Скандальная мумия

Зверинец Ноя вышел из Ковчега парами – точнее, выпрыгнул, выполз и вылетел из обломков стадами, стаями, поодиночке, шипя, рыча и завывая. Дикий енот-какомицли прыгнул на распростертого водителя гонок с выбиванием, а с него – на голову женщине-полицейскому. Она вскрикнула, когда маленькие лапки сорвали у нее с головы фуражку, и зверек исчез в темноте с трофеем. Ее напарник выхватил пистолет, но стрелять не стал, а бросился под машину, увидев шестисотфунтового льва в прыжке. Лев Ноева Ковчега – на самом деле большой датский дог с приклеенной гривой – остановился и встряхнулся, как мокрая собака.

Грива отлетела и хлопнулась огромным клоком мокрого мха – или как бескостное тело – прямо на лицо Ящика. Второй раз за этот вечер Ящик взвыл, как потерявшийся младенец, рефлекторным движением скинул с груди мокрую массу и потерял сознание.

Две гиены завыли хором и побежали рысью вверх, в глушь национального парка «Грейт-Смоки маунтинз»; передвигающийся медленнее муравьед от них немного отстал. Силач – давным-давно одомашненный медведь Ноева Ковчега, напротив, побежал в другую сторону, на запах барбекю из «Пиг Ал пит-стоп», в полуквартале отсюда. Две аутоэротичные бесхвостые макаки, очевидно, возбужденные общей суматохой, залезли на высокий фонарный столб и занялись тем, что было для них естественно.

Оглушенный Голиаф Джонс на четвереньках, в задравшемся до подмышек балахоне, неэффективно отмахивался от чего-то, блеющего сзади, ухватившего его похотливыми копытами и явно проявляющего интерес к его задней части.

Персик, лежащий поперек неподвижного тела Ящика и пластикового верблюда, за которого держалась вся группа во время наводнения, бормотал:

– Барабанную палку я добыл, но ее у меня отобрали… ой, вырвет меня сейчас.

Младший стонал, но в себя не приходил.

Одной рукой держа Риту Рей за плечо, а другой зажимая ей рот, чтобы заглушить ругательства, Орландо похромал прочь от стоянки.

– Тсссс! – снова повторил он. – Повсюду policia. He забывай, в Кентукки нас все еще ищут.

Рита Рей хромала в одной туфле.

– А, гадство… мои любимые туфли. Должна быть здесь где-то вторая… – Она отбросила мокрую прядь с глаз с потекшей тушью, снова выругалась и сказала: – Это все он виноват, пердун несчастный… но у меня от него кусок, здесь, в сумочке… и этого хватит для этой чертовой страховки. ДНК, Орландо, ДНК!

65

Кит попал в пробитую Ковчегом брешь в задней стене музея, оставив кусок хвоста, и выплыл за ковчегом на парковку. Шики и Джимми упали из дыхала в брюхо, крутясь, как завтрак кита во время тайфуна. Левиафан два раза повернулся вокруг своей оси и со скрежетом остановился, встав на ровный киль. Как предохранительная решетка трамвая, открытая пасть захватила трех Джонсов и одного футболиста из Университета Теннесси. Левиафан стал на восемь футов короче, и на куполообразной голове появились зазубрины, но дверь в брюхе держалась крепко. Сквозь брешь в хвосте лился бледно-оранжевый свет, освещая интерьер.

Шики раскрыл рубашку:

– Детка, ты как? – спросил он дрожащего Гудини.

Гудини заскулил и сумел пискливо гавкнуть.

Шики снял покосившийся парик и положил его рядом со Шляпой, слетевшей во время исхода из музея. Он повернулся к растянувшемуся на полу Джимми:

– А ты как, друг?

– Хорошая была встряска… где мы?

– На Небе, в Аду – или в Гатлинбурге, штат Теннесси. Суда по завыванию сирен, я бы сказал, что либо в Аду, либо на парковке возле музея.

Джимми встал на ноги и двинулся, пошатываясь, к двери в брюхо.

– Постой, постой! – сказал Шики. – Давай сначала разведаем, а потом уже будем в эту кашу лезть. – Он встряхнул винтовую лестницу. – Наверху оторвалась. Подержи-ка…

Джимми держал, пока Шики качался наверху.

– Ой-ой, – сказал Шики, высунувшись издыхала. Желтушная луна в измазанном сажей небе омывала пейзаж

болезненно-желтым светом, тускнеющим и становящимся восковым, когда лохматые облака пробегали по ее лицу. Две натриевые лампы на концах стоянки заливали асфальт отраженными конусами оранжевого по-марсиански света, а люди, машины и обломки вспыхивали красным, белым и синим от вертящихся мигалок. Высоко в небе бесстрастно подмигивал ангел-дирижабль, вспыхивая как сверхновая, когда вплывал в луч прожектора с арсенала.

– Там просто зона боев, – сообщил Шики. – Копы, «скорая», пожарные едут. «Светляки» валяются на мостовой комками жеваной бумаги. Хорошая новость – то, что они почти все шевелятся.

– Джинджер видите? Она такая, красивая, и волосы светлые до плеч.

– Вижу пару крепких блондинок с волосами до пояса – наверное, из клана Джонсов. Пэтча не вижу. Вон там машина перевернулась, Ковчег на боку лежит… ой, а вон мой приятель-козел залез на того большого техасца. Не подкачай, козлик!

– Джинджер, Джинджер ищите!

