Мы начинаем в конце
– Робин, не бойся.
– Я слышал.
Сказано было так тихо, что ей пришлось податься к нему всем телом.
– Что ты слышал?
– Выстрел. Я его слышал. Опять, Дачесс. Опять.
* * *В тот же день, после обеда, Хэл повел их обоих к кирпичному амбару и сказал:
– Здесь обождите, на солнышке.
Дачесс подкралась к двери, сквозь щель увидела, что Хэл скатывает коврик.
– Дедушка не велел за ним ходить, – прошептал Робин.
Дачесс только приложила палец к губам.
В полу оказался люк. Хэл открыл его и полез в подземелье. Вернулся он с ружьем на плече и с жестяной коробкой в руках.
Дачесс шагнула вплотную к брату.
– Это «Спрингфилд» образца тыща девятьсот одиннадцатого года. Магазинная винтовка. Легкая по весу и простая в применении. Фермеру без оружия никак нельзя. Нынче стреляли охотники – обычное дело в наших краях, так что привыкайте. Не надо бояться.
Хэл опустился на колени и протянул винтовку им обоим. Робин попятился, спрятался за ногу Дачесс.
– Она не заряжена и вообще стоит на предохранителе.
Не менее минуты прошло, прежде чем Дачесс решилась взять винтовку. Ишь, холодная какая… И тяжеленная – а Хэл говорит, легкая по весу…
С опаской она рассматривала оружие. Робин приблизился, провел пальчиком по прикладу.
– Попробуешь, Дачесс?
Еще один взгляд на винтовку. Образ матери с простреленной грудью. Мысль о Винсенте Кинге.
– Да.
Вслед за Хэлом они двинулись через поле. Колосья были низенькие, Дачесс до лодыжек еле доставали. Оказалось, Хэл ведет их к кедрам, этим лестницам в небо. Точнее, к одному конкретному кедру.
Ствол – шире их с Робином, вместе взятых; аккуратные одинаковые дырочки на коре образуют нечто вроде схемы. Иглы давно пожелтели и осыпались, мертвые сучья на земле затянуло зеленым мхом. Мох подбирается и к лужицам меж корней, блестящим, ибо в них отражены небеса.
Хэл отвел Дачесс и Робина на пятьдесят шагов, достал из коробочки четыре патрона, продемонстрировал внукам пустой патронник и процесс зарядки. Кратко рассказал о предохранителе и мушке, о том, как правильно держать винтовку обеими руками и о том, что дыхание должно быть ровным. Затем протянул им по паре наушников.
От первого выстрела Хэла Робин подпрыгнул и бросился бы наутек, если б Дачесс не поймала его. На второй выстрел отреагировал так же. Третий и четвертый встретил чуть спокойнее.
Теперь, под руководством Хэла, заряжала Дачесс. Каждый патрон брала в руки осторожно, как Хэл наставлял; а сердце прыгало, а память уносила в то страшное утро. Уок и другие копы; Робин; черно-желтая лента, журналистский автомобиль, шум и гвалт.
Шесть раз кряду она промазала. Отдергивала руку при отдаче, забывала упереться ногой. Робин осмелел. Правда, все еще цеплялся за Хэла, зато перестал отворачиваться.
Дачесс зарядила винтовку. На сей раз с ней были только лесные шорохи. Никаких подсказок Хэла. Он помалкивал – пускай Дачесс сама разбирается.
Она попала – правда, задела кедр с краю, отстрелила кусок коры.
Когда ей удалось всадить две пули подряд в самую середку, Робин закричал и захлопал в ладоши, а Хэл сказал:
– Ты способная.
Дачесс поспешно отвернулась, чтобы он не увидел ее торжествующей полуулыбки.
Она заряжала и стреляла, заряжала и стреляла; пули попадали в центр ствола, иногда – чуть выше или чуть ниже. Хэл отвел ее еще на двадцать шагов, и всё началось сначала. Угол прицеливания, стрельба с колена и из положения лежа. Главное – никаких человеческих чувств, потому что где адреналин – там меткости не жди.
Вечером, когда они возвращались домой, когда были на подступах к ранчо, Робин вырвался вперед. По своим дорогим птичкам соскучился, по курочкам, в смысле. Каждое утро он сам собирал яйца, ни с кем это задание не делил и, казалось, только ради него и жил.
Солнце садилось. Дневную яркость пейзажа еще не сменила категоричность вечерних теней, однако жара была уже обречена, заодно с самим летом. Хэл сказал, что осень в Монтане ошеломительно прекрасна.
Серая кобыла рысью припустила навстречу, и Дачесс прильнула к ней, погладила крутую шею.
– Ты пришлась ей по нраву, – обронил Хэл. – А она ведь у меня дикарка.
Дачесс не отозвалась – нельзя распылять внутренний огонь, что дает ей силы для каждого нового дня.
Тем вечером она поела. Правда, в одиночестве, и не за столом в кухне, а на крыльце. Послышался смех – что-то сказанное Робином Хэл нашел очень забавным. Живот свело спазмом. Именно в такие моменты на Дачесс накатывало горе, тащило обратно в Кейп-Хейвен. Старик смеется, старик способен улыбаться после всего, что пережили родные внуки! И Робин с ним заодно.
Дачесс вошла в дом, открыла буфет, достала с верхней полки бутылку «Джим Бим».
Возле водоема она отвинтила крышку. Не дрогнула, когда виски обожгло ей горло. Представила Винсента Кинга и отхлебнула еще; представила Дарка и влила в себя новую порцию. Пила, пока боль не отпустила, пока мышцы не расслабились и мир не начал медленное вращение. Алкоголь растворял проблемы, сглаживал углы. Дачесс легла на спину и закрыла глаза. Мама пришла к ней, приласкала, как раньше.
Через час рвотные спазмы выворачивали ее наизнанку.
Еще часом позже появился Хэл. Склонился над ней, хотел поднять с земли. Как в тумане Дачесс видела его слезящиеся голубые глаза.
– Ненавижу тебя, – прошептала она, уже когда Хэл держал ее на руках.
Он поцеловал ее в лоб, она прижалась щекой к его груди и перестала сопротивляться мраку.
16
Если считать, что каждый дом имеет душу, душа дома Стар Рэдли была черна, как декабрьская ночь.
Уок думал, Дарк займется домом сразу же, как только полиция прекратит следственные мероприятия. Может, отремонтирует для новых жильцов, может, с землей сровняет. Однако дом стоял по-прежнему, лишь входную дверь со стеклом заменили глухой фанерной дверью да заколотили окно. Траву никто не косил, она сильно отросла и пожелтела.
– Знаю, Уок, ты по ней скучаешь. Я и сам скучаю. По Стар и по детям.
Оборачиваться было необязательно – запах крови говорил сам за себя.
– О Винсенте Кинге есть новости? По моим прикидкам, его уже должны были осудить. В газетах пишут, ему грозит высшая мера, если виновным признают.
Уока покоробило. Он знал, что окружной прокурор не торопится с выводами. Бойду велено возобновить поиски оружия. Пока Винсенту вменяется только нарушение комендантского часа – пустяк. Время на их стороне.
– Кстати, мне нравится твоя борода. Очень к лицу, честно. И такая густая… Может, и мне бороду отпустить, а? Будем с тобой два бородача – здорово, правда, Уок?
– Конечно, Милтон.
На мяснике были тренировочные штаны и майка. Шерсть кудрявилась, начиная с плеч и до самых кистей рук.
– Жуткое происшествие, Уок. Мороз по коже. Кровищи-то сколько… Если речь о животном, так это другое дело, это нормально. Веганы, конечно, иначе думают, но и они белое мясо едят за милую душу, надо только нарезать его тоненько-тоненько.
Уок лишь в затылке почесал.
– Но Стар… Как представлю ее в луже крови, так и… – Милтон красноречиво схватился за живот. – Ты не волнуйся, я за домом приглядываю. Если мальчишки начнут озорничать, передам «десять – пятьдесят четыре».
– Крупный рогатый скот на хайвее[23].
Милтон развернулся и пошел через шоссе, шаркая по асфальту, волоча за собой запах с оттенком металла.
Уок шагнул к дому напротив и постучался в гаражные ворота Брендона Рока.
Ворота открылись. В гараже горел свет, надрывался в плеере «Ван Хален», крепко пахло потом и одеколоном. Брендон Рок был в облегающем трико с лайкрой и в майке для занятий фитнесом, которая не доставала ему и до пупка.
– Уок! Значит, это ты сейчас говорил с этим Сасквочем[24].
– Ты двигатель починил?
– Что, опять жаловались?.. Нет еще. Не успел. Перепланировочку затеял. Хочу заднюю стену разобрать, на крыше гаража устроить додзё[25]. Подал заявку. Нужно было согласие соседей, и угадай, кто оказался против.
