Магия беды

Боевой клич Афины заглушил крики Эбигейл, и пламя поглотило мать Хантер вместе с монстром.

Колени Хантер подкосились, и она рухнула на землю, – пламя погасло, и разлом в небе исчез так же быстро, как и появился. Слезы обжигали щеки Хантер, из ее разодранного предплечья сочилась кровь. Теперь она просто будет окроплять землю, пока время в этом мире не закончилось.

Хантер не могла издать ни звука, Зена с рычанием кружила вокруг обугленных останков женщины, которая привнесла так много света в этот мир. От Фенрира, так и не закрепившегося в этом мире, не осталось и следа. Мерси бросилась к дереву, на котором не осталось ни единого напоминания об их потере. Подбородок Хантер дрожал, пока девушка наблюдала, как ее сестра сползает по стволу в траву рядом с прахом матери.

Может быть, они останутся на поляне у подножия яблони и позволят нежному иллинойскому ветру стереть их с лица Земли.

Глава шестая

Шериф Дирборн поднес к губам термокружку с символикой «Чикагских медведей» и подул в округлый вырез на оранжевой крышке, прежде чем сделать глоток. Лесной орех. Любимый вкус Дирборна. Он причмокнул губами, подул в темно-синюю кружку, остужая напиток, и отпил еще немного. Триш добавила лишний пакетик сахара, хотя прекрасно знала, что он пытается сократить потребление сладкого.

Он оставил кружку с кофе, приближаясь к последнему светофору Гудвилля. Красный свет окрасил капот его бело-золотой патрульной машины в бледно-малиновый оттенок. Толстые огрубевшие пальцы забарабанили по рулю в ожидании зеленого сигнала. Дирборн заметил всего несколько проезжающих мимо машин во время своего ночного патрулирования. Машины, переполненные подростками, с опущенными стеклами, из которых высовывались пассажиры, одаривая шерифа большими, глупыми и, если быть честным, откровенно пьяными улыбками. Водители же были сосредоточены на дороге, а остальное их не касалось. Шериф не имел привычки задерживать детей за то, что они ведут себя как дети. Для этого были родители.

Сигнал светофора сменился на зеленый, и Дирборн съехал с оживленной Центральной улицы и погрузился под одеяло темноты, которое накрывало кукурузные поля и сельские дома. Он сделал еще один глоток кофе и вытянул шею, чтобы взглянуть в небо. Пока он, сидя в своем кабинете, заполнял дневные рабочие бумаги, неожиданно набежали тучи. Еще глоток. Именно в тот момент Триш приготовила для него кофе. Сладкий-сладкий кофе. От милой, прекрасной Триш. Дотянувшись до рации, прикрепленной на плече его униформы, он нажал на кнопку.

– Два сахара?

Триш ответила мгновенно:

– Я подумала, что, если сахар добавляешь не ты, это не будет считаться обманом. – Голос диспетчера прозвучал ясно и четко, словно новая «Алекса», которую недавно в доме установил племянник, последовала за ним в машину.

Дирборн возился с кнопками на своей рации. Проклятое устройство всегда было слишком мало для его рук.

– Ты слишком добра ко мне, Триш.

– Не радуйся раньше времени, шериф. Я только что разговаривала по телефону со стариной Эрлом Томпсоном. Он рыскал по полям рядом с Квакер-Роуд. Сказал, встретит тебя там. Он также сказал: «О, черт возьми, что у меня тут приключилось…» – Бумаги шелестели, пока Триш просматривала свои записи.

В диспетчерском пункте Триш царил беспорядок, сплошь и рядом были расклеены стикеры, расставлены оригами в виде домашних животных и фото ее йоркширского терьера Пеппер. За годы работы Дирборн усвоил, что хороший лидер не заставляет свою команду вписываться в определенные рамки. Он позволяет им быть самими собой. Он погладил пальцами желто-оранжево-синий стикер «Будь собой», наклеенный в центре руля. Они с Мэттом Наги[8 - Мэтт Наги – главный тренер профессионального клуба по американскому футболу «Чикагские Медведи».] не могли ошибаться.

– Если бы это была змея, она бы меня укусила. – Смех Триш разнесся по патрульной машине, как звон колокольчиков на ветру. – Старина Эрл сказал, что «у старой оливы раздается какой-то шум». – Понизив тембр, спародировала она голос старика. – «Хотя я не удивлен. Кто сажает одно-единственное оливковое дерево в округе? Чокнутый и покалеченный, вот кто. У меня мурашки от этого дерева всю жизнь». Которая, вероятно, никогда не закончится. – Она сделала паузу. – Последнюю часть я добавила от себя.

Широкая грудь Дирборна затряслась от смеха. Триш всегда заставляла его смеяться.

– Я надеялся закончить свою смену сегодня вечером, хм… – Он взглянул на часы: 02:36. – Этим утром, но я в паре минут от места. Съезжу туда и проверю, что там за шум.

Шериф включил дальний свет, все сильнее погружаясь в ночную темноту.

– Как думаешь, почему они посадили только одно оливковое дерево сотни лет назад? – Бумаги продолжали шуршать, пока Триш задавала вопрос, а Дирборн представлял, как она заставляет маленькие квадраты принимать форму очередного животного для своего настольного зверинца.

Он снова отпил из своей кружки и позволил сладкому лесному ореху доставить наслаждение вкусовым рецепторам, размышляя над вопросом Триш. Он никогда особо не задумывался об этом. В старшей школе ходил на вечеринки, которые устраивали около стареющей оливы, или одинокой яблони на другом конце города, или рядом с единственным вишневым деревом, или пальмой, что окружали Гудвилль. Всегда чувствовал себя сильным и защищенным невидимой силой, находясь вблизи этих деревьев. Но напои любого подростка алкоголем, и он, скорее всего, почувствует себя Суперменом. Теперь, будучи старше и намного, намного мудрее, Дирборн ощущал себя как одно из тех одиноких деревьев – выжидающим, оберегающим, состарившимся.

Шуршание страниц снова раздалось в рации.

– Мне кажется, это довольно интересно, – хмыкнула Триш. – Добавляет некую изюминку, которую не встретишь в любом другом городке. Хотя вряд ли основатели города преследовали именно эту цель, когда сажали их…

– Я склонен согласиться с тобой, Триш. – Это были далеко не самые честные слова, которые он мог бы сказать. Дирборн был склонен соглашаться с людьми гораздо чаще, чем на самом деле соглашался с ними, но порой маленькая невинная ложь помогала сохранить мир и укрепить доверие. А команда – ничто без доверия.

Мигалка патрульной машины шерифа Дирборна осветила ночное пространство праздничными отблесками, когда он свернул с главной дороги на ухабистую тропу, ведущую к древней оливе. На пассажирском сиденье то и дело дребезжала аптечка, когда патрульная машина пробиралась по гравию. Дирборн скривился, стараясь больше объезжать выбоины, а не попадать в них. Он приблизился к припаркованному сверкающему красному грузовику Эрла, и лучи фар осветили корявый ствол оливкового дерева, словно он был судном в открытом море, а Дирборн – маяком.

Он потер шею, в которой начинала нарастать боль. Его старая футбольная травма, оставшаяся со времен университетской жизни, всегда напоминала о себе, когда он проезжал по грунтовым дорогам. Ему вновь придется переговорить с мэром. На окраинах тоже необходимо следить за порядком, а не только в пределах города.

– Не понимаю, зачем ты утруждаешь себя проверкой всего, о чем сообщает старина Эрл, – сказала Триш, возвращая его к насущным делам. – Учитывая к тому же твою шею. По моим подсчетам, это уже тридцать второй случай, и только в этом году. Старина Эрл может побить прошлогодний Шумовой рекорд.

Шумовой рекорд. Чисто выбритые щеки Дирборна расплылись в улыбке. Еще одна вещь, которая загромождала рабочее место Триш. Она оформила небольшой плакат вычурным каллиграфическим почерком, чему научилась на одном из уроков искусства в новом ремесленном магазинчике «Блеск и клей». Когда Дирборн возвращался в полицейский участок после очередного вызова Эрла, он любил наблюдать за Триш, которая с неподдельным восторгом выбирала, какой из своих многочисленных стикеров добавить на плакат. Мелочь, возможно даже ребячество, но они разделяли это только друг с другом.

