Двойное отражение

– Зинаида Ивановна, но я действительно не поним…

Старшая медицинская сестра резко перебила Марину, нервно заелозив по стулу:

– Марина, вы перепутали лекарство! Пациентке стало плохо, и она пришла ко мне, я ее еле уговорила не писать на вас жалобу.

– Ой, Зинаида Ивановна, я случайно. Я вам обещаю – этого больше не повторится!

– Марина, будьте внимательней, хватит в облаках витать! Идите, работайте! И да, зайдите к пациентке, прощения попросите. Мне жалобы тут не нужны!

Марина поспешно вышла от раскрасневшийся старшей медсестры и закрыла за собой дверь. Потом прислонилась к стене и выдохнула.

Во второй половине дня Марину снова вызвала к себе в кабинет старшая медсестра.

– Марина приготовьте палату реанимации, сейчас привезут тяжело раненного полицейского. У него критическое состояние, и я порошу вас наблюдать за ним и проводить вовремя все необходимые манипуляции. Прогнозы у него плохие, но давайте постараемся его вытащить, хорошо?

– Да, хорошо. Я все, что смогу, сделаю.

Когда через полчаса из операционной привезли полицейского, находившегося в бессознательном состоянии, при первом же взгляде на его лицо Марину передернуло. Это был один из двух полицейских, приходивших в квартиру Сашки, устроивший ей тогда настоящий допрос с пристрастием. Он задавал Марине вопросы и даже не пытался ее нормально выслушать, а вместо этого только отрицательно кивал головой и противно причмокивал губами, а в конце вообще обвинил ее во лжи и притворстве. Марина вспомнила, как расплакалась тогда от полной своей беспомощности, как пыталась доказать этому ненавистному ей полицейскому свою непричастность и невиновность в исчезновении ее Сашки.

Она почти возненавидела этого стража порядка, а его внешность навсегда впечаталась в ее память. Рыжий, среднего роста, с противным пузом, выпирающим из штанов. С квадратным обрюзгшим лицом, с полными губами и носом «картошкой». Она еще, помнится, подумала, что, наверное, так мог бы выглядеть сказочный Иван-дурак в старости.

Первый позыв Марины было убежать, отказаться от этого пациента. И она действительно побежала к старшей медсестре в надежде, что та назначит кого-то другого из дежуривших медсестер к этому полицейскому.

Приблизившись к кабинету старшей медсестры, Марина постучала и подергала ручку. Потом посмотрела на большие квадратные электронные часы, висящие в коридоре. Часы светились большими зелеными цифрами и показывали время восемнадцать сорок. До Марины не сразу дошло, что она опоздала, и Зинаида Ивановна уже ушла домой. Звонить ей Марина не решилась и, с безнадежным видом еще раз зачем-то подергав ручку закрытой двери, она вернулась в реанимационную палату. Марина проверила все показатели на мониторах, убедилась в ровном дыхании полицейского, находившегося в искусственной коме и, оставив его, решила пойти выпить кофе.

Марина долго сидела в сестринской и пила уже вторую чашку кофе подряд, не желая идти проверять своего тяжелого пациента. Вместо этого она все вспоминала, как этот полицейский нагло вел себя в квартире Сашки, как унижал ее перед своим сослуживцем и понятыми. Марина еле смогла убедить себя, что должна подняться и идти выполнять свою работу честно и добросовестно. С трудом пересилив себя, она вышла в коридор и направилась в сторону реанимационной палаты.

– Марина, ты чего здесь? – дежуривший врач пронёсся мимо нее в реанимацию к полицейскому. Марина поторопилась вслед за ним.

Сдать спокойно свою смену у Марины не получилось. С утра она сидела в кабинете у старшей медсестры, которая смотрела на нее гневным взглядом.

– Чернова, как так вышло, что пациент умер? Вы где были, куда смотрели?

Марина, потупившись, молчала. Она знала, что если уж Зинаида Ивановна обращается по фамилии, то ей бесполезно что-то говорить, а тем более оправдываться.

– Я еще раз спрашиваю, Чернова, что вчера произошло? Хотя, нет, не говори, я и так уже все знаю – пациент был оставлен тобой, лекарство вовремя не введено, и именно это привело к его смерти. Я же тебе говорила, предупреждала, что надо тщательно следить за его состоянием!

– Зинаида Ивановна, я же только на минутку в туалет вышла, он стабилен был, откуда я могла знать, что все так будет? – Марина отважилась посмотреть в глаза старшей медсестры.

– Чернова, ты понимаешь, что умер полицейский, и нам это просто так не сойдет с рук? Пиши подробную объяснительную и будь готова к последствиям!

Марина осталась одна в кабинете старшей сестры. Она смотрела на белый лист бумаги, лежащей перед ней, обдумывая, что ей лучше сделать – написать объяснительную или заявление об увольнении.

Марина вдруг поняла, что своей вины в том, что этот полицейский отправился к праотцам, она не чувствует. Наоборот, она только убедилась в том, что высшая справедливость все-таки существует, и в итоге каждый получает то, что заслуживает.

Посидев еще минуту в раздумьях, Марина написала заявление об увольнении и стала ждать, когда вернется в свой кабинет Зинаида Ивановна. Марина решила, что и дальше будет молчать и не станет ничего объяснять начальнице о причинах своего ухода. Да и как сказать человеку, что он тебя «достал», что тебе надоели его вечные придирки, требования, бесконечные отчеты и объяснительные по поводу и без.

Зинаида Ивановна даже не пыталась уговорить Марину остаться. Просто молча подписала заявление и положила в стопку других документов, ожидающих подписи главврача.

– Чернова, вы свободны! Думаю, что вы приняли правильное решение. Так будет лучше для больницы. Думаю, вам из отдела кадров позвонят, когда прийти за трудовой и расчетом. Всего доброго!

Не успела Марина выйти из кабинета Зинаиды Ивановны, как ей навстречу направился среднего роста мужчина.

– Марина Владимировна Чернова?

– Да, я, а вы…

Не дав Марине договорить, мужчина предъявил ей раскрытое удостоверение:

– Следователь Токарев Андрей Львович, у меня к вам есть несколько вопросов. Где мы с вами можем спокойно поговорить?

Марина устало посмотрела на следователя. Отметила про себя его растрепанный вид и свежий загар.

– Андрей Львович, я с очень непростого дежурства, мы можем перенести разговор ну хотя бы на после обеда?

Следователь посмотрел на уставшую Марину, на ее синяки под глазами, на осоловелые от бессонной ночи глаза и осунувшееся лицо.

– Тогда жду вас в своем кабинете в пять часов вечера. Вот визитка.

Марина взяла визитку из рук следователя, поблагодарила и пошла собирать свои вещи. Она услышала, как следователь постучал в дверь. Марина повернулась и увидела, как он скрылся в кабинете Зинаиды Ивановны.

“Ну началось! – грустно подумала Марина. – Значит, все-таки правильно я приняла решение об увольнении!”

* * *

Следователь Токарев Андрей Львович сидел у себя в кабинете. Тридцатишестилетний среднего роста мужчина, одетый в офисном стиле в рубашку, брюки и жилет, выглядел моложе своих лет. Густые темные волосы нестриженной копной торчали в разные стороны. Токарев то и дело пытался их то расческой расчесать, то пригладить рукой, глядя в небольшое квадратное зеркальце, когда-то подаренное ему женой. Его взгляд остановился на подбородке, легкая небритость его раздражала, и он потер лицо ладонью.

“Вот что значит целых десять дней лежать, плавясь, на жарком африканском солнце и купаться вместе с разноцветными рыбками в Красном море! После такого отдыха и не так зарастешь! Завтра же перед работой в парикмахерскую к Женьку зайду!”.

Раздавшийся стук в дверь заставил Токарева вздрогнуть. Он поспешно спрятал зеркальце в тумбочку стола, выпрямился в кресле и только тогда ответил:

– Да, проходите!

Марина нерешительно приоткрыла дверь и заглянула в кабинет, просунув в проем только голову.

– Можно?

Токарев, тяжело вздохнул и кинул:

– А, Чернова, я вас жду. Опаздываете.

– Извините! – Марина зашла, закрыла за собой дверь и застыла, как вкопанная.

– Да проходите же, присаживайтесь! – в голосе следователя проскользнуло раздражение.

Марина прошла, присела на стул, стоящий у стены напротив стола Андрея Львовича и, продолжая молчать, рассматривала его кабинет, который показался ей неуютным, старым и тесным. В кабинете было мало света и много вещей, от который веяло прошлым веком. Марина вообще себе по-другому представляла следователя и его кабинет. В ее воображении следователь должен быть в синем форменном костюме, всегда опрятный, гладко выбрит, подстрижен и подтянут. И кабинеты у следователей должны быть просторные, светлые и современные. А вместо этого она увидела захламленный папками и бумагами небольшой стол, на котором только компьютер выглядел островком современности. Да и сам Андрей Львович больше походил на рабочего, чем на следователя.

Токарев внимательно наблюдал за перемещающимся по его кабинету взглядом Марины и, дав ей немного привыкнуть к обстановке, начал разговор первым.

– Марина Владимировна, как вы объясните, что вы у нас фигурируете сразу в трех делах? И по всем трем у меня к вам накопились вопросы.

– В смысле в трех? Вообще-то я думала, что вы меня вызвали к себе, потому что у вас появилась информация о моем пропавшем женихе, Федорове Александре Борисовиче.

– А мы сейчас обо всем и поговорим, и вы мне все по порядку и объясните – куда делся ваш воображаемый жених, почему вы появились в его якобы квартире. Да и полицейский, который приезжал на вызов, вдруг оказался мертв, почему так поспешно из больницы уволились?

До Марины не сразу дошло, к чему клонит следователь.

– Андрей Львович, что значат ваши слова о воображаемом женихе?

– Марина Владимировна, вы вот только тут дуру полную из себя не стройте. Вы зачем следствие ввели в заблуждение?

Марина часто заморгала:

– Что? Андрей Львович, какое заблуждение? Я вас не понимаю!

Токарев, прищурив глаза, сверлил Марину взглядом. Та сидела с растерянным лицом, по внешнему виду и позе было видно, что она в полном замешательстве и ничего не понимает.

– Ладно, – смягчился следователь, – давайте тогда по порядку. Понимаете, Марина Владимировна, Федорова Александра Борисовича не существует, квартира принадлежит женщине под другой фамилией, проживающей заграницей, и квартиру она никому не сдавала.

– Постойте, что вы только что сказали? Что моего Сашки не существует? Это как так?

–Еще раз повторю, человека с таким ФИО, годом, месяцем и числом рождения в базах госструктур нет. Его не существует, понимаете?

Марина побледнела.

– Как же так?

– Марина Владимировна, вы когда и где с ним познакомились?

– Полгода назад. На концерте известной певицы.

– У вас есть фотография жениха?

– Нет. Он не любил фотографироваться.

– А его странички в соцсетях видели?

– Нет. Сашка говорил, что ему по работе нельзя.

– Ну, а где работал и должность знаете?

–Ну я же когда подавала заявление о его пропаже, все там указала. Сашка работает начальником в фирме «Леголас-Профи», которая предоставляет охрану массовых мероприятий и концертов.

– Гм-м-м, – промычал Токарев, – понимаете, Марина Владимировна, нет такой фирмы по указанному вами адресу и телефону. Может, вы там были и сможете с нами проехать и показать?

– Нет, не была. – Марина удивленно подняла брови и готова была уже расплакаться.

– Так, понятно. Скорее всего и паспорт этого Александра с пропиской по адресу, где вы были восьмого числа, не видели, я прав?

– Да. – тихо и неуверенно пробормотала Марина.

– Хорошо, что вам еще известно о вашем женихе?

Марина, подумав, поняла, что она по сути ничего о Сашке и не знала, да и не интересовалась особо, тем более Сашка на ее вопросы всегда отшучивался: «Много будешь знать, морщинки появятся, а ты мне нужна красивая и молодая!»

– Андрей Львович, это что же получается – Сашка не Сашка?

– Выходит, что так. Значит дело о пропаже человека мы закрываем. – Токарев посмотрел на часы. – Все, на сегодня можете быть свободны. Продолжим завтра с утра. Вот! – следователь протянул Марине бумаги и ручку. – Ознакомьтесь и подпишите протокол и подписку о невыезде.

* * *

Телефон противно трезвонил и жужжал на столике рядом с кроватью. Марина открыла глаза и неохотно к нему потянулась. На экране высветилось имя: Токарев Следователь. Марина посмотрела в окно. Утро, как обычно зимой, было серым. Первой ее мыслю было накрыться с головой теплым одеялом и не брать телефон. Спустя минуту, она нехотя ответила Токареву на звонок, и пообещала быть у него ровно через час, для очередной беседы по вновь открывшимся обстоятельствам.

