Тина

Так уж видно у них совпало, что прижались они друг к другу как брошенные котята, – опять задумчиво, будто в пространство сказала Инна.

«Тянет, тянет, – раздраженно подумала Жанна. – Какая-никакая, но все-таки информация о Кирилле».

– Я наперед знала, что если не сразу, так через несколько лет все Киркины качества отрицательно скажутся на их взаимоотношениях. Я догадывалась, что их жизнь будет примитивна, скучна, никчемна и отчасти сумасбродна. Кирилл всегда будет пешкой в чьей-то игре и ничего, кроме запредельного кошмара их связь Тине не принесет, – затараторила Инна. – Кир был слишком сер и скуден, чтобы много отдавать, хотя, опять-таки, смотря как расценивать и с кем сравнивать. Такое не планируется изначально… Да, видно, слепота сопутствует любви по определению, и это приходится принимать как аксиому. Я тебе, Жанна, это не как женщина, а как технарь говорю…

Кир, как мне показалось, был застигнут врасплох очарованием естественного Тининого поведения, ведь каждому хочется чего-то искреннего, чистого, нежного. А может, всего-навсего, ему надо было уткнуться в кого-то доброго и мягкого. В таком случае его поведение логично… А что, запросто могло так быть. Если честно признаться, я склоняюсь именно к этой версии.

«Принизила Тину и даже не заметила», – обиделась за однокурсницу Жанна, но вслух ничего не сказала.

«Оседлала привычную интонацию! Теперь ее не остановить. Пока не выговорится, не замолчит», – усмехнулась про себя Лена и углубилась в рассмотрение очередного альбома.

– Что их связало на самом деле, скорее всего я никогда не пойму. Видно назрела необходимость… Не верится мне, что Кир мог быть для Тины подлинной точкой пересечения реальности и мечты, ведь он уже тогда начинал злоупотреблять алкоголем. На что она надеялась? «Может, она что-то знает о нем, чего не знали остальные?» – думала я, пытаясь найти объяснение и оправдание поведению Тины. – Разве поймешь, отчего вдруг западаешь на недостойного тебя?

У меня было ощущение, что Кир просто околпачил Тину и надежно пришвартовался к ней. Видно предпочел обойтись тем, что проще и удобнее. А она будто стояла наготове, вытянувшись в струнку. И его слова удачно попали в ее подготовленную душу самым кратчайшим путем – напрямую. Поймалась она на крючок его красивого словоблудия – он ведь с легкостью жонглировал идеями и фразами самого разного порядка, – его фантазии с успехом скрывали от нее посредственность и примитивность его натуры. Кирка вечно ходил с видом, будто знает обо всем больше, чем все остальные. На первом курсе все гении. Но к пятому курсу большинство студентов умнеет. Только не Киря.

А со временем и Тина окончательно утратила остатки своих лучших качеств – достоинство, способность разумно мыслить – и всё ради того, чтобы Кирилл не пренебрегал ею, был всегда рядом. Где-то я слышала, что мелкость души оборачивается мелкостью желаний. Но разве можно душу Тины считать мелкой? Жить чужими бедами! Ее, такую прекрасную, еще поискать! И на кого она ее растратила? И с таким типом она хотела слиться и жить единой жизнью?.. Разве это меняет дело? А вдруг Кир все-таки был лучшим из целой галереи ребят, с которыми сводила ее судьба? И такое имеет место быть. Но я забегаю вперед.

Здесь уместно заметить, что Кирилл был мне решительно несимпатичен еще задолго до его встречи с Тиной. Безалаберный, напористый, когда хотел, бездельник, жмот. Донимал ребят, среди которых он тогда терся, своей болтливостью. Не пришелся он мне по душе, невзлюбила я его жутко и постоянно находилась с ним в состоянии конфликта и даже войны. Обрати внимание на тот факт, что многие его не любили. Значит, не случайно. Все ему были плохи, один он бедный-несчастный и хороший. Нет, я понимаю, рано познал зло, царящее в мире…

Не жаловала я его, сомневалась в его искренности. Он вызывал у меня зудящее раздражение. Мне казалось, что еще в детстве плесень проникла в его душу и заполонила ее полностью. Ты обращала внимание на особенность его лица? У него одно из тех редких лиц, у которых профиль и фас как бы не имеют друг к другу никакого отношения. Это как бы два разных человека. Как я ни искала, такого индивида больше не встретила. Прости – лирическое отступление.

– У мужа Ларисы я такое же явление обнаружила. Мне кажется, и в характере у него то же самое наблюдается, – странным образом усмехнулась Аня.

– У какой из них?

– У обеих, – не то в шутку, не то всерьез ответила Аня.

– Кир уже в те годы не любил читать художественную литературу и позволял себе говорить, что не доверяет чужим мыслям. Это как нельзя лучше характеризовало его. Ха! А может больше меня?.. Во всяком случае, спускать ему даже невинные недостатки и проступки мне казалось нестерпимым. Бывало, нагадит в душу и с чувством исполненного «долга» не спеша, уходит, оставив меня с открытым от удивления и растерянности ртом. Ему обязательно надо получить удовольствие от самого себя. Любым способом. Жутко наглая особь! А эта его любимая фразочка: «запросто, как нечего делать». Но ведь никогда ничего не делал! Или еще: «с меня взятки гладки». Это ли не качество оболтуса! Не знаю, может, когда-то он и мечтал высоко подняться, но «дыхалки» на что-то путное у него никогда не хватало.

Тина всегда была на стороне слабого, всей душой переживала беду поверженного, а у Кирки, говорившем о несчастье другого, преобладала какая-то неприятная язвительная радость, я бы даже сказала, что он испытывал какое-то яростное наслаждение от чужих неудач. У меня уши вяли от его пошлых шуточек в адрес обиженного. Вряд ли стоит напоминать, что причиной тому был слишком серьезный порок – зависть. Для мужчины он особенно недопустим, потому что принимает парадоксальные формы. Это зло оседает в душе, накапливается, и постепенно замещает в ней все доброе, что еще присутствовало в ней. К тому же Кир относился к числу людей, которые, испытывая боль, обязательно хотят, чтобы о ней узнали близкие, друзья и тоже страдали вместе с ним.

Не сразу я научилось его отбривать. Никто не может перепрыгнуть через свою тень. Никому не удается полностью избавиться от цепей своего характера. Можно, конечно, что-то в себе пощупать, выяснить, провести рекогносцировку, извернуться, попытаться сломать свой образ, но кардинально себя не изменить, если нет положительной базы. Человек полностью не перерождается… Если только не заболеет психически.

Кирилл и в те далекие времена был странным: вечно бродил, согнувшись в три погибели, со скучающим видом, не зная, куда себя деть. Улыбка даже на короткий миг не освещала его желчного лица, а если и возникала, то только представительская и только на поверхности лица, вглубь не проникала и души не затрагивала. Никогда не доводилось мне слышать от него открытого, искреннего смеха, не случалось отследить хотя бы отблески радости на лице. Я наблюдала только язвительные и горькие усмешки.

Говорил он сдавленным полушепотом чревовещателя. Я не замечала, чтобы он ходил с виноватым или раздосадованным видом. Подавленное настроение одерживало над ним верх. Казалось, он находился в постоянном конфликте с самим собой. Понятное дело – ранимый, неуравновешенный, закомплексованный. Иногда он краснел, но я так и не могла уяснить – от стыда или от злости. Над лекциями не корпел, экзамены не сдавал, а вымучивал – тут его вздорная манерность исчезала без следа, – но утверждал, что везет ему, как утопленнику и разражался злой сатирической тирадой в адрес преподавателей, мол, уничтожают его.

Кирку послушать, так он – гений почти в любых областях наук. В его активе восхождение к уникальным вершинам знаний! Его речи способны услаждать слух только достойных!

– Водилось за ним такое. Но мы в этом вопросе подходили к нему снисходительно, даже не подшучивали. Нет, случались, конечно, взаимные уколы, но если только Кирилл сам начинал нападать, – сказала Жанна.

– Как ни странно, проще всех к этому относился он сам. Как же иначе, само собой разумеется! «Разве вы не видите над моей головой нимб – сияние гения! Я своим умом и скромностью возвышаюсь над теми, кто меня не понимает или корит. Я могу позволить себе говорить подобным образом!» Только что-то уверенность в собственной исключительности не помогала ему. Кое-как выкарабкался из своих многочисленных «хвостов», но осилил-таки университетский курс.

«Вспомнила дела давно минувших дней. Она так и не рассмотрела в Кирилле ничего положительного? Это ее свойство характера или она ревнует Тину к Кириллу»? – недоумевала Жанна, внимательно всматриваясь в лицо Инны.

– Кир всегда был чрезвычайно упоен собой, ему ни до кого кроме себя не было дела. Помню, становился в эффектную позу, напускал на себя наигранную царственную спесь, и утверждал, что гению не на кого положиться. Он одинок, потому что не может быть понятым, но не хочет примыкать к своре ничем не примечательных личностей. С каким достоинством себя нес! Умора, полный отстой. Надо быть совсем уж идиотом, чтобы так говорить о самом себе. Вот тогда-то и закрепилась за ним кличка «теоретик» – в худшем смысле этого слова. Какие только ярлыки не приклеивались к нему! «Разносторонняя» личность!

– У него тогда был период оптимистичной самовлюбленности, – встала на защиту Кирилла Жанна.

– Не понимал он, что одержим постыдной манией величия. Представляешь, воображал, что талантливому человеку нужно все прощать. Насколько талантливому, вот в чем вопрос. Кого он с ног сбивал мощью своего таланта и эрудиции? Я пыталась уточнить этот момент, говорила, что хочу окунуться в его оригинальную реальность. Но он под разными предлогами уходил от этой скользкой темы. Как-то пристала к нему, мол, какое твое жизненное кредо? А он мне: «К чему красивые слова? Может, еще заголиться, душу свою обнажить? Я не желаю обсуждать с тобой подобные вопросы». Так бы и съездила по его наглой физиономии! Жаль, что в такие игры не играла, а то, может быть, привела его в чувство. Я думаю, что он заблудился в своей жизни еще тогда, в общежитии, до знакомства с Тиной. Никто не препятствовал ему развивать способности. Сам себе препоны ставил своим несносным характером.

А Тина безоговорочно поверила ему, клюнула на его эффектную наживку. Я пыталась на нее воздействовать. Окидывала презрительными, уничтожающими взглядами, распекала с неподдельным гневом: «Ты хотя бы возмутилась! Что он себе позволяет? Меня чуть удар не хватил от его самомнения!» А она улыбалась и не реагировала, что меня еще больше распаляло. Я что, всласть орала только для прочистки горла? Нет, я конечно, боялась навредить, усмиряла свое недовольство…

– Не кори, не грызи себя за то, в чем ты не виновата, – успокоила Жанна Инну, видя, что та заводится без меры.

– А если глубже копнуть? Тина видела в Кирилле страдальца, любила его слабости и хотела быть ему полезной. Поймал на жалость – знал, мерзавец, чем ее взять, чтобы заполучить – и все твердил, мол, попробуй влезть в мою шкуру. Нет, всем иногда хочется дать волю жалостливым чувствам, но не строить же на этом всю архитектуру своей жизни. Как порой бывают запутаны мотивы человеческих поступков, особенно если они не отличаются зрелостью!

А Кир начитался научно-познавательных популярных брошюр и наивно пытался убедить всех, что высказывает по каждой теории свое личное мнение. Меня поражала голословность его маниакально-болезненных хвалебных од собственной персоне. Я в глаза ему говорила: «Постыдился бы возноситься на ерунде, ведь на самом деле ты не гений, не явление, а ноль, недоразумение, и твой талант так же сомнителен, как и твои человеческие качества. Мятежный ниспровергатель… тривиальных истин. Туману напускаешь, явно привираешь. Тебе ложь ничуть не в тягость? Ты же, прежде всего, себе вредишь». Он, конечно же, отвечал раздражением и бешенством, мол, не цепляйся, тебе это не зачтется, но припомнится. Чувства унижения, похоже, не испытывал, но муки уязвленного самолюбия, я думаю, его изводили.

Банальность и высокопарность его речей поначалу даже огорчали меня. Мне казалось, он заслушивается самим собой, что ему и в голову не приходит, что кто-то может не восхищаться его «руладами». Я надеялась, что со временем он повзрослеет, одумается, и будет безжалостен к себе в своих честолюбивых устремлениях. А он запил и тем подорвал остатки моего к нему уважения; так что в его последующие фантазии и обещания я уже не верила.

Потом, помню, Кир приткнулся у кого-то из ребят в нашем общежитии, прикинувшись «казанской сиротой», но вскоре вошел во вкус и снова стал проявлять свой неуступчивый агрессивный характер: то выставлялся сосредоточием массы противоречий, то воображал себя верхом совершенства. А эта его медленная походка знающего себе цену человека, а труднопереносимая матерщина! Невооруженным глазом было видно, что тот еще типчик. Не заморачивался по поводу уважения к окружающим. Одним словом – пропащий. Я старостой этажа тогда была, так он последнее мое терпение вычерпал своими фокусами. Такому дай волю, так всех на уши поставит. Что меня особенно бесило в нем, так это его безответственность и еще безразличие к людям. Ни в чем не привык давать себе отчет. Я ему, мол, осознание вины – уже половина исправления, а он на меня, округлив глаза смотрит, будто не понимает, о чем я ему толкую. Сложное, неприятное было общение с ним.

Иногда я думала: «Может, он не находит мужества признать свою никчемность и прячется за гонор? Вполне возможно, что еще в детстве успел хлебнуть лиха… Хотя слишком часто такие вот очевидные, лежащие на поверхности версии ведут в никуда. И из них практически невозможно сделать правильное заключение. Если только в купе с другими вариантами…» Помню, как-то очень горько жаловался сам на себя, на свои нервы, потом на других, мол, никто не заглянет в душу и не спросит сочувственно: «Как тебе здесь живется, легко ли тебе ежедневно подвергаться подобным моральным истязаниям?»

«А ты сам у кого-либо об этом же спрашивал?» – в тон ему интересовалась я. Не задевали его мои прямые колючие вопросы, он только нагло и вызывающе кривил губы.

Боже мой, сколько раз он получал от меня нагоняи, сколько раз я подвергала его насильственному изгнанию! Он же «зайцем» был, «безматрасником», то есть неофициально жил, без прописки, без койки. Таких как он обездоленных тогда много было в нашем общежитии. Ну так веди себя тихо, не подводи приютивших тебя людей, ни себе, ни другим неприятностей не делай. А вокруг него то скандалы, то провокации. Не бросал он свои замашки и ни малейшего чувства стыда не испытывал, не терзался ни за свое малодушие, ни за бездеятельность, ни за непорядочность. Природная ли неотесанность, застенчивость ли, спрятанная куда как глубоко были тому виной – разве поймешь? Хотел, чтобы к нему хорошо относились, но сам не способствовал.

Осточертел мне Кир. Я нисколько не кривлю душой, говоря, что ненавидела его всеми фибрами души. Я за него, знаешь, какие выволочки на студсовете получала! А Тина уже тогда зачем-то пыталась собрать разрозненные осколки его никудышней жизни и придать его жалкому существованию какую-то определенную форму. Она старалась своей заботой занять все его жизненное пространство. Вот он и обустроился в ней уютно, как в материнском чреве и скрашивал свое одиночество и неприкаянность.

Тине в то время было, кем более достойным занять свою голову помимо этого оболтуса… Правда иногда Кирилла одолевал изнурительный приступ предупредительности и заискивающей вежливости, которые она, по всей видимости, и приняла за любовь. Да и смазливеньким он был. Если и были в его лице какие недостатки, то их искупали поразительно красивые черные глаза. Ими он тоже, наверное, Тину приманивал. Многие девчонки заглядывались на него, пока не узнавали подробнее. Но мне он не показался.

Жизнь иногда подает нам тревожные сигналы, но молодыми мы не прислушиваемся к ним. Теперь, когда мне перевалило за шестьдесят, и годы быстро, ой как быстро подбираются к семидесяти, я думаю, что пока Кир познавал сладость и горечь взрослой жизни, его слишком мучили жизненные передряги и душевные катаклизмы. Некоторым бывает очень трудно взрослеть. Но кого из нас они не одолевали? Можно подумать, что он единственный на всем белом свете, у кого были проблемы.

Кир становился невыносимым, когда касался темы своей несчастной судьбы. Он вечно ныл, что не может примириться с действительностью, что жизнь оказалась примитивнее его мечтаний, что он не хочет быть ее рабом, а она вынуждает. Считал, что с несправедливостью и мерзостью жизни его может примирить только водка. И утверждал это с тем же удовольствием, которое раздражает в больном, бравирующем своим будто бы добрым здравием. Говоря ахинею, он точно миазмы зла выдыхал. Нет, как тебе такое нравится! А у нас учились и детдомовские, и инвалиды детства. И никто из них не прокисал. Конечно, всякий молодой человек мечтает «полюбить – так королеву, выиграть – так миллион, если властвовать – так над всем миром». Только не понимал он, что это удел королей, а не простых смертных. А нам вкалывать надо было, чтобы чего-то достичь.

Что до Кирки, то я считала, что он просто плут, и это у него на лбу написано, как бы он ни скрывал. Он всегда искал виноватых, но себя пропускал в этом специальном реестре, не заносил в их число, охотно включая всех прочих. Может, это и глупо, но я не любила его еще и потому, что мне всегда представлялось, что широко расставленные на лице глаза означают добродушие их владельца, а если они близко, то выражают коварство характера или хотя бы хитрость.

Инна остановила разбег.

«Ну и сморозила! Не ожидала от нее. Это все равно, что всех толстых считать добрыми, а тощих – злыми… Стареем, дуреем?» – удивилась Аня.

«Не каждому дано взваливать на себя всяческие выверты человеческого поведения, внимательно всматриваться в чужие судьбы, и, как следствие, в свою душу глубже заглядывать. Может, не так уж и плохо, что Инна перераспределяет боль наших товарищей между нами… Слава богу. Глядишь, и сама Инесса освободится от бремени чужих забот и житейских глупостей, и ей станет легче», – подумала Жанна.

Но напрасно она поторопилась с выводами. Забыла кто перед ней, не разлепила глаз. А Инна с воодушевлением продолжила:

– Еще, будучи студентом, вогнал Кирилл мне в душу острый кол. Чего только не выделывал с Тиной этот мнимый гений с нестабильной психикой, одержимый «сокрушительной» верой в победу своего интеллекта. Только энергия, питавшая его гений, не найдя применения быстро иссякла. Сколько раз я ему говорила: «Если желаешь чего-то всей душой, то добьешься. Только ты ни на минуту не должен усомниться в том, что именно это для тебя самое главное. Надо много трудиться, чтобы Всевышний твои желания взял на карандаш. Надо заслужить его расположение. Люди могут обмануть. Космос – нет. Но если остановишься в самом начале разбега, тебя как личности не станет».

…Не только музыка, но и жизнь может быть фальшивой. Собственно их отношения всегда оставляли желать лучшего. Он же своевольный, капризный бесцеремонный. Может, Тина быстро подпадала под очарование его, так называемых творческих идей? Была ими отравлена? Они гипнотизировали ее, и она ползла к нему, как кролик к удаву? И потом долго не отпускала их от себя, ревностно оберегала репутацию своего кумира. Мы, девчонки-физики, – по Киркиным словам – особые: нам не надо красивых слов любви, дай только выслушать новую идею или неподтвержденную гипотезу, да еще из уст молодого новоявленного светила! Нам бы только изучать великий океан непознанных истин, искать смысл человеческого существования. Ведь уравнения есть, а до сути явлений Природы ученые пока не добрались. Только дверь открыли и указали массу дорог, по которым стоит дальше идти следующим поколениям талантов.

Я все делала, что было в моих силах, чтобы помешать этой паре окончательно сойтись. Я говорила Тине: «Здание, построенное на самообмане, долго не устоит. Кир – твоя идея «фикс», твоя хроническая язва. Лечишь, лечишь, но она все равно мгновенно открывается, стоит только спровоцировать малейший повод. А он не заставит себя долго ждать. Этих поводов в вашей жизни всегда будет предостаточно. Будь бдительна, в любой момент, при желании, можно найти причину для недовольства. В нем я чувствую слабость духа и злую волю. Он же раб своих дурных наклонностей, для него существуют только собственные прихоти. Закругляйся с ним, пока не поздно. В твоей жизни и так слишком редки радости, зато горести, тревоги и беды нескончаемы. Ведь у Кирилла сплошные отклонения и загибы.

Подожди, пока твой избранник остепенится. Уже сейчас твоя любовь к нему – боль и грусть. Тебе это надо? Вы не созданы для того, чтобы всегда быть рядом, но твоя наивная любовь не позволяет тебе понять это. В конце концов, свет на нем клином не сошелся. Запомни, если хоть малейшая тень сомнения промелькнет у тебя в голове – не иди замуж, иначе это сомнение со временем разрастется и все равно погубит тебя». Есть люди, которых выручаешь, надеясь на их отдачу в дальнейшем, есть те, которым делаешь что-то хорошее из страха, боясь их мести, а некоторых просто любишь, чувствуешь на расстоянии, жалеешь, прощаешь – вот как я эту несчастную Тину. (Она точка приложения ее невостребованной любви?)

Напрасно я уговаривала Тину. Не отступалась она. Вообрази мое удивление, когда они перебрались в халупу на краю города. А мне она объяснила так: «У каждого из нас что-то было в прошлом. Теперь мы с Кириллом ответственны друг перед другом только за то, что сумеем или не сумеем построить в настоящем и в будущем». Она опять была в плену у своей мечты, у своей надежды. Ох уж эта цепкая иллюзия счастья и вера в свои силы!

Хорошо, конечно, сказала, но без учета самолюбивой мужской натуры. И я с грустью думала: «Скоро, очень скоро в их семье вскроются многочисленные проблемы. И для этого даже не потребуется неосознанного погружения в подсознание. Пройдет влюбленность и вряд ли Кир простит Тине тех, кто был до него. Не может он не знать о ее трудовых подвигах. Молва оболжет ее, и он поверит не Тине, не своим глазам, а сплетникам. Подспудно это знание будет давить ему на мозги, на ревнивое сердце и требовать отыграться, охотясь за новыми ощущениями как минимум, чтобы уравнять счет, и даже с гаком. Он же не сумеет простить безвинно оговоренную, хотя бы потому, что пренебрежительно относится к чужим судьбам. Именно поэтому всё, к чему он прикасается, превращается в прах и в грязь.