Он притормозил около грузовика Эрла и припарковал свою машину.

– Возможно, у нас появится повод открыть новую упаковку стикеров, которые ты недавно купила. Большие серебристые звезды, похожие на диско-шары, верно?

От раздавшегося смеха Триш его грудь сдавило.

– О, попалась. – Она захихикала. – От твоего зоркого сыскного таланта невозможно ничего скрыть. Но я просто не могу держаться подальше от этого проклятого ремесленного магазинчика.

Дирборн нашел в аптечке упаковку аспирина и проглотил пару таблеток, прежде чем отстегнул ремень безопасности и резко открыл дверь.

– Если Эрл собирается побить прошлогодний рекорд, нам понадобятся все стикеры, которые мы сможем достать.

Он отстегнул фонарик от ремня на поясе и посветил в заднее окно грузовика. Пусто.

Бодрящий ночной ветерок донес до него едва уловимый едкий запах дыма. Он глубоко вдохнул и последовал за запахом по траве, удаляясь от дерева, грузовика и предполагаемого шума.

Дирборн поморщился, согнув шею, чтобы заговорить в рацию.

– Здесь кто-то курил, вероятно, дети. Я подойду поближе, хочу удостовериться, что они не оставили после себя окурков. Не хочу, чтобы все поле вспыхнуло ярким пламенем.

– Десять-четыре[9 - Десятичный код ассоциации средств связи и общественной безопасности США, имеющий значение «Сообщение принято».]. – Триш замолчала на какое-то время, а потом вернулась в эфир, ее голос казался легким и звонким, как у болтушки, которая только что наткнулась на свежую порцию городских сплетен.

– Знаешь, старина Эрл изменился с тех пор, как Дебби бросила его ради велоинструктора из Чикаго.

Капли дождя хлестали по спине Дирборна, а трава колыхалась между его лодыжек. Каждый порыв ветра, налетающий на открытое поле, приносил с собой отчетливый плеск волн с побережья. Приостановившись, Дирборн насладился моментом, а затем вновь устремился к своей цели.

– Это случилось примерно через год после того, как в город пустили поезд, – продолжил мужчина, освещая фонариком пухлые макушки травы. – Сколько уже прошло, лет пять?

Новый пригородный поезд, курсировавший из Чикаго через Джолиет, Блумингтон, Эрбан-Шампейн, Рантул и Канкаки, а затем пересекавший Гудвилль пополам, повлек за собой целый ряд перемен. Спас город от участи, постигшей многие небольшие населенные пункты на Среднем Западе, и привез процветающие магазины и вагоны поезда, заполненные утомленными пассажирами, которые отчаянно нуждались в неторопливом ритме живописного Гудвилля. И пригородный поезд привел сюда Триш. У Дирборна не было ни единой претензии.

Зашелестели бумаги, и голос Триш ворвался в эфир рации.

– В августе этого года будет пять лет. Знаешь, старина Эрл входил в состав Правления, которые решили пустить поезд через Гудвилль. Не случись этого, Дебби осталась бы дома, а тебе не пришлось бы разбираться со старым дурнем, который звонит почти каждый день и посылает тебя по ложному следу. Если дело не в невезении Эрла, то я не знаю, что и думать.

Остановившись, Дирборн принюхался. Запах исчез. Он сделал несколько шагов вправо, к пустому грузовику Эрла, дороге и оливковому дереву, и вновь втянул воздух. Дым снова наполнил легкие мужчины. Дернув носом, он последовал за запахом, словно бассет-хаунд.

– Да уж, бедный Эрл, – пробормотал он в рацию, выбравшись из травы и ступив на дорогу.

– Бедный Эрл? Если не возражаешь, я бы сказала «бедный ты». – Она вздохнула. – Сколько я тебя знаю, ты и близко не приблизился к тому, чтобы найти свою собственную Дебби.

Гравий хрустел под его ботинками, пока он пересекал яркие лучи света автомобильных фар.

– Мне не нужна Дебби, Триш. У меня есть ты.