– Извини, не вижу. Повсюду холст, дерево, всякий мусор как после урагана. И следа нет от Фенстера. – Шики потер пальцами виски. – Мам, ты уж прости.

– Кто такой Фенстер, о чем это вы?

– Погоди. – Шики чуть дальше высунул голову из дыхала. – Там кто-то из моих «светляков» идет с плакатом, как у водителей в аэропорту. Это… это та симпатюшка, Бетси. Ну, поверни плакат, а то мне не видно. Небось какая-нибудь моя цитата о конце света.

Мори нервно пританцовывал на смотровой площадке «Небесной иглы», когда толпа в белых балахонах и Шики Дун – ага, живой, значит, все в порядке – вошли в Музей Библии Живой. Ежась на вечерней прохладе, Мори подумал, что им там может быть нужно. Наверняка мумия, но выйдут они через главный вход или через заднюю дверь? И при таком шуме – где копы? Неужто в музее сигнализации нет? Мори надеялся, что нет. Совсем не надо, чтобы Дуна арестовали.

Он снова навел бинокль на заднюю дверь, когда знакомый тощий танцор танго в белом полотняном костюме и – да, жена Дуна, прелюбодейка, высадили дверь. Так вам, значит, тоже Дун нужен?

А потом эти негодники появились.

Пальцы застучали по перилам – сами по себе, как с неудовольствием отметил Мори. Опять эта проклятая дрожь.

Через несколько минут он перевел свой телескопический взгляд на парковку позади музея и на яркий «понтиак», низкая спортивная модель. С заднего сиденья выползал какой-то парнишка со спущенными штанами… Ой-ой. Что-то там такое затевалось… Мори увидел расставленные бедра, брошенные трусы. Мальчишка подался вперед, готовясь шпокнуть эту девицу. От воспоминаний о Розе, обманщице, у Мори сморщился нос, но горько-сладкие мысли тут же прервались – внимание отвлекло завывание сирен полицейской машины, влетевшей на стоянку. Еще машины, объехали музей, и… это вода брызжет из дверей?

С высоты трехсот с лишним футов он услышал оглушительный треск, увидел разворачивающуюся катастрофу, как показывают в телевизоре камерой с полицейского вертолета: задняя дверь вылетела, на волне из здания вынесло – корабль? – а за ним… это что? Большая рыба? Нет, кит без хвоста.

Завороженный Мори смотрел, как цунами перехлестнуло через «понтиак» и «шевроле» негодников, полицейская машина покатилась юзом через всю стоянку, как мяч гольфа после неумелого удара, а на месте схлынувшей волны остались десятки психов в белых балахонах, барахтающихся, как выброшенные на берег карпы. Водяная воронка понеслась вниз по улице, зашумела в пене по гатлинбургскому стрипу, как Потерянная Река в старом добром аттракционе на Кони-Айленд в Цинциннати.

Корабль раскололся по одному борту, оттуда вылетели птицы – некоторые из них вопили, как баньши. Пара больших собак с ослиными ушами и короткими задними ногами залаяли и побежали в лес. Лев – нет, на самом деле, понял Мори, большая собака – свиньи, мохнатые создания всех форм и размеров – одно из них, медведь, закосолапило в сторону города, – большая змея, обезьяны какие-то полезли на фонарь… а какого черта они там делают? Ух ты…

– Отличное шоу, – сказал про себя Мори. – Но где моя мишень?

Он переводил бинокль с карпа на карпа, никого из них не узнавая. Снова перевел взгляд на корабль, расколотый как лопнувший стручок. Какие-то мокрые твари, которых он не знал, продолжали оттуда лезть. Он посмотрел на большую рыбу – да, это кит, молодой Моби Дик, только черный и с оборванным хвостом. Челюсти кита подхватывали и жевали фигуры в балахонах, и… стоп. Мори навел бинокль на черноволосую голову, высунувшуюся из дыры на макушке кита, на белокурую фальшивую бороду, отклеившуюся наполовину от подбородка, открывающую…

– Шики Дун, так это ты? Ха-ха! Не такой красивый, как на портрете, но это точно ты.

Через тридцать секунд Мори увидел, как Дун и индеец-фейгеле, все еще в юбке и в сандалиях, вышли из пасти кита. Они переступили через откашливающихся «светляков», обнялись и расстались. Дун снова приклеил бороду, белокурый парик и теперь надел соломенную шляпу с круглой тульей.

– Итак, мой хитроумный друг, ты теперь гилгул [80 - Один из видов перевоплощения в Каббале.] того самого фермера-амиша, которого я встретил у «Пончо Пирата»? Ну так вот, Молот занесен над тобой.

Он видел, как Дун наклонился осмотреть некоторых из лежащих, потом двинулся к арсеналу. Фейгеле помахал рукой молодой женщине, держащей плакат, хотя что на нем было написано, Мори не видел. После краткого, но оживленного разговора они двинулись туда же, куда и Дун.

Зная, куда направляется Дун, Мори похлопал ладонью по пистолету под пиджаком, проверил, что глушитель в боковом кармане, поправил галстук-бабочку и, слегка прикоснувшись к шляпе, произнес, обращаясь к арсеналу:

– Что ж, пора закончить наше дельце, мистер Дун?

Шики и Джимми открыли дверь в глотку кита и вышли наружу. На языке валялись несколько человек, потрясенные, побитые, все еще отплевывающиеся водой, но тяжелораненых не было. Шики подходил к распростертым «светлякам» и убеждался, что ничего серьезного. Джимми звал Джинджер.

Шики кивнул в сторону «Маяка»: