О любви. Драматургия, проза, воспоминания

Появляется Караваев – невысокий мужичок неопределенного возраста, в костюме, при галстуке.

Караваев. Здравствуйте, дорогие товарищи.

Клавдия. Ну, Унгур… Тут не завьешься. Ты на одном конце чихнешь, а на другом здоровья желают.

Караваев. Слышал я, Таня, гость у тебя?

Клавдия. Тебе что за дело? Ты ей – отец?

Караваев. Я ей побольше отца. Я – отчим. Отчим – это святое слово. Отчим ростит чужое дитя.

Клавдия. Кто ее вырастил? Гриб сушеный! Ты в этом доме не задержался.

Караваев. Такой уж был поворот судьбы, но родственность я к ней сохранил. (Протягивает Багрову руку.) Караваев. Тихон Иванович.

Багров. Владимир Сергеевич.

Караваев. Я вам рад.

Клавдия (кивнув на Багрова). А уж он-то и вовсе счастлив.

Татьяна. Что это ты разнарядился?

Караваев (небрежно). А на свадьбу просили прийти.

Клавдия. Слава те господи, упросили.

Караваев. Во – милосердная сестра. Спереди лечит, сзади калечит.

Клавдия. Тебе-то всё – божья роса. Слышно, ты к Мотылихе прибился?

Караваев. А хоть бы и так.

Клавдия. Нашла сокровище.

Караваев. Про это ты не можешь судить. (Багрову.) Дочь у ней вышла замуж в Орел. Ясное дело, одной ей томно. Сама она – передовая женщина.

Татьяна. Женился бы, если передовая.

Караваев. Я в эти оглобли не коренник.

Татьяна. Все пристяжным норовишь?

Караваев. Естественно. Хомут не трет, и кнут не достанет.

Клавдия. Погонит она тебя в скором времени.

Караваев (гордо). Меня не гонят, я сам ухожу.

Татьяна (невесело усмехнувшись). На этот раз он правду соврал. Мать все надеялась, что вернется.

Караваев. Еще бы! Она меня обожала. К тому ж я ее с детями взял.

Клавдия. Да мука ей от тебя была.

Караваев. Где радость, там мука. Они как двойняшки.

Багров. Он хоть и строг, а справедлив. Это верно – за радость платят.

Караваев. Милый, уж так природа устроена. Кто это любит одну весь век?

Алла. Есть и такие.

Караваев. А я им не верю. Это, знаешь, народ подозрительный.

Алла. Только они и знают любовь.

Караваев. Ой, Алла Глебовна, школьники вырастут – не скажут спасиба за твою науку. Да дай ты мне лучшее в мире пирожное и вели его есть до старости лет – я же, как пес голодный, взвою.

Алла. Жена не пирожное.

Караваев. Тем более.

Клавдия. Что с ним говорить, с переспальщиком? День поживет – и хвост трубой.

Караваев. Ты с мужем пятнадцать лет прожила. Какая разница?

Клавдия. Умолкни.

Караваев. Я жизнерадостный человек. Я и фигурки пилил, и плотничал, а уж расточника нет первей… У меня ремесел в руках была тыща, а я ни за одно не держался. Ни за ремесло, ни за бабу. Может, за то меня и любили. Очень легок был на подъем.

Клавдия. Жалели тебя, а не любили. Видят, что без царя в голове.

Караваев. А пусть жалели. Мне все едино. Хитры вы очень, да я хитрей. Так просто вам поддаться неловко, вот и плетете про свою жалость. «Ты мне не нужен, да жалко тебя». А я не спорил. Мне-то не жалко. Как хочешь, родная, – не в слове суть.

Осторожный стук.

Татьяна. Кто это там?

Голос. Можно?

Алла. Кузьмин.

Татьяна (хмурясь, тихо). Вот, как на грех…

Клавдия. Держись, Татьяна.

Татьяна (сердито, чуть слышно). Ладно, не маленькая.

Клавдия. И я – об этом. С маленькой-то спрос невелик.

Татьяна. Я у себя в дому хозяйка.

Клавдия. Дров бы тебе не наломать.

Татьяна открыла дверь. Входит Кузьмин. Опрятный, подтянутый человек средних лет.

