Воронья хижина

– Первая карта показывает твое прошлое. У тебя было много бед и лишений, на твою детскую долю выпало много неприятностей и испытаний. Была и тяжелая утрата, и слезы горя.

Вторая карта – твое настоящее. Изменившийся облик твоей души, которая стала более закаленной и сильной. И в настоящем есть беды и трудности, но теперь они не так горьки, как раньше. Они не отравляют твоей жизни.

Третья – будущее. Оно сулит тебе большую радость, настоящую любовь. Но горе и здесь не обойдет тебя стороною. Будет много слез, боли и отчаяния. Тебе придется принять трудное решение. Если ты выберешь счастье и любовь, то они достанутся тебе страшной ценой… Ценой смерти.

Гадалка замолчала, сгребла карты и сложила их в карман своего платья.

– Ох, не для детских ушей такие вещи! Кто же мог знать?.. – ворчала хозяйка, прибирая тарелки со стола.

Подходил уже седьмой час, когда Миша покинула ее жилище. Отдохнувший и сытый пес радостно бежал за нею по дороге, принюхиваясь к незнакомым запахам, разглядывая деревья и камни, что встречались им на пути. Вокруг понемногу спадал дневной зной, домашний скот решался пробудиться от сонного морока, стали слышаться отовсюду деревенские звуки, шум, лай собак, мычание телят.

Ворожея захлопнула за девочкой калитку, помахала ей на прощание пухлой рукой в цветных браслетах на запястье и стала прогонять кур со двора, напевая себе под нос:

– Очi твоi зеленi
мов з iзумрудiв кулi,
знищили сердце менi,
вщент його розiтнули…

Миша в черешневый сад в тот день так и не добралась, потому как пора было возвращаться назад. Наверняка ее уже дома ждал Захар и вечерний ворох дел да забот, которые откладывать было нельзя.

Она оказалась права: едва она переступила порог дома, как к ней тут же с руганью бросился старик, который давно ждал ее возвращения и не понимал, отчего внучки до сих пор нет.

– Поди запри кур, проверь, чтоб все были на месте. Потом воды набери животине, посуду вымой, – ворчал он, недовольный тем, что Миша даже не подумала предупредить его, что уйдет до вечера. Захар и злился, и волновался одновременно, едва понял, что девочки нет слишком долго. То и дело, прихрамывая, бросался он к калитке, вглядываясь вдаль, надеясь, наконец, заметить ее щуплую фигурку на горизонте.

Глава 4

Уединение и отречение от всего, что развращает душу – то единственный способ спасти ее.

Черешневое, ноябрь 1989 г.

В середине осени балку наводнили бесконечные ливни. Нижняя половина огорода превратилась в непроходимые болота, потоки дождевой воды с шумом неслись вниз по скользким плитам двора.

По ночам мерный стук капель наводил на девочку какую-то странную печаль. Пока старик мирно храпел у себя в спальне за стеной, она выбиралась из кровати, усаживалась на холодный подоконник и следила за тем, как дождевые капли ползают по окну, как одна сливается с другой, а затем они вместе стремительно падают вниз, скрываясь во тьме.

Мише все чаще становилось по вечерам грустно и одиноко, однако она гнала прочь от себя эти мысли и чувства, припоминая слова старика.

– Одиноко бывает только тем, кому нечем заняться, – тихо говорила она сама себе, пытаясь пристыдить. – А у меня хлопот полно. Дружить с кем-то – и вовсе пустая трата времени. Чтобы выбить тоску из себя, нужно больше работать, есть как следует да спать ночами.

Так утешала себя девочка, успокаиваясь от этих слов, а затем отправлялась в кровать. Она не понимала, что такие мысли в детской голове звучат слишком странно и чужеродно, что они бы больше подошли взрослому человеку, который многое пережил и многое успел повидать на этом свете.

В один из ноябрьских дней Захар выглядел особенно мрачным и встревоженным, с самого утра он ходил с хмурым лицом, все размышлял о чем-то. За обедом он попросил Мишу начинать экономить припасы, не увлекаться поеданием варенья и консервированных фруктов из погреба, потому как близилась зима, а с нею угроза голода вновь становилась близкою и реальною.

– И сегодня мы уйдем в дом сразу с наступлением темноты. Пораньше закончим дела, поужинаем, запрем скот и – спать, – добавил он вдруг. – Я как следует запру в доме все двери да окна.

– А отчего так, дедушка?

– Оттого, что сегодня будет самая скверная ночь из всех. Еще до полуночи начнет бродить по деревням нечисть, черти да души покойных. До рассвета они будут мучить и пугать живых, не давать им покоя. Будут хлопать ставнями, заглядывать в окна, свистеть в дымоходе. Такая ночь выдается один раз в 6 лет, и лучше не испытывать свою судьбу.

Мы уляжемся спать, погасим везде свет, чтобы наш дом они обошли стороною. Злыдни хитрые да коварные – могут притворяться кем угодно, зазывать на улицу, выманивать из дома. Ни в коем случае нельзя ни к окнам подходить, ни, тем паче, из дома высовываться. Все тебе ясно?

Однажды, еще до войны, когда я был возрастом с тебя примерно, молодую девку из нашего села нечисть обманула и утащила из деревни. Утром нашли ее в пруду, утонула она. Говорили, что черт прикинулся ее женихом, обманом вывел ее из хаты, дотащил до воды и утопил там. Черти, они ужас как воду любят, людей топить – для них одно удовольствие. А ныне за окном который день ливень, вот уж где разгуляется Нечистый. Что бы ты ни услыхала, что бы не померещилось – лежи в своей кровати до утра да посапывай. Если и не выманит тебя бес из дому, то уж точно попытается. А ежели ему в глаза посмотришь – то увидишь в них свою смерть. Людям такое знать и ведать не положено. Подыхать надобно в неведении, как и пристало доброму человеку. А черти тем и пользуются – увидишь свою кончину, испугаешься, остаток дней так проживешь, что уж точно после смерти твоя душа ему достанется. Или и вовсе с ума сойдешь, от горя или тоски. Так что ты в окна не гляди.

Испуганная Миша кое-как доела свой обед, наскоро выпила чаю и побежала браться за свои дела, чтобы закончить их как можно скорее.

Когда на небе начал сгущаться сумрак, старик взял пса и затащил его в дом. Постелил ему у двери в коридоре, погладил по голове, потрепал за уши и молвил:

– Тут и тебе будет спокойнее, и нам.

Миша улеглась в постель, Захар выключил у нее свет, закрыл дверь и пошел к себе. Через минуту в доме стало совсем тихо и темно. Пес, утомленный дневной суматохой, уже давно спал у двери. За окном все так же тихо постукивал дождь, издали доносилось низкое урчание грома. Месяц, изредка выныривавший из тесных объятий тяжелых туч, тускло освещал бледным светом голые и мокрые деревья в саду у дома, отражался в мутных лужах во дворе.

Девочка лежала, скованная страхом и желанием поскорее уснуть, прислушиваясь ко всему, что слышала за окном. Вот вдруг в саду захлопал крыльями сыч, а потом сипло залаяла собака в деревне наверху. Мише вдруг стало по-настоящему страшно – дом старика, совсем одинокий, стоял так далеко от стальных, некому было их защитить, они были совсем одни в этой полузатопленной, сырой низине.

Перед ее глазами мелькали жуткие образы: странные длинные тени и скользкие существа, покрытые шерстью, рогатые уродцы, похожие на свиней, все они тихо обходили каждый дом наверху, а потом их взор неизменно устремлялся на дом старика и балку, лакомый кусочек, где они могли дебоширить и резвиться в полную силу, не боясь любопытных людских глаз. Видела она и плачущую обманутую невесту, она шла следом за ними, хватаясь тонкими руками за мокрые ветви деревьев, стенала и взывала к своему любимому, а в потускневшие волосы ее были вплетены водоросли.

Собрав всю свою волю в кулак, Миша заставила себя отбросить эти мысли и видения, крепко-крепко зажмурилась и начала думать о другом, вспоминать о самых счастливых своих днях, что приходилось ей переживать, о давно позабытых друзьях, вспоминать лица родителей. Так она и уснула.

Старик уже тоже давно спал, когда вдруг услыхал какой-то звук, который вырвал его из объятий сладкой дремы. Поглядел на часы, в слабом свете то появляющегося, то вновь скрывающегося за тучами месяца увидел он, что уже заполночь. Он хотел было вновь закрыть глаза, но звук повторился, став более отчетливым и ясным.

На улице было совсем тихо, не слышно было ни капель дождя, ни шума ветра. Обнаженные деревья замерли в своих стыдливых позах, распластав корявые ветви в стороны, воздух был свежий и чистый, в нем слышался запах сырой земли и прелых листьев. По небу едва-едва ползли низкие тучи, дождь закончился.

Захар повернулся на бок, поудобнее умостился в постели, укрылся до самой шеи. В комнате уже было прохладно, приближающаяся зима понемногу начинала диктовать свои законы. Через пару дней уже бы следовало натаскать дров из сарая, чтобы топить перед сном. По утрам из постели выползать и вовсе не хотелось, промозглый и серый мрак предрассветного времени наводил тоску. В комнате пахло сыростью и газетами, на тумбочке у кровати их громоздилась добрая стопка. Рядом же лежали очки старика, надевал он их только тогда, когда собирался почитать. В остальное время он их не носил, хотя и был уже изрядно подслеповат.

Когда звук повторился в третий раз, уже совсем близко, Захар успел снова заснуть. Не открывая глаз он с раздражением подумал: «Ты хоть там обсвистись, бесовское отродие, я не стану с кровати вставать. Проваливай ко всем чертям туда, откуда вылез».

Но затем его сердце замерло и будто бы куда-то провалилось – он мог поклясться, что за окном прозвучал тихий голосок его внучки. Неужто глупая девчонка ослушалась и вышла из дому, хотя он строго-настрого это запретил делать? Одурили нечистые мелкую девчонку, увели? Что, если и ее вот так он найдет утром – мертвую в балке, утопшую в этой мутной и грязной жиже?.. От этих мыслей Захара враз бросило в жар, он скинул с себя одеяло и вскочил с постели. Собирался уже было бежать к комнате Миши, чтоб проверить – на месте ли внучка?

И тут вновь звук повторился. Тихий, вкрадчивый, как ночной ветер в степи, что гуляет среди полей. В другую ночь Захар не разобрал бы в нем ничего, кроме скрежета ветвей или свиста сквозняка на крыше, но сейчас он точно слышал жалобный стон девочки. Позабыв обо всем на свете, старик повернул голову к окну и вгляделся в темноту, щуря подслеповатые глаза. И тут он увидел.

Темная, колышущаяся тень за окном, она висела там всего какую-то долю секунды, а может, и того меньше. Промелькнула мимо окна, застыв на самую малую толику мгновения, а потом так же внезапно скрылась за деревьями в саду. Но и этого оказалось достаточно, чтоб в двух горящих зеленых огоньках Захар успел разглядеть нечто. Застыв на месте, он еще долго глядел в пустоту перед собою, на темный сад и черно-серое небо над ним, не мог пошевелиться и сдвинуться, скованный своим страхом.

Только лишь по прошествии часа смог он выйти из своего безумного оцепенения, смертельно уставший и обессилевший добрел он до своей кровати и упал на нее, погрузившись в беспокойные сны. Перед взором его проносились странные и пугающие видения: вот пес его грызет кость под окнами кухни, а уже через мгновение вся пасть у него в крови, он ощетинился и рычит на старика; утонувшая невеста просит заплести косу из ее мокрых и спутанных волос; зимняя буря разыгралась над домом старика, а затем порыв сильного ветра сорвал с него крышу и унес ее прочь…

Много чего жуткого и бредового снилось Захару той ночью. Но он точно знал, что увиденное им в окне не было ни бредом, ни сном. В зеленых глазах бесовского отродия он явственно разглядел лицо своей внучки.

Черешневое, декабрь 1989 г.

Рождество в этом году справляли весело и сытно. Захар выпек большой пирог, наварил еды, Миша надраила дом до блеска, они накрыли на стол в гостиной, зажгли свечи, даже Боцману позволили зайти в дом и посидеть вместе с ними.

На улице кружил мокрый липкий снег, а дома в печи весело потрескивали поленья, пожираемые огнем. После ужина Захар уселся читать, а для внучки он включил радио. Та сидела в продавленном кресле, обернувшись в шерстяной старенький плед, пила чай с клубничным вареньем и слушала колядки и песни, которые то и дело прерывало сиплое шипение и потрескивание в колонках радиоточки.

Морозный ветер завывал где-то на чердаке, тревожил спящие деревья в саду, срывал с их ветвей тонкое снежное покрывало. Тускло светил торшер у кресла старика, пес мирно посапывал у его ног. На столике торшера красовались свежие журналы – подарок деда. Он тайком оформил подписку на молодежное издание, и теперь толстый почтальон Степан каждую неделю приносил свежую, пахнущую типографской краской брошюру.

С ним Миша даже немного сдружилась. Хотя тот и был старше, но вел себя, словно ребенок. Обычно он отдавал девочке журнал, рассказывал ей последние новости из деревни, добродушно прощался, махая рукой, а затем садился на свой велосипед и убирался восвояси. Он был грузным, наивным и немного глуповатым, потому Захар считал его то ли слабоумным, то ли простаком, нелестно отзывался о Степане, часто называя его дегенератом и отпуская в его адрес обидные колкости, на которые, впрочем, мальчишка никогда не обижался. На самом же деле, Степан был обыкновенным деревенским жителем, который и родился, и вырос в селе, не смог получить полноценного образования, имел примитивные мечты и желания, зато был добрым, отзывчивым и хорошим человеком.

Однажды он даже угостил девочку шоколадом, который раздобыл в каком-то магазине в одном из более крупных окрестных сел. Вручил ей съедобный прямоугольник в красочной фольге, сияя от счастья, когда девочка пришла в настоящий восторг от такого подарка и принялась благодарить Степана от всей души. Ей казалось, что она нравится почтальону, но он не решается признаться в том. И Миша втайне радовалась этому, потому что Степан ей казался забавным знакомым и радушным собеседником, но не более. Старик же по этому поводу и вовсе не беспокоился. Во-первых, Миша была слишком уж юна для дел сердечных. А во-вторых, разве мог ей понравится такой слабоумный толстяк, как Степан? А стоило ему только замешкаться и привезти почту не вовремя, как старик начинал ворчать и чертыхаться:

– И где только черти носят этого злыдня? Сожрал он, что ли, мои газеты? Или снова не может умостить на детском велике свой огромный зад?