Колокольчики Папагено

Перед болезнью Андрея (как вспомнила потом Наталья) Ефимушка особенно ныл, охал и жаловался. Дарья тогда не выдержала и устроила ему скандал:

– Замолчите! Сколько можно! Вы хотите нас всех погубить!

Ефимушка принял это с обычным смирением – как хулу и напраслину.

– Видимо, пора убираться. Что ж, простите. Спасибо за гостеприимство. Век буду помнить.

И как-то быстро-быстро подхватил свой портфель, свился, скрутился, стал как-то скрадываться и исчез.

Бросились догонять. Не догнали. Но, видимо, приказ уже был отдан, и Андрей принял на себя насланную болезнь.

XI

На террасе с размаху хлопнула дверь. При этом из замочной скважины выбило ключ, зазвеневший по полу, и дрогнули стеклышки в переплетах (того и гляди выпадут и разобьются) – то ли от ветра, то ли оттого, что кто-то вошел. Все прислушались. Если бы это был вошедший, тотчас донеслись бы шаги, скрип половиц и прочие звуки, выдающие его присутствие. Но было странно тихо. Поэтому решили, что ветер, хотя на всякий случай говорили вполголоса и продолжали краем уха прислушиваться.

Невольные опасения подтвердились, как всегда подтверждается то, от чего пытались отмахнуться.

– Ага, вы здесь пьянствуете! Хорошо устроились, – воскликнул если не вошедший, то вошедшая, и ею оказалась молодая особа по имени Дарья, худая, с маленьким носом, крупными губами и рыжей челкой, хотя волосы были скорее каштановые.

Все переглянулись, словно они так и думали: конечно же, никакой не ветер, а просто вернулась дочь Натальи, сама немного навеселе, во всяком случае чуть раскосые глаза поблескивали и улыбка на губах блуждала – хмельная.

– У нас отходная по даче, хотя еще неизвестно, кому она отходит. Поэтому и пьянствуем, хотя еще ничего неизвестно… – Наталья виновато взглянула на Натали и только после этого посмотрела на дочь. – А ты где была? И почему босая? Теперь что – новая мода босиком ходить?

– Отец так учит. Я не виновата.

– Опять возле магазина сидела с этими алкашонами?

– Мамочка, дай я им что-нибудь вынесу. Им не хватило. У них душа горит.

– В буфете осталось полбутылки хереса. Можешь взять. Херес не хуже портвейна. Только сама не пей.

– А конька нет?

– И не мечтай. Коньяк я им не дам.

– Ну, пожалуйста. Я тебя очень прошу.

– Не дам и все. Не для них куплено.

– Ах, так! А если я тебе кое-что скажу? – Дарья уклончиво и скромно отвела глаза, словно бы безразличная к тому, что мать ей на это ответит, и в то же время совсем не безразличная.

– Ну, что ты мне такого скажешь? – Наталья не то чтобы забеспокоилась, но, не показывая вида, слегка насторожилась. – Все, что ты можешь сказать, я тысячу раз уже слышала.

– А если я… – Дарья кашлянула, словно у нее так некстати (а на самом деле весьма кстати) запершило в горле, – выхожу замуж?

Она с жалобным видом коснулась горла, привлекая к своему кашлю большее внимание, чем к словам.

– Ты уличная девка! Кто тебя возьмет!

Дарья совсем не обиделась на девку, словно в устах матери это была лучшая похвала.

– Представь себе, берут. И даже очень охотно. Я сама удивляюсь. Наверное, за мои сисечки.

– Замолкни. Противно слушать.

– Молчу, молчу.

– И кто же этот несчастный? За кого ты выходишь? Впрочем, что я спрашиваю! Это абсурд! Сюрреализм. – Наталья подобрала бранное словечко, подобающее жене художника, который сюрреализма не признает. – Ну, что ты молчишь?

– Ты же сама мне велела. А насчет сюра… нет, наоборот, это классика. Я выхожу за Виктора Карповича Подорогу.

– Девоньки, вы слышали? – Наталье понадобились свидетели столь крамольных речей. – За этого пропойцу и забулдыгу! Да пусть меня бульдозером переедут, бензопилой распилят – не позволю.

– Подорога, мамочка, не пропойца. Он – лучший ученик отца. Можно, сказать, продолжатель и систематизатор. К тому же у него, как и у отца, дар предсказания.

– И что же он предсказал?

– Что мы с ним поженимся.

– Ой, смех! Ой, держите меня! Надо же быть такой дурой! Выходить за сорокалетнего мужика!

– И не только это. Он предсказал, что у нас родится необыкновенный ребенок, саошьянт.

– Ну что ты несешь! Ты хотя бы знаешь, кто такой саошьянт?

– Знаю, хотя могу ошибаться.

– Ну?

– Сын Заратуштры. Вернее, один из трех сыновей, которым надлежит родиться.

– Так от кого ты родишь? От Подороги или Заратуштры?

– Мамочка, ты бываешь вульгарна…

– Нет, ты мне объясни. Тебе задурили голову, а я оказываюсь вульгарной…

– Заратуштра – это мистический жених.

– Белая горячка! Типичная белая горячка! Слышал бы отец все эти бредни!

– А он слышал…

– Как он мог слышать?

– Очень просто. Мы с Виктором Карповичем говорили, а он слышал и даже кивал?

– Где и когда?