Марина носилась по пустой квартире, пытаясь сообразить, во что ей одеться так, чтобы выглядеть попроще. Ничего не придумав, надела на себя теплый темно-зеленый с высоким воротом свитер и черные свободные джинсы. Кинулась было в ванную мыть голову, собираясь сделать укладку, но подумала, что и так сойдет, под шапкой все равно ничего не видно. Макияж она уже не успевала сделать, да и зачем, а вдруг как вчера опять ее до слез этот противный следователь доведет, и что, опять тушь по лицу размазывать? Лучше уж так.

Марина оделась в рекордные для нее десять минут, схватила сумочку и выскочила из дома.

Когда, запыхавшись, она уже подбегала к зданию полицейского участка, то увидела, как из двери здания вышел ее Сашка, живой и невредимый, только одет как-то не так, как обычно. Такого синего пуховика и вязанной, с геометрическим рисунком, шапки с помпоном, она у него ни разу не видела.

Марина побежала за ним.

–Сашка-а-а-а!!! Подожди, Сашка-а-а-а!!!

Парень не отреагировал на ее крик, даже не обернулся. Сел в ожидающее его неподалеку такси и уехал в неизвестном направлении.

“Я что, схожу с ума? – подумала Марина. – Уже Сашка мерещится!”

Она замотала головой, пытаясь стряхнуть увиденное, потрепала себя по щекам, протерла глаза.

Точно обозналась! Так и до психушки недалеко, если в каждом парне, похожем со спины на Сашку, она будет видеть своего пропавшего жениха.

Марина вздохнула, еще немного постояла на улице, прежде чем направиться к следователю. У дежурного, после того как он записал в журнал посещений паспортные данные Марины, она набралась смелости и все-таки задала мучающий ее вопрос.

– Скажите пожалуйста, вот только что от вас вышел парень, его фамилия случайно не Федоров Александр Борисович?

Дежурный пристально посмотрел на Марину:

– Девушка, а по какому поводу интересуетесь?

– Да так, у меня парень пропал, вдруг нашелся?

Дежурный посмотрел в журнал.

– Нет, Федоров Александр сегодня наше отделение не посещал.

Марина поблагодарила и пошла к лестнице, чтобы подняться на второй этаж, где находился кабинет следователя.

Токарев сидел в кабинете один. Не успела Марина постучаться и переступить порог, как он на нее набросился:

– Чернова, что вы себе позволяете? Еще раз не явитесь вовремя, запру в изоляторе! Я уже хотел наряд за тобой отправлять, думал – ты скрылась из города!

– Не ты, а вы! – с раздражением ответила Марина. – Я вообще тут не должна находиться, это вы плохо исполняете свою работу и обвиняете меня во всех смертных грехах, делаете из меня психбольную, уверяя, что моего жениха не существовало.

Марина в запале хотела высказать этому следователишке еще много всего, но, вовремя вспомнив его слова об изоляторе, резко замолчала.

Следователь же как ни в чем не бывало продолжил свой допрос с пристрастием, даже не обратив внимание на Маринин гнев и раздражение. Марина на допросе чувствовала себя школьницей, отчитываемой директором за провинность, которую она не совершала.

Ей стало по-настоящему страшно, когда Токарев начал обвинять ее в том, что она убила полицейского и что он остался бы жив, если бы Марина не оставила его одного в палате.

Марина опять не выдержала и вспылила:

– Вы еще скажите, что это я пырнула его ножом в живот на пьяных разборках на вызове!

– Чернова, вот не надо тут передергивать, умер человек, идет дознание. Это в ваше дежурство он умер, и непонятно почему.

– Андрей Львович, я не виновата в том, что ваш сотрудник находился в очень тяжелом состоянии и был ранен при исполнении своих служебных обязанностей. И вы уже наверняка знаете от врачей, что шансы выжить у него были минимальные. Вся моя вина заключается только в том, что я не находилась в палате, когда он умирал. Но я же тоже человек, и мне надо было на минуту отойти. Когда я уходила, ваш сотрудник был в стабильном состоянии. Я не имею к его смерти ни малейшего отношения!

– Чернова, допустим, я вам поверил, и вы непричастны к смерти полицейского, но как вы объясните свое нахождение в чужой разграбленной квартире?

Марина еще долго оправдывалась и повторяла следователю свои предыдущие показания. Токарев, казалось, ее даже не слушал. Смотрел в монитор своего компьютера и щелкал мышкой.

Когда Марина замолчала, он, даже не взглянув на нее, сказал:

– Свободны! Из города не уезжать. Появятся новые зацепки и вопросы – я вас вызову!

* * *

Несколько дней Марина не выходила из квартиры. В основном она лежала в кровати, даже не потрудившись ее застелить. Вылазить из уютной и мягкой пижамы ей тоже было лень. Вставала она только чтобы удовлетворить свои естественные потребности, поесть, умыться. Была б ее воля, она бы совсем из комнаты не вышла.

Когда Марина не встала утром на дежурство в больницу, папа, Владимир Юрьевич, постучался к ней в комнату.

– Маринка, на работу пора!

– Пап, не пора. Меня наша грымза заставила уволиться.

Владимир Юрьевич посмотрел на дочь:

– Понятно. Вечером поговорим. Сейчас некогда, на работу спешу. А мама уже убежала. Отдыхай тогда.

Марина подумала, что ничего нового не произошло. Ее вечно спешащие и занятые родители как обычно все важные разговоры оставляют на потом. А это потом может и не произойти, как уже не раз бывало. Марину немного обижало такое безразличие родителей к ее персоне, словно им не было дела до всего, что с ней происходило в последнее время.

Да она и сама большей частью отмалчивалась. Разве что Ксюша была в курсе, поддерживала ее по телефону, как умела. Ксюша пару раз звала ее в кафе, предлагала прийти к ней в гости, но Марина от встреч с подругой отказывалась, а Ксюша, будучи тактичным и вежливым человеком, не настаивала, ждала, когда Марина немного придет в себя и первой изъявит желание пообщаться.

Вот и сегодня Ксюша снова предлагала развеяться, а Марина, сославшись на плохое самочувствие, в очередной раз отказалась. Она продолжала лежать на кровати в позе зародыша, накрывшись с головой легким пледом. Иногда от мыслей она вслух вздыхала, иногда рычала и стонала, словно раненое животное. Она все никак не могла принять тот факт, что ее обманули. И кто? Человек, которого она любила, которому полностью доверяла, с которым собиралась связать всю свою жизнь!

“Кто же ты на самом деле, Сашка? Или не Сашка? Зачем ты так со мной поступил? Я же тебя так любила-а-а! А, какая же я дура-а-а-а!”

Бессильные слезы сменялись мгновенной злостью на Сашку, Марина обвиняла то себя за неосмотрительность и доверие, то Сашку за скрытность и обман.

“Ну почему, почему ты не сказал мне правду? Да мне все равно было бы, окажись ты хоть чертом рогатым, я бы постаралась тебя понять. Эх, Сашка, Сашка, ты должен, должен был мне все сказать!”

Владимир Юрьевич уже несколько раз заглядывал в комнату к спящей крепким сном дочери. Не выдержав, он зашел и растормошил ее.

– Марина, вставай! Давай, просыпайся. Мама приготовила ужин. Мы тебя ждем.

– Пап, я потом.

Владимир Юрьевич стянул с Марины плед. Марина попыталась схватить плед за краешек, чтобы опять спрятаться под ним, но Владимир Юрьевич, уловив желание и движение Марины, отбросил плед на кресло.

– Я не выйду из комнаты, пока ты не соизволишь поднять свою попу с кровати. Давай, я жду! – не терпящим возражения приказным тоном отчеканил он.

Марине ничего не оставалось, как встать, накинуть на себя халат и пройти за папой на кухню.

Прежде чем начать непростой разговор, папа и мама то и дело переглядывались между собой, словно мысленно решали, затеять этот разговор сегодня или перенести на потом. Затем, после очередного папиного вопросительного взгляда, мама еле заметно сделала утверждающий кивок головой, который не ускользнул от Марины, и она поняла, что снова будет допрошена. Только в этот раз она попадет под перекрестный огонь родителей, а они не следователь, им надо все рассказать, словно духовнику на исповеди. Утаить ничего нельзя, иначе потом проблем не оберешься.

Марина начала рассказывать родителям о следователе, о том, что Сашка оказался не Сашкой, что она ходила в его квартиру, а потом на ее дежурство привезли раненого полицейского, который скончался, что ее обвиняют в том, что этот полицейский умер и вместо того, чтобы написать объяснительную, она написала заявление об уходе.

Родители слушали молча. Исповедь Марины прерывали только вздохи мамы. Когда Марина закончила, в кухне воцарилась тишина. Каждый думал о своем.

Наконец Владимир Юрьевич ее нарушил.

– Я думаю, ты ни в чем не виновата. Мы со всем разберемся. А за работу не переживай, я подниму свои связи. Все будет хорошо!

Марина с благодарностью подняла на папу глаза. Хотела что-то сказать, но вместо этого расплакалась. Она ожидала совершенно другой реакции родителей, думала, что вот сейчас ее опять обвинят, осудят и, словно маленькую, отругают. А вместо этого ей поверили, поддержали и успокоили.

* * *

Миша сел на заднее сидение ожидавшего его возле полиции такси. Снял свою шапку с помпоном, расстегнул синий пуховик.

«Вот что я сейчас ей скажу!? Как сказать маме, что ее любимый сыночек Лешка убит в уличной драке?»

Миша потер лицо ладонями. Ему на плечи сразу навалилась вся скорбь мира: детские обиды, ревность, зависть и собственная подлость по отношению к брату-близнецу. Конечно, Миша подозревал, что разборки с представителями подпольного казино, которому он задолжал много денег, могут закончиться чем-то подобным. Именно поэтому он и отправил «на стрелку» вместо себя Лешку.

Расчет был простой – Лешка умеет драться, он сильнее и выносливее. А главное – его брат знает, как разговаривать вот с такими отморозками, научился, когда сидел в тюрьме.

И вот теперь его брат мертв, его убили вместо него. Миша вспомнил, как всего несколько дней назад уговаривал Лешку продать подаренную ему мамой квартиру, чтобы отдать его долги. Брат тогда наотрез отказался. И никакие доводы, что квартира, в которой они вдвоем выросли и которая раньше принадлежала маме, по сути, должна сейчас принадлежать им обоим, и что мама совершила ошибку, оформив дарственную на одного Лешку, не помогли.

Между ними тогда вспыхнула ссора. Лешка напомнил Мише, что он игроман. И если бы мама поступила по-другому, то эту квартиру он уже давно бы проиграл в карты, что, собственно, и произошло с квартирой, оставленной бабушкой в наследство Мише.

Как бы Миша не уговаривал брата ему помочь, Лешка был непреклонен:

– Ты, наверное, уже забыл, как я из-за тебя вляпался и отмотал срок? Мишка, у тебя хоть капля совести есть?

Миша тогда демонстративно расплакался. Он всегда был эмоциональнее Лешки и не стеснялся пускать слезу, если ему это было выгодно. Миша каялся, оправдывался, сожалел и клялся брату, что он обязательно «завяжет» и, если надо, то даже готов лечиться. Он умолял Лешку сходить вместо него на встречу с этими отморозками в последний раз, убеждая брата, что подмены все равно никто не заметит, ведь кроме мамы, их никогда и никто не различал. Лешка согласился.

“Видимо, что-то пошло не так, как и тогда, в прошлый раз.”

Такси затормозило возле подъезда многоэтажного дома. Миша расплатился и направился домой, в квартиру брата, в которой его ждала мама, прилетевшая из Милана, где уже несколько лет жила со своим новым мужем Давидом и его дочерью Бьянкой. Она уехала за границу на заработки сразу после того, как Лешка загремел в колонию для несовершеннолетних за уличную драку.

Миша оттягивал момент встречи с мамой как мог. Сначала он выкурил у подъезда сигарету, хотел было достать еще одну, но решил отложить на потом и выкурить ее после предстоящего тяжелого разговора. Миша медленно стал подниматься пешком по лестнице, останавливаясь на каждом этаже. Но даже это его не спасло, ему показалось, что на восьмой этаж он поднялся слишком быстро.

Миша открыл дверь в квартиру брата, ему навстречу вышла из комнаты заплаканная мама. По ее лицу Миша понял, что ей уже сообщили о смерти Лешки. Мама кинулась к Мише и, уткнувшись лицом ему в грудь, продолжила рыдать.

– Миша, скажи, скажи мне, что это неправда! Ну скажи! – она подняла голову и смотрела в лицо сыну, пытаясь поймать его отведенный в сторону взгляд.

Миша только сильнее прижал к себе маму и, не проронив ни слова, стал гладить ее по голове и спине, словно беззащитного ребенка.