Брендон открыл бутылку воды и половину вылил себе на голову.
– Ну и духота… Ничего, я таки добился – разрешение в кармане.
– Почини машину, Брендон.
– Помнишь его по школе, Уок? Я в старших классах встречался с Джулией Мартин; так вот, она жаловалась, что Милтон за ней ходит. Издали следит, бывало; до самого дома ведет. Она его до смерти боялась, урода.
– Это было тридцать лет назад.
Брендон шагнул из гаража, уставился на дом Рэдли.
– Жаль, я в ту ночь отсутствовал. Может, мне удалось бы ее спасти… как-нибудь.
Уок читал стенограммы – Бойдовы ребята опросили всех на Айви-Ранч-роуд, оперативно сработали.
– То есть тебя дома не было?
– Нет. Я же все рассказал той женщине, сотруднице полиции штата. Меня Эд Тэллоу отправил с клиентами работать. У него в планах застройка городских окраин. А клиенты – японцы. Ты, наверное, слышал. Жаждут инвестировать в проект.
– Да, я знаю.
В правой руке у Брендона была неизбежная гантель.
– Вот, качаюсь. Скоро мне колено прооперируют – опять буду играть.
Эту тему, Уок знал, лучше не развивать.
Брендон легонько толкнул его в плечо и скрылся в гараже, опустил за собой дверь, приглушил свет и убавил громкость в плеере.
Уок направился к дому Рэдли. Оттуда на него глядела ночь, и приходилось бодриться, вымучивать каждый шаг. Уока трясло с ног до головы, но он списывал дрожь на эмоции, на воспоминания.
Решил войти не через главную калитку, а через боковую. Она была не заперта. Стар, как и все жители Кейп-Хейвена, калитку отродясь не запирала. Вдруг Уок замер на месте – из дома слышались шумы. Уок прижался лицом к оконному стеклу. Внутри кто-то орудовал; не включая электричества, шарил по стенам и по полу карманным фонариком.
Уок расстегнул кобуру, поднялся на крыльцо. Сейчас разберемся…
Он попятился, теснимый великанской фигурой, что, наоборот, шагнула из дому.
– Дарк.
Тяжелый взгляд и молчание.
– Это ты. А я-то думал…
Уок спрятал пистолет. Дарк опустился на скамью.
Уок сел рядом, не спросив насчет его вероятных возражений.
– Что ты здесь делаешь?
– Дом принадлежит мне.
– Да, конечно.
Привычный к жаре, Уок еле успевал отирать пот со лба.
– Мне известно, что ты давал показания полицейским штата. С отчетом я ознакомился, но хочу сам тебя поспрашивать. Собирался звонить тебе, вызывать в участок. А ты – вот он; тем лучше.
– Как дети? Их пристроили?
– Они… – Уок осекся.
– С девочкой я бы поговорил.
Глаза сами собой округлились, тело охватил ступор.
– О чем?
– Сказал бы ей, что сожалею.
– Из-за чего?
– Она осиротела. Но у нее – характер, так ведь? – Казалось, Дарк взвешивает каждое слово.
– Она ребенок.
Лунный свет, проникнув сквозь ветви, нашарил их двоих.
– Куда детей отправили?
– Далеко.
Гигантские ручищи на мощных бедрах. Каково это – уродиться таким громилой? Каково это, когда на тебя таращатся, когда в страхе расступаются перед тобой?
– Расскажи о ней.
– О Дачесс?
Дарк кивнул.
– Ей тринадцать, верно?
Уок откашлялся.
– Годами в Хиллтопской школе ничего не случалось, а тут два звонка подряд. Черный автомобиль. Подъедет к школьному забору, остановится и будто ждет кого-то. Странно, что никто не догадался записать номера.
– Ну у меня черный автомобиль, инспектор Уокер.
– Знаю.
– Ты когда-нибудь размышляешь о своих поступках?
– Конечно.
– А о том, чего не сделал, хотя следовало?
– Не понимаю, что ты имеешь в виду.
Дарк устремил взор к луне.
– Про тебя слухи ходят, Дикки.
– Я в курсе.
– Говорят, ты склонен к насилию.
– Да, я склонен к насилию. Можешь подтвердить это от моего лица.
Дарк неотрывно глядел на луну. В горле Уока пересохло.
– Я тебя в церкви частенько вижу, – бросил Дарк.
– А я тебя – нет.
– Потому что я снаружи наблюдаю. О чем ты молишься, Уок?
– О достойном завершении пути. И чтобы конец не стал безвременным.
– Надежда – понятие для мирян. А жизнь – она хрупкая. Некоторые в нее вцепляются прямо-таки бульдожьей хваткой, хоть и знают: разобьется все равно, одни осколки останутся.
Дарк поднялся. Уока накрыла огромная тень.
– Если общаешься с девочкой, передай, что я о ней не забыл.
– У меня остались к тебе вопросы.
– Я все сказал полицейским штата. Хочешь большего – связывайся с моим адвокатом.
– Погоди. Я о Винсенте. Он надумал дом продавать – это тебе известно? А ведь не собирался. Почему он изменил решение, а?
– Наверное, счел цену подходящей. Трагедия – она, знаешь, здорово мозги прочищает. Я обратился за кредитом, жду ответ от банка. Деньги, скорее всего, будут.
И Дарк зашагал прочь. Уок дождался, пока он скроется, приник к окну и включил фонарик.
В кухне настоящий погром. Оторваны потолочные панели, расковыряна гипсокартонная обшивка стен. Может, у Дарка были в доме и другие дела, дополнительные; но главная его задача – это ясней ясного – поиски некоей миниатюрной вещицы.
* * *Монтана истекала летом, как кровью. В Кейп-Хейвене все происходило постепенно, а здесь первые капли мигом трансформировались в артериальную пульсацию мутных зорь и угрюмых сумерек.
Дачесс получила весточку от Уока – простой снимок, сделанный с хайвея не доезжая Кабрильо. На обратной стороне дрожащая рука вывела синими чернилами: «Я думаю о вас обоих. Уок»; почерк был столь корявый, что Дачесс еле разобрала его.
Фотографию она прикрепила над кроватью.
Со стариком Дачесс по-прежнему не разговаривала. Изливалась серой кобылке. Излияния стали тяжелым ритуалом. Против воли Дачесс рассказывала о Винсенте и Дарке, о временах, когда ей приходилось пальцами выуживать рвотные массы из материнского рта, когда они с Робином на приходском кладбище, под сакурой, практиковались в оказании первой помощи.
В те вечера, когда у Хэла бывал созвон с Уоком, Дачесс устраивалась на крыльце и навостряла уши.
«Робин освоился, к животным очень привязался. Спит хорошо, ест с аппетитом. Психиатр говорит, у него дело идет на поправку. Сеансы раз в неделю по полчаса. Робин ездит охотно».
Далее – резкая смена интонации, нивелирование прогресса, которого добился Робин, статусом-кво, в котором упорствует Дачесс.
«А она… она, Уок, с нами пока – и на том Господу Богу спасибо. Работает, делает, что поручу, не жалуется. А днями хватился – нету. Ну, думаю, всё – сбежала. Я – в грузовик, и следом, по шоссе. Ехал, ехал – никого. Насилу нашел. Знаешь где? За пшеничным полем у меня участочек незасеянный. Когда-то хотел амбар построить, да нужды не возникло. Так вот она там сидела на коленях, на земле прямо. Я лица не видел, утверждать не могу, а только мне кажется, она молилась».
Больше Дачесс на то место не ходила. Подыскала взамен полянку в зарослях. Не сомневалась, что Хэлу через густой подлесок не продраться, не обнаружить ее.
В ночь убийства матери она впала в ступор – теперь это ясно. Потому что ее начало отпускать, потому что шок уступает место горю. Сопротивляется, но горе – оно неумолимо и коварно, может захлестнуть в любой момент, а ведь Дачесс должна быть сильной.
Иногда ей становилось легче от крика.
Шагая полем, Дачесс засекала время – не менее получаса быстрой ходьбы от ранчо, где разрумянившийся Робин с энтузиазмом орудует лопаткой, огород помогает перекапывать на зиму. Достаточно удалилась – теперь можно запрокинуть голову и выпустить в небеса вопль. Серая кобылка вздрогнет, отвлеченная от пастьбы, напружит грациозную длинную шею. Дачесс разразится вторым воплем, и третьим, и, не исключено, четвертым, а когда полегчает – махнет серой, мол, давай, ешь дальше.
По вечерам, в постелях, они с Робином разговаривали.
– Противные эти копы, – жаловался Робин.
– Еще какие.
– Думают, я им неправду сказал.
– С копами всегда так. Никому не верят.
– Уок не такой.
Дачесс не спорила. Каким бы он ни был, этот человек, что покупал им продукты и возил в кино, – всё равно он коп.
– Как сегодня прошло? – спрашивала Дачесс каждую неделю.
– Доктор – хорошая. Сказала: зови меня Кларой. Представляешь, у нее четыре котика и две собачки.
– Просто она не встретила подходящего мужчину. Ты ей рассказывал о той ночи?
– Нет, не смог. Я… я все забыл. Помню, как ты мне книжку читала, потом я заснул. Проснулся, смотрю – мы с тобой в машине Уока. Но в серединке ведь что-то было, верно?
Дачесс приподнялась, опершись на локоть. Робин лежал на спине.
– Если хоть что-нибудь вспомнишь – звуки, голоса, – сначала мне скажи. Я придумаю, что нам дальше делать. Копам не верь. И Хэлу тоже. Нас только двое на свете – ты и я.
Каждый день она упражнялась в стрельбе. Робин совсем перестал бояться, первым бежал к сухому кедру. За ним шли Дачесс и Хэл. Дачесс по-прежнему разговаривала с дедом только по необходимости. Старалась уязвить, метила ниже пояса: Бог, дескать, накажет полным забвением. Только Хэл теперь реагировал иначе – не вздрагивал от уколов, словно заброшенный Дачесс гнутый крючок соскальзывал с его дубленой шкуры. Дачесс сообщила, что не любит его и смягчаться не намерена, что обращения «дедушка» он не дождется, а будет для нее просто Хэлом без признаков родства; что сразу по достижении совершеннолетия она заберет Робина и уедет, а его оставит подыхать в одиночестве.
Хэл в ответ предложил научить ее вождению.
Грузовик мчался по равнине, Дачесс поддавала газу, Хэловы пальцы врастали в сиденье. На Робине были налокотники и велосипедный шлем – Хэл настоял из опасения, что Дачесс опрокинет грузовик. Она почти не касалась рычага переключения передачи – Хэл советовал лишний раз не дергать, а полагаться на интуицию. Бывало, она разгонялась до шестидесяти миль; тогда Хэл бранил ее, а потом устремлял взгляд в небо, словно моля о дожде, который заштриховал бы растянутый день. Через неделю Дачесс сумела припарковаться без того, чтобы Хэл ударился лбом о крышку бардачка и обругал себя последними словами за то, что не пристегнулся.
Потом они вместе шли к дому. Дачесс держала Робина за левую ручонку, Хэл – за правую. Хэл сказал, что Дачесс – умница; Дачесс сказала, что инструктор из Хэла паршивый. Хэл отметил, что она выучилась мягко переключать передачи, и услышал в ответ, что его грузовик – раздолбанная железяка. Хэл пообещал, что завтра они продолжат, и Дачесс смолчала, потому что ей нравилось водить.
Порой она исподтишка наблюдала за Хэлом, когда он смотрел, как Робин завтракает, или как он возится со своими курочками, или карабкается на борону. В глазах читались любовь пополам с раскаянием. В такие минуты Дачесс распаляла в себе ненависть к деду, но если раньше победа давалась легко, то теперь на борьбу требовалось все больше сил.
Все вещи она по-прежнему хранила в чемодане. Если Хэл забирал что-то из одежды в стирку, Дачесс, срываясь на крик, заявляла, что их дерьмо – не его забота. Обнаружив вещи на вешалках в шкафу, она с остервенением прятала их обратно в чемодан. Устраивала скандал по любому поводу: Хэл купил для Робина не ту зубную пасту и не тот шампунь, ошибся с брендом сухого завтрака – на всё Дачесс реагировала криком и кричала до хрипоты. Робин глядел на нее округлившимися глазами. Как правило, сидел тихо, но, случалось, просил не шуметь. Дачесс тогда выскакивала из дому, шагала навстречу закатному солнцу, сквернословя, как психованная.
В мыслях о Винсенте Кинге и Дикки Дарке теперь возникали просветы. Эти двое стали страницами самой мрачной главы ее существования, и Дачесс их перелистнула. Впрочем, она не обольщалась. Ибо нечто, раз упомянутое в повести, обязательно всплывет снова, чтобы нанести удар.
Дачесс постоянно чувствовала себя усталой. Утомляла ее не работа, изматывали не сновидения – силы забирала неизбывная ненависть, что слишком прочно угнездилась в душе.
17
– Дай мне винтовку в школу.
– Не дам, – отрезал Хэл. В то первое утро он заметно нервничал.
И Робин тоже. Вопросами Дачесс закидал: где она его встретит, что ему делать, если она не появится? Ранчо лежало в стороне от трассы, школьный автобус сюда не ходил, и Хэл сказал, что сам их отвезет и обратно заберет. Ворчливо добавил: дескать, день теперь разорван. Дачесс предложила альтернативу: они будут голосовать на дороге, их подхватит дальнобойщик-педофил. Или она продастся первому встречному и заработает денег на такси.
– А со мной другие ребята подружатся?
– Ты же принц.
– Устроют бузу – будут иметь дело с твоей сестрой, – поддержал Хэл. – Уж она разберется.
– Ты же мне винтовку не дал – как я буду с ними разбираться?
Дачесс доела кашу, проверила рюкзачок Робина – на месте ли пенал и бутылочка воды.
Хэл пустил ее за руль, она вела грузовик до амбровой аллеи, до небесного клина меж двух рядов краснолистых крон. Дачесс притормозила, не заглушая двигателя; они с Хэлом выбрались из кабины, каждый со своей стороны, и чуть не столкнулись перед капотом. Хэл кивнул Дачесс, она кивнула ему.
– Держитесь поближе друг к дружке, – напутствовал Хэл.
Робин сразу насторожился, глазенки округлил.
– Это на случай если большие ребята вздумают нас ограбить, деньги на завтрак забрать?
– Пусть попробуют. Я – Дачесс Дэй Рэдли; я вне закона, и я любому пулю всажу промеж глаз.
– Поучилась бы верхом скакать – да вон хоть на серой. Полезное умение для тех, кто вне закона, – сказал Хэл.
– Много ты понимаешь! Мне учиться не надо, я и так умею. У меня это в крови.
– Я кое-что читал про Билли Блю Рэдли…
Дачесс не уследила за собственной мимикой, и презрительная гримаса превратилась в выражение заинтересованности.
– Если хочешь, могу как-нибудь о нем рассказать.
– О’кей.
Теперь она постаралась, чтобы у Хэла не возникло надежды на перемирие и тем более – на ее согласие внимать ему.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Имеются в виду населенные пункты, где разворачивается действие первых двух романов К. Уитакера – Tall Oaks и All the Wicked Girls.– Здесь и далее прим. пер.
2
Англ. слово duchess переводится как «герцогиня».
3
And sore must be the storm – широко известная цитата из стихотворения Э. Дикинсон «Надежда – она перната» (англ. Hope is a thing with feathers).
4
Дачесс имеет в виду песню Джонни Кэша «Парень по имени Сью» (англ. A boy named Sue) о мальчике, которого отец назвал женским именем и бросил. Когда подросший Сью отыскал отца, захотев убить его, старый негодяй объяснил свой выбор так: «Ты должен был научиться постоять за себя, и вот – сработало. Ты с детства доказывал кулаками, что ты настоящий мужчина». Известен случай, когда Джонни Кэш исполнял эту песню в тюрьме, к полному восторгу заключенных. Сейчас «Сью» на жаргоне означает пассивного гомосексуалиста.
5
Главный герой сериала «Частный детектив Магнум». Сериал демонстрировался в 80-е годы ХХ в., роль Магнума сыграл Т. У. Селлек.
6
Англ. Forensic Files, документальный телесериал, выходил с 1996 г.
7
Речь идет о системе т. н. десятичных кодов, или тен-кодов, – специальных сокращений, которые используются операторами радиостанций для ускорения передачи информации. Коды были разработаны в 1937 г. Ассоциацией средств связи и общественной безопасности и позднее адаптированы для гражданского диапазона.
8
Бейсбольные карточки – небольшие открытки с фотографиями бейсболистов на одной стороне и рекламой на другой. Были очень популярны в США, сейчас некоторые из них являются раритетами и стоят баснословных денег. Уилли Мэйс (р. 1931) – профессиональный игрок в бейсбол, выступавший за различные команды Главной бейсбольной лиги в 1951–1973 гг; считается одним из величайших бейсболистов всех времен.
9
Магический шар – игрушка, представляет собой шар побольше бильярдного, внутри которого имеется емкость с темной жидкостью. В жидкости плавает икосаэдр – фигура с 20 гранями, на каждой из которых написан ответ на вопрос («весьма вероятно», «определенно да», «ни при каком раскладе» и т. п.). Вопрошая шар, его встряхивают и по выплывшему ответу принимают решение.