Михайловская дева

После гадкого кривляния, зеркальный образ нахмурился и произнес каким-то механическим голосом:

– Махнев, «не тот поэт, кто рифмы плесть умеет

И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.

Хорошие стихи не так легко писать…»[9 - Из стихотворения «К другу-стихотворцу» (1814) А. С. Пушкина.]

– Ах, Александр Сергеевич, как хорошо я знаю эти ваши строки. Я и сам их неоднократно упоминал. Но, я же решился на прозу.

– А и прозой своей нечего бумагу марать! – взвизгнул фальшивый Пушкин.

Зеркало заволновалось, а образ Пушкина стал бледнеть и таять, размываться, словно ветхая от времени страничка пожелтевшей книги.

– А это мы еще посмотрим: что стоит делать мне, и что не стоит более. Но это все в моей лишь воле… Тебя ж, зловредное зерцало, насмешек, глупых призраков приют, я разобью, как только все уроки мои на этом свете истекут. Тогда втащу тебя на задний двор и там с великим упоеньем возьму в десницу я топор и разобью в осколки… Месть моя тебя не минет, подлое творенье!.. Ой, что я несу? Опять стихами?! Что со мной? Это не я говорю. Черти, вы задурили мне всю голову.

Владимир поднял глаза. Зеркало показывало ему его собственное отражение. Владимиру стало смешно… Он расхохотался. И пошел спать.

Он немного поворочался и снова задремал.

Казалось, Владимир спал без сновидений. Разбудило его птичье пение и стрекот кузнечиков.

«Что за новости?» – едва подумал он и лениво повернулся на другой бок. Сквозь закрытые веки он увидел широкий сноп света и невольно зажмурился. Рука прикрыла глаза. Это был летний солнечный свет. И шел он не со стороны распахнутого окна. Нет, комната все также пребывала в ночном полумраке, разбавленном стрелами ускользающей по небосводу огромной луны. Можно даже сказать, что темнота стала гуще, ибо лунный свет наоборот поредел, по сравнению с тем часом, когда он так неудачно попробовал себя в прозе.

Темнота роилась по углам комнаты, зато, прямо на противоположной стене, там, где висела картина, нарисованная кистью демона, произошли значительные изменения. Зеленый летний пейзаж, со светлой беседкой в перспективе и женской фигуркой в розовом платье, стал ярче, больше и живее. Картина со стены опустилась почти до самого пола. Именно от нее шел яркий летний свет. Полилась песня жаворонков, подул свежий ветерок.

Владимир, не веря своим глазам, приподнялся на локте и посмотрел в сторону огромной рамы. В комнате все ощутимее запахло летней луговой травой, горячей землей и почему-то сдобой. Он невольно опустил ноги с кровати. Голые ступни ощутили нечто прохладное. Владимир посмотрел на пол. Босые ноги стояли на зеленой траве. Да, да! От его кровати, до картины, прямо по полу, стелилась травяная тропинка. Он и пошел по ней. Казалось, что из темного сарая распахнули дверь в летний полдень, и что не мешало бы покинуть этот «сарай» и выйти на свежий воздух. Как только Владимир вошел в живую картину, оставленную демоном, он задохнулся от порыва свежего ветра. Голова закружилась от высоты синего неба и бегущих ватных облаков. Он готов был поклясться, что попал в мир яви. Ибо все в этой картине было живо, и простор был самый, что ни на есть настоящий, какой бывает на залитых солнцем российских лугах и долах. Он остановился в небольшой задумчивости. И все же решил вернуться на минуту в комнату, чтобы надеть на ноги легкие сапоги. Штаны и светлая рубашка казались ему вполне подходящими для летней прогулки. На всякий случай он захватил с собой изящную бархатную куртку. Ее он перекинул через плечо, пригладил русые кудри и решительно зашагал по раскидистому лугу. Он прошел треть версты, спускаясь все ниже, к подножию холма. То, что ранее ему казалось лугом, оказалось небольшой возвышенностью. А когда наш герой оглянулся, то увидел, что прямоугольный темный проем, обратный вход в его комнату, остался на самой высшей точке этого холма. Этот вход темнел так, словно за ним начиналась сама бездна.

«А имею ли я право, гулять по всяким картинам? Что за странные пределы раскинул предо мной Виктор? Или это не он? Может, мне сюда нельзя? В случае чего, я могу и назад вернуться, в свою комнату. Дверь стоит на месте, и никуда не исчезает…»

После этих рассуждений он двинулся дальше. Чем ближе он подходил к резной беседке, тем отчетливей ему стало видно то, что стройная дама в розовом платье находится в ней одна. Сначала она стояла спиной к Владимиру и смотрела вдаль, где широко раскинулся зеленый луг. Чуть левее, огромными исполинами, высились серебристые ветлы. Блестела гладь довольно широкой синей реки, за которой зеленел пролесок, и шли разноцветные, словно лоскуты поля, до самого горизонта. Летнее солнце стояло в полуденном зените, от жары у Владимира выступила испарина.

«Господи, как хорошо-то! И дышится легко! – думал Махнев. – Похоже, я где-то в родных краях. Кто эта дама? Может, это … Глаша? Вот был бы щедрый подарок!»

Вдруг дама обернулась. Это была не Глафира Сергеевна… У этой дамы тоже были русые волосы, с золотистым отливом. Но эта женщина была чуточку старше. На вид ей было лет двадцать пять. Она имела пышные, округлые формы. Высокая грудь пленительно вздымалась под тоненьким жатым шелком летнего платья. Талия была туго затянута в корсет, выпуская на волю пышные бедра. Похоже, что в фасоне ее платья отсутствовал турнюр. И ниже корсета, сзади, выпирал естественный, очень пышный зад.

«Ого, какой у дамочки роскошный афедрон! Таким булкам позавидовала бы любая», – промелькнуло в голове у нашего Казановы.

Тонкие черты казались довольно миловидными. Взгляд голубых глаз был чуточку рассеян и лукав. Длинные ресницы бросали тень на глаза. Полные губки открывали жемчуг белых зубов. Волосы, собранные в высокую прическу, слегка растрепались. Одна из прядок упала на грудь.

«А незнакомка определенно хороша!»

Он подошел к беседке. Ее стрельчатый белый купол, похожий на восточный шатер, закрывал от сильного солнца и ветров. Резные квадраты стен до середины были увиты плющом и лиловым вьюнком. В углу беседки стояла удобная скамья.

– Ой, Владимир Иванович, вы уже приехали? – незнакомка всплеснула руками, покраснела и сделала несколько шагов навстречу.

Кровь прилила к ее бледному от жара лицу. Круглые щечки порозовели.

– Да, сударыня? – он вопросительно посмотрел на женщину.

– Ой, мы с вами не знакомы. Иван Петрович, супруг мой, рассказывал мне о вас. И по его описанию я вас сразу и узнала, – смущенно улыбнулась она.

– Иван Петрович?

– Ну, да. Грабов Иван Петрович. Вы же к нему приехали? Это его поместье. А я его супруга. Меня зовут Елена Николаевна.

– Елена Николаевна, я очень рад знакомству, – молвил Владимир и галантно поклонился.

– Супруг не дождался вас на той неделе и укатил в Земское собрание. Он на днях должен приехать. Дня через три. Он велел мне вас встретить и устроить в нашем доме. Наказал развлекать вас, пока он сам не вернется из поездки.

– Да? – удивился Владимир.

Но вслух не стал опровергать ту ситуацию, в которой он так неожиданно оказался.

«Грабов? Грабов? – напряг он память. – Кто такой? Черт! Совсем незнакомая фамилия. Совершенно не помню такого господина».

И словно в ответ на его мысли прекрасная Елена Николаевна чуть сбивчиво, смущаясь и скромно поглядывая на гостя, стала пояснять то, чего Владимир совсем не понимал.

– Муж сказал, что знаком с вами чуть ли не со студенческой скамьи. Рассказывал, что неоднократно встречался с вами в Сенате, когда вы еще служили в чине «коллежского асессора». Рассказывал о том, какой вы благородный человек и талантливый сочинитель.

– Даже так?

– Да… – мило улыбнулась она. – У него до сих пор в альбоме есть ваши прекрасные вирши и несколько эпиграмм. Он очень гордился вами. Всегда считал, что из вас вышел бы прекрасный поэт или писатель. Он так и говорил: «Махневу бы не сельским хозяйством заниматься, а сесть серьезно за сочинительство».

– Я полагаю, что Иван Петрович ко мне слишком необъективен.

– Да нет же! – с жаром воскликнула Елена Николаевна. – Я ведь и сама читала ваши поэтические строки. Они замечательны!

– Вы находите? – искренне удивился Владимир, и счастливая улыбка против воли неожиданно засияла на его лице.

– Я так рада, душевно рада, что вы наконец почтили нас своим вниманием. Ванечка приедет дня через три. Вам не придется долго скучать. У нас богатая библиотека, сад, река, купальня. Повар сейчас поставит пирогов с рыбой.

«И кто же ты, брат мой Грабов? Отчего я тебя совсем не помню? Я очень тронут тем, что ты, неизвестный господин Грабов, помнишь меня и пригласил в гости. Я также рад тому, что у тебя такая хорошенькая супруга. А еще больше тому…, что тебя не будет целых три дня».

– Пойдемте, я покажу вам нашу усадьбу, сад.

Она вышла из беседки, захватив со скамьи изящную соломенную шляпку, и жестом пригласила Владимира следовать за ней.

Они свернули на тропинку, впереди белела небольшая березовая роща. Владимир еще раз обернулся в ту сторону, где на самой высшей точке холма стояла дверь, из которой он попал в этот милый летний день, в поместье семейства Грабовых. Дверь, или проем, ведущий из картины, назад, в комнату Владимира, все также чернел угольной темнотой. Елена Николаевна перехватила его пытливый взгляд в сторону луга, но ее лицо не выдало и тени удивления: будто черный проем, стоящий на вершине зеленого луга, это обычное явление. А может, он был невидим для нее?

– Какая нынче жаркая погода. Я плохо переношу зной. Спасаюсь лишь утренними прогулками и вечерними купаниями, – легко пожаловалась она и снова улыбнулась милой и кроткой улыбкой.

Она прошла чуть вперед. Сквозь тоненькую ткань розового платья и нижнюю батистовую юбку отчетливо проступали контуры ее роскошных ягодиц. При каждом движении они упруго покачивались. Токая талия переходила в узкую спину. Широкий ворот обнажал начало нежной спины. Махневу до ужаса захотелось прикоснуться к ее светлой коже. Даже на расстоянии нескольких шагов от дамы веяло каким-то тонким ванильным ароматом.

Что это за запах? От него кружится голова, и хочется ее обнять. Вдвоем они оказались в березовой роще. На поляне летали бабочки и стрекозы, шумели толстые шмели. Елена Николаевна вдруг оступилась и ойкнула. Владимир протянул ей руку. Ее маленькая ладонь оказалась удивительно нежной, чуть влажной от жары. Она хотела в смущении одернуть руку, но Владимир вдруг быстрым движением поднес ее к своим губам и поцеловал.

Женщина снова вспыхнула.

– Елена Николаевна, вы позволите мне предложить-таки вам свою крепкую ладонь? Возьмите меня под руку. Здесь лес, и множество коряг и пеньков. Не ровен час вы снова оступитесь.