне. Все было по-прежнему в Витине; все обрадовались приезду Васи и после говорили о нем:
– Такой же душевный… Из тела только поотощал!
После ужина, когда стали расходиться, Иван Андреевич увел Васю к себе в кабинет, обнял его и, усаживая подле себя, проговорил:
– Ну, теперь, милый мой, расскажи мне о себе.
– О чем, папа?
Старик понизил голос и тревожно спросил:
– Ты… в разных там кружках не участвуешь? Нынче ведь вы…
– Знаком…
– Знаком? И принимаешь участие? – со страхом проронил старик.
– Нет, папа, – ответил Вася. – Ведь я обещал тебе сперва учиться. Я сдержу слово!
– То-то… Спасибо, голубчик. Ты еще так молод. Не торопись… Прежде проверь себя, проверь свои мнения. Я знаю, сердце-то твое горячее… кипит, но подожди, подожди, мой хороший! – почти умолял старик, с любовью глядя на Васю.
Вася несколько времени молчал, потом тихо заметил:
– Ты прав… я еще мало знаю… И не ты один прав… Прокофьев – жаль, ты его не знаешь, – то же говорит… Надо сперва подготовить себя.
Отец никак не ожидал такого вывода.
– Подготовить себя? К чему?
– Ко всему! – тихо проронил Вася.
В свою очередь, и отец замолчал. Он слишком хорошо знал сына, чтобы сомневаться в истинном значении этих слов.
– И что ж ты думаешь делать… потом?
– Не знаю… Разве можно сказать?.. Знаю одно, – и голос его дрогнул, – знаю, что все мои силы, все мои мысли, жизнь моя… будет посвящена тому, что я считаю правдой… Ты знаешь… Я писал тебе… Мы говорили…
– А если твоя правда – заблуждение?
– Для меня она – правда.
– И ты все веришь?
– Верю… Иначе не может быть… Тогда где же правда? Где она? Не та ли, о которой говорят?.. Кругом, что ли?.. Не в том ли, что ты за правдивое слово наказан? Не в том ли, что вокруг нас люди живут, как скоты? Где, где ж она?
– И ты думаешь, что, сделавшись, – помнишь, ты писал? – сельским писарем или рабочим, ты принесешь больше пользы, чем на других поприщах?..
– Я не знаю, принесу ли я пользу, я могу только желать этого… но я знаю, что не буду жить на счет других. И без того довольно!
Старик слушал сына и чувствовал, что не переубедить его. Он с грустью смотрел на Васю и вспомнил свою молодость.
Когда Вася ушел, старик еще долго не ложился. Мрачные предчувствия закрадывались в голову. Он боялся, что Васе не придется долго ждать, и он невольно не сдержит слова.
И он не ошибся.
XXIII
– Славные твои старики, Вася! – говорил на другой день Чумаков, потягиваясь на постели.
– О, ты их еще не знаешь. Это такие… такие…
И он стал рассказывать своему приятелю, какие у него превосходные люди отец и мать.
– У меня… Вася, не такие!.. – сказал Чумаков.
– Это жаль… – протянул Вася.
– И ты не сердись, я тебе скажу… брат твой Николай не похож на вас.
– Ты, Чумаков, мало знаешь брата.
– Мало или много, а все судить могу… По-моему, он ненадежный человек!
– Зачем ты мне это говоришь, Чумаков? Зачем?.. Ты ведь знаешь, что мне это больно слышать! – проговорил Вася с упреком в голосе.
– А надо говорить только то, что приятно? Я этого не знал за тобой, Вася!