Тина

«Не люблю, когда зарываются и думают, что все про всех знают, и во всем разбираются. Мне просто нужны факты, события, а не их оценка», – сразу отрицательно настроилась Жанна.

– Понимаешь, доброта Тину до глупости доводила. Ей, так много пережившей в детстве, надо было бы знать, что по разным причинам, то, что рисует нам воображение, чаще всего не сбывается. Но вот ведь как иногда бывает: сделает один человек другому подлость, а тот ему добром отвечает. Непостижимо! Для Тины проявление доброты так же естественно, как и знание того, что после ночи обязательно настанет утро. Она принимает со смиренным сердцем и с открытой душой всё, что бы ни выпало на ее долю.

Я бы не причислила Тину ни к сентиментальным людям, ни к очень сильным, но она как-то по-своему приспособилась к неимоверному избытку страданий, которыми переполнен мир и ее собственная жизнь. Можно подумать, что, уподобляясь святой, она прощает своих обидчиков ради себя же самой, лишь только потому, что любовь прекраснее ненависти. Никогда не отвечает злом за зло и при этом еще радость испытывает! Ей сродни монашество и мученичество? Порой мне кажется, что ее уникальное сострадание умиротворяет ее, хотя она и не религиозна. Видно, рано поняла, что жить надо не ожиданием любви, а с любовью, и что именно способностью любить один человек отличается от другого. Я много об этом думала. Иного объяснения ее поведению я не нахожу.

Между прочим, не без влияния Тины я поняла, что подчиняться не то что жестокой прихоти чужой злой воли какого-то субъекта, но даже чьему-то мелкому капризу – абсолютно не по мне. Я сумела бы отбить такому типчику охоту приставать. А если бы он опять попытался привязаться, я бы показала ему, где раки зимуют. Так бы унизила, что у него надолго пропало бы желание к противоположному полу. Это была бы шикарная импровизация! Но такие мужчины всегда сами шарахаются от меня.

Почему Тина позволяла ребятам обращаться с собой как с собственной вещью – для меня до сих пор загадка. Я бы поняла, если бы из страха или из-за денег. Откуда в ней это смирение, покорность, эта странная неискушенность? Я как-то пошутила, что, даже подражая Христу, она всецело и неукоснительно остается сама собой. Не обиделась. Вот такая Тинка, особенная. И все же иногда она мне кажется несчастной, глупой и нелепой. И я мечтаю, чтобы кто-то повлиял на нее, вернул к реальной жизни.

От такой неожиданной характеристики тихой, деревенской девчонки, какой помнила Жанна Тину, она даже руками всплеснула и выронила из рук очередной альбом с фотографиями, в котором хотела отыскать Тинино фото.

– Есть люди категоричные, а есть бесконечно добрые, которые небрезгливо относятся к опустившимся людям, пытаются понять, что толкнуло их на бесславный путь. Будучи сами невезучими, они больше сочувствуют неудачникам, – высказала Жанна свое мнение.

– Тина слишком осторожно раскрывала передо мной глубину своей чувствительности, неохотно расставалась со своими мыслями и секретами, а получить от нее исчерпывающую информацию по какому бы то ни было вопросу, связанную с другими сокурсниками, вообще не представлялось возможным. Но мне порой кажется – не в обиду ей будь сказано, – что у нее… не все дома. Не стану ссылаться на авторитеты. Не могу я добраться до сути ее взаимоотношений с людьми, понять, что ей свойственно, а что поперек души.

Во-первых, она до бесконечности, до глупости честна. Даже если принять во внимание ее поразительное простодушие, – ее поведение на грани…сама понимаешь чего.

– Начала так договаривай, чего уж тут стыдиться, – потребовала Жанна.

– Не знаю в чем тут дело, но, во-первых, она вечно выбирала себе парнишек, с которыми надо было нянчиться, и с поистине донкихотской широтой и щедростью расточала свою любовь к ним. А у меня почему-то никогда не хватало смелости подшучивать над ней по этому поводу. Ее излюбленными объектами всегда были слабаки. Не мужчины, а какие-то недоразумения. «Ну как ни порадеть родному человечку»? Оно, конечно, в умного, богатого и красивого легко влюбиться, а ты попробуй простого бедного и больного студента полюбить! Это, конечно, не довод… Хотя, как говорится, была бы шея, хомут всегда найдется.

Так вот, Тина простирала свою заботу только на никчемных и несчастных, которые в ней особенно нуждались, и проявляла при этом поражавшую всех стойкость. А они ее доброту, что с моей точки зрения вполне естественно для мужчин, просто-напросто злонамеренно использовали. Это мы, женщины, по большей части, ищем в мужчинах созвучия с нашими душами и мыслями. Нам любовь, нежность нужна, а не их эпатажные выходки.

Но не прислушивалась Тина к моим осторожным словам, точно исподволь, не замечая, попадала под гипноз странного обаяния слабаков, а меня ставила перед фактом. Судьба всегда была слишком неласкова к ней. Может, и правда, что застенчивые и скромные могут только трагически отдавать себя тем, кто менее всего способен их понять и оценить, и взамен ничего не ждут. А если, не дай бог, и поймут, то начнут, к своей слабости и привязчивости прибавлять еще и жестокость, незаслуженно причиняя боль своему благодетелю. Жалость-то к другому не всякому по плечу, себя любимых такие люди больше жалеют. Поверь, Жанна, я ни словом не грешу против истины.

Во-вторых. О людях Тина думает лучше, чем они есть на самом деле. Неоспоримо, что это ее мышеловка. Она слишком правильная, всепрощающая, готовая бесконечно долго терпеть, не перечить. И мне постоянно талдычила, словно какой-то пароль, как молитву или мантру: «Учись терпеть других».

Тина не умеет быть беззаботной. Интересное явление: у нее есть свобода от самой себя… В ее глазах всегда столько участия! Она вся такая чистая, светлая – высшее существо, способное понять то, что другим не дано. Конечно, такое не может не тронуть.

Ну, прямо-таки рок какой-то над ней всегда висел и попадал в нее буквально прицельно. Сначала Тина вечно вусмерть пьяного сердечника два года отхаживала после его загулов. Ратовала за сочувствие к его мукам похмелья. Помниться, они как-то сразу нашли друг друга. Странный он какой-то был даже внешне: маленький, сутулый, шнобель (нос) – хоть землю паши. Глаза, правда, черные, огненные, но злые. Повозилась она с ним! Он оставлял ей болезни и дурное настроение, а свое обожание и обаяние преподносил другим женщинам. К тому же, как большинство ходоков, ревнив был до потери пульса. Вымещал на ней свои неудачи. Прекрасно понимал, что не прав, и от этого, как водится, бесился еще больше. Бывало, слова просто так не скажет – все с вывертами и руганью. И за что? Ведь не жена она ему была, просто излишне добрая подруга. Даже не гулящая девица. Что она не по этому делу за сто верст было видно.

А Тина, будто не замечала бесполезности своих усилий и продолжала заботиться о нем, оправдывая его поведение тем, что с искусственным клапаном он долго не проживет и его надо жалеть. Кому еще в голову могло такое прийти кроме как Тине? Он сам себя должен был беречь. Думаю, находилось немало студентов готовых с удовольствием посмеяться над ней. Самое скверное, что все это происходило у меня на глазах, а я ничего не могла поделать, только зубами скрипела от злости и без пользы надрывала горло: «Он дурью мается и не лечится. Прочно оседлал Фортуну, то бишь тебя. Выкинь его из головы. Ты должна исходить из разумного понимания его болезни и его проблем. Он сам себя губит. Вгонять себя в хандру дело нехитрое. Ты же наперечет знаешь его недостатки».

Ты не представляешь, Жанна, какая с ним была морока! Я категорически отмежевывалась от странного поведения Тины и только выглядывала ее из полутемного окна нашей комнаты в общаге, волнуясь за ее долгое отсутствие. Не одну меня поражала всегдашняя готовность Тины биться за слабых. Ее добродетель не питала собственных дерзновенных желаний и была послушна только чужой воле, коварству и грешным, порочным устам. Я нахожу это ненормальным, из области деструктивного. Утешь ее Всевышний! (А сама тоже спотыкалась на одни и те же грабли.)

Я думаю, Тина не случайно подвернулась Гарику. Неисповедимы пути Господни. Судьбой она зачем-то была ему назначена. Только у него о ней было самое смутное представление. И себя он вопреки всякому здравому смыслу попусту растрачивал. Жил на Е2 – Е4. Но его вполне устраивал существующий порядок вещей. Может, он за куражом прятал свой страх скорой смерти? Это так понятно!

Прошло время, ветер разметал пепел его страстей. Тут-то и оказалось, что никто к нему не мог правильно подступиться, что только Тина благодаря какому-то обостренному женскому инстинкту понимала и чувствовала перепады его настроений, каким-то непостижимым образом вовремя без лишних слов приходила на помощь, была той единственной, которая на самом деле ему была нужна. Никто в этом не мог сравняться с ней. Я и представить себе не могу как он до нее жил. Просто ходил по жизни наугад, не считал нужным смотреть вперед, задумываться о будущем.

Жанна, постарайся понять меня, мое волнение и недовольство Тиной. Ее «пациент» был чрезвычайно сложным человеком. Он всегда и во всем видел только противное, запоминал только гаденькие подробности, вечно ходил черней грозовой тучи. Плохое в его сознании многократно увеличивалось, а хорошее – уменьшалось до макового зернышка, расплывалось, смазывалось. Он утверждал, что барахтается в пошлости и лицемерии, что несправедливость жжет ему душу и что он достоин бо?льшего и лучшего. А сам что вытворял? Чуть что не по его – злобные ураганные чувства закипали в нем, и он точно проваливался в бездну зла. Это же не жизнь, а мрачный зловещий смердящий спектакль! Даже в радости искал отрицательные стороны. И до тех пор не успокаивался, пока не сводил на нет все хорошее. Когда изводил ревностью, распоясывался дальше некуда. Такие люди злоупотребляют всем, в том числе и любовью людей с положительными намерениями, которые стараются помочь им из самых лучших побуждений.

Бросалась мне в глаза болезненно самолюбивая и строптивая натура Гарика, его способность все что угодно доводить до абсурда, а раздражение – до точки кипения. Ему бы хотя бы капельку эластичности и покладистости Тины. Может, потому-то и загнал преждевременно свое и без того слабое сердце. Не пойму, в какую дурную минуту и из какого такого перекисшего теста он был слеплен родителями на свою и его беду? А ведь прошлое незримо вплетается в настоящее.

Тина меня как-то кровно обидела. Сказала, что мы с ним отражение зеркала в зеркале. Или перед зеркалом… Уже не помню точно. Представляешь, меня со своим Гариком сравнила! Не уважаю, не терплю, ненавижу таких, слезы выжимающих мужиков. Зачем небо коптят? Никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах я не выбрала бы себе такого, как Гарик. Или в силу своего непримиримого, решительного характера, сразу такому невменяемому и бесноватому сказала бы: «Прощай, не поминай лихом». И слезы не блеснули бы в моих глазах. Просто поспешно стряхнула бы с плеч как заразу, как что-то недостойное моего внимания. А Тина, таким как Гарик, и в розницу, и оптом раздавала свою доброту и сочувствие. Наверное, такие вот как она и оправдывают наше существование, нашу жизнь?..

Тина, по понятным только ей причинам, считала, что ее подопечного Гарика одолевала слишком ранняя душевная усталость – что-то вроде преждевременного старения, – что он не может сам к себе приспособиться, потому что ущербность в нем самом, внутри него самого. Что по причине своей слабой органики он не может преодолевать себя и с большим скрипом идет на компромиссы. А еще полагала, что я страшно все упрощаю и всех ее знакомых ме?чу одной краской – плохие и всё тут. Отсюда и взаимная неприязнь.

В общем, Гарик делал глупости, а она их разгребала и ела большими ложками, да еще и оправдывала его. Ее поведение было лишено смысла. Забегая вперед, скажу: парень наконец-то понял, что такое счастье как Тина выпадает далеко не всем. Осознал, но было уже поздно. Сразила его болезнь окончательно. Как-то у него все плохое сразу наложилось одно на другое и суммировалось. Произошло отторжение клапана. Врачи не объяснили, не предупредили, что такое бывает. Его морозило, а Тина думала, что это простуда.

В последние минуты жизни он лежал вялый, как ноябрьская муха (Сентябрьские беспокойные и ой какие злые!) и с искренностью, и с обжигающей жестокостью исповедовался перед Тиной. Говорил, что никогда прежде не ощущал с такой остротой и утонченной радостью таинство и волшебство встреч с такой удивительной девушкой как она, что только теперь раскрылись не только его глаза, но и душа. Только от нее он в немом восторге. А в других влюбленностях – в так называемых странствиях в неведомое, как он сам их называл, – так ничего для себя и не нашел, то были все больше перепевы одной и той же роли… Женщины любили, а он делал их несчастными. Они были для него, как расходный материал для утоления обиды на жизнь. Использовал – выбросил и не питал иллюзий. Ночь пострадал и забыл… Но слишком долго он ждал, пока пересекутся в одной точке их с Тиной линии жизни… «Счастье – это единица, поделенная на зависть».

Он жестоко завидовал тем, кому суждено долго жить.

Многое чего говорил. Он умел, когда хотел, обходиться с женщинами. Но ему уже недоставало восхитительной легкости самовыражения, он уже не мог говорить цветистых пышно-торжественных или жалостливых фраз. И его уже невозможно было расшевелить. В глазах его еще прятались сникшие желания, и в пугливой душе временами вздрагивала злость…

А Тина стояла на коленях у его постели такая мягкая, трогательная, и глядела на него так, словно старалась осмыслить и поверить, что видит его в последний раз. В ее глубоких искренних глазах была боль и какая-то бессмысленная, может, даже религиозная сила снисхождения… Прекрасное, астральное лицо… В нем и прощение, и прощание… Таких как она, наверное, больше нет в природе. Я стояла позади нее и тихо сглатывала волнение и… непонимание. Нет, я, конечно, жалела его, такого молодого, но ведь и Тину тоже. Вот такое было ее своеобразное счастье. Она говорила мне: «Жизнь – это приобретения и потери…» Видно, эти слова имели для нее более глубокий смысл, чем для многих ее подруг. Умела она, оставаясь самой собой, сопереживать другому, но не суждено ей было познать настоящее счастье.

«Инна говорит о том, что, видно, давно жгло ей язык, а может и сердце», – подумалось вдруг Лене.

– Ушел Гарик из жизни, ничего хорошего после себя не оставив. И все плохое кончилось, ушло вместе с ним. Наверное, в этом есть что-то символическое. Может, наказал-таки его Бог больнее некуда за то, что ломал он свою и губил чужие жизни… Поневоле уверуешь. Хотя, если подумать, кого винить: его ли, родителей, самого Всевышнего?..

Палец Инны автоматически взметнулся к потолку и вяло опустился на подушку.

– Ни за что ни про что, по своей собственной прихоти слишком рано отправился Гарик на тот свет. Не понять мне его. Самый что ни на есть глупец… Умирать молодым слишком страшно, а он сам торопился заглянуть в глаза бездне…

«Не путаешь ли ты причину и следствие? – подумалось Лене. – Сначала была болезнь, потом, наверное, дурь».

– Не проняла меня смерть Гарика, не могла я расстараться на слезы, злость на него забивала и задавливала все остальные чувства. Не жил, а немыслимо утрировал, истреблял свою жизнь. Такой дробненький, хиленький, а могуч был насчет загулов. И это при его-то сердце. Что тут скажешь: безвременная кончина – неизбежное следствие ненасытностью жизни. У меня сложилось впечатление, что он сам себя загнал в эту крайность, считая, что скорый конец его предрешен. Ему бы с Тиной начать во всех смыслах с нуля: и в духовном, и в физическом, и в моральном. Тина как могла, продляла срок его жизни, но она не Бог и даже не ангел-хранитель.

Мой знакомый двадцать лет продержался с таким же диагнозом, двух детей успел дорастить. Жил без раскачки, быстро, ни минуты не тратя напрасно. Спешил жить. Сделал необычайно много. У него была поразительная трудоспособность и желание жить. Суть его существования на земле – борьба, преодоление, за что Всевышний даровал ему счастье иметь «детей и на детей». У каждого своя правда?

О Гарике в одночасье все забыли. И это тоже так по-человечески, ведь он всем, кроме Тины, чуждым был, таким и остался. И все же задержался, отпечатался его несуразный облик в моем сердце, и лицо почему-то врезалось в память. А Тина с величайшим достоинством перенесла свою беду, свое горе.

«Инка всегда не прочь поделиться пикантными или грязными подробностями чужой жизни? Она иногда такое отмачивает! Считает, что это нас тонизирует? У меня нет оснований сомневаться в ее искренности, но личная жизнь этого молодого человека касается только его», – думала Жанна, всем своим видом пытаясь дать понять Инне, что ее совершенно не интересуют подробности жизни какого-то там Гарика.

– Не видя Тины, ты не можешь судить о глубине ее отчаяния. Обмякшая от трагедии, она оберегала память о Гарике, носила в себе боль, никому не докучая, и только просила не напоминать ей о нем, даже не заикаться. И я не трогала подругу, оставляла ей удовольствие жить среди воздушных замков и мечтаний. Надо же ей было как-то залечивать раны. Может, я и не права, но мне хотелось так думать о ней. Ой, не идут теоретические горькие истины на пользу людям. Всяк свои шишки набивает. Потому-то с веками мало меняется человеческая сущность. Отчего так глупо устроен мир?

– Как теперь выглядит Тина, я узнаю ее при встрече? – спросила Лена, чтобы остановить поток Инниных слов.

– Вся польза в бедра пошла. Колобок. А на мордашку все та же, миленькая.

Представь себе, после той трагедии Тина вот так, ни с того ни с сего, однажды взяла под свое крыло лодыря и пройдоху Артура, этого потрепанного жеребчика.

– Ты слишком критична к мужчинам, – заметила Жанна.

– И к женщинам тоже.

– Это твоя сильная сторона? – усмехнулась Жанна.

– Так вот, Тина два года Артура по всем экзаменам натаскивала, ни на шаг от него не отходила. И делала все для него бескорыстно и с радостью. Мать Тереза выискалась! Он, видите ли, поразил ее нестандартностью подхода к общеизвестным истинам, умел смеяться над собой… Так я тебе, Жанна, вот что скажу: лапшу он умел ей на уши вешать. Настораживало то, что порядочность никогда не была в числе его достоинств. Я «просекла» это с самого начала их знакомства. Да он и сам причислял это свойство к недостаткам и гордился его отсутствием в себе. А Тина на мои замечания только недовольно и обиженно поджимала губы и возражала мне, мол, это ты в контексте упрека мне?

«Ну, мать, ты даешь! Как он втянул тебя в свою аферу? Пора тебе покончить с подобными глупостями. Ты не вчера родилась и сама понимаешь, что пока Артур рядом с тобой, твоя собственная жизнь будет абсолютно бесплодна. Никакой динамики. Не впадай в экстаз. Закончит вуз, а что потом – суп с котом? Тебе будет очень больно. При любом раскладе ты будешь в проигрыше. Не по зубам он тебе. Запомни, добром это не кончится, и расхлебывать эту кашу снова придется тебе одной. Что ты перед ним «Лебединое озеро» каждый день исполняешь? Пораскинь мозгами: он же душу из тебя вынимает. Может, у тебя с ним кармическая связь… на ментальном уровне… обезьяны? В этом что-то есть… Ты не замечала за собой способности к телепатии? К любому виду деятельности надо иметь природные данные. Нужно их искать и находить… Оставь его», – решительно требовала я.

Уж и смеялась над ней и умоляла, мол, ты не ведаешь, что творишь, прояви к себе милосердие, дай передышку своей щедрости. Даже презрительно утверждала, что стыжусь знакомству с ней. Крепкую она от меня нахлобучку получала, но все было напрасно. Я ее в дверь, а она в окно… Да еще говорила мне в ответ: «Подрубаешь наши отношения на корню? Позволь развернуть наш с тобой разговор в несколько другую плоскость. Ты всегда отбираешь женихов, как твоя бабушка помидоры на засолку? Я не имею возможности повлиять на твое мнение, как-то суметь иначе подать, донести… Все у нас ровно наоборот. Не надо искажать, усложнять. Не клей людям ярлыки. Только себя оценивай. Артур столько хорошего объединяет и содержит в себе!»

В это трудно было поверить, учитывая то, что я видела собственными глазами. А я видела до неприглядности противную картину и до подлости опустившегося, падшего мужика. Я не получала удовлетворительного объяснения поступкам Тины, и, не понимая, терялась.

Я всегда предпочитала бороться со злом с открытым забралом, из-за чего вечно попадала в затруднительные положения. Но не могла же я оставаться в стороне, когда Тине плохо. Я сама оказывалась на крючке переживаний, поэтому-то и прикладывала немало старания, убеждая ее. Я осуждаю себя за то, что пошла у Тины на поводу, и собственными руками не выставила тогда Артура не только из нашей комнаты, но и вообще из жизни подруги.