Кузьмин. Прощения прошу, что беспокою. Я к тебе, Таня, вроде посла. Добрый вечер и здравствуйте – всем. Кого знаю, кого не знаю.

Татьяна. Что за посольство, Петр Матвеич? Присядь.

Кузьмин. Спасибо. (Садясь.) Я от Веры. И соответственно – от Грудцова. Все ж таки свадьба. Не каждый день. Если ты не придешь – огорчишь. Алла Глебовна, вас ожидают.

Алла. Я уж иду.

Караваев. Мы – на подходе.

Кузьмин (осторожно). Мне ситуация понятна. Но жизнь идет своим чередом. Скажу о Грудцове. Молодой товарищ. Приехал. Имеет квалификацию. Хочет найти свое место, жить прочно. Это заслуживает поддержки.

Татьяна молчит.

Я тебя целиком понимаю. И ты мое отношение знаешь… (Оборвал себя.) Но я не про то… Просто я думаю, если бы ты хоть ненадолго…

Татьяна. Не в этом дело, Петр Матвеич. Зла во мне нет – душа не пускает. Да и гость у меня – сам видишь.

Кузьмин (негромко). Можно и с гостем. Будут рады.

Татьяна. Так и скажи им – гость у нее.

Кузьмин. Дело твое. Прости за вмешательство.

Татьяна. И ты извини.

Кузьмин. Ладно. Оставим. (Багрову.) Мы с Татьяной вместе работаем. Кузьмин Петр Матвеич.

Багров. Багров.

Мужчины молча, внимательно оглядывают друг друга.

Кузьмин. Кто будете? Из каких краев?

Багров. Корреспондент из Москвы.

Кузьмин. Понятно. И на какой же предмет – у нас?

Багров. А изучаю Татьяну Андревну. Есть потребность ее воспеть.

Кузьмин. Ну что ж. Татьяна Андревна достойна. Вполне заслуживает статьи в областном и даже в центральном органе.

Багров. Совершенно с вами согласен.

Кузьмин. Если я вам могу помочь…

Багров. Очень возможно, что понадобитесь. (С еле уловимой усмешкой.) Внесете необходимую ясность.

Кузьмин (осторожно). Какую?

Багров. Могут возникнуть вопросы.

Татьяна (негромко). Будет вам, Владимир Сергеич.

Караваев. Вот почему про меня не пишут?

Клавдия. Ты б поделился с народом опытом – как бормотуху жрать натощак.

Караваев (оскорблен). Да я ее и в рот не беру. Я в ней давно разочаровался. Ну, с горя или на радостях. А ты вот скажи по справедливости – какую работу другой не сделает, мне ведь несут…

Кузьмин. Скажу о тебе. Эх, Караваев, Караваев, с твоим мастерством, с твоими руками, – с Доски почета ты б мог не сходить.

Караваев. Спасибочки. Может, я в лоб раненный?

Татьяна. А ты помолчи – сойдешь за умного.

Караваев. Да я, падчерица, и вслух не дурак. И за ваших конструкторов разрываться не собираюсь.

Кузьмин (горестно махнув рукой). Эх, Караваев, Караваев, без ветрила ты человек.

Татьяна (неожиданно). Ну и ему приходится солоно. Напишут феню, а он – вертись.

Караваев. А я – про что?

Кузьмин (недовольно). Не пыли, Караваев. Настроишь товарища корреспондента – раздумает писать про Унмаш. Как вам Унгур показался?

Багров. Не слишком.

Кузьмин (опешил). Вот что… (С подчеркнутой вежливостью.) Позвольте спросить – почему?

Багров. А строились без большого ума. Нехорошо бранить покойников, но посмотрите свежим глазом. Всё на юру, сквозняком продуто. Невесело.

Кузьмин (хмурясь). Так ведь не ярмарка. Да и такие уж здесь условия.

Багров. А чем они плохи? У вас редколесье. Тут и располагать дома. А вы все жметесь на пятачке да лепитесь под бок заводу. Поставили три коробки рядом.

Кузьмин. В эти коробки людей поселили. Из развалюх. Вы что же – против?

Багров. Где мне? Я – за. Я – только за.

Клавдия. Что ж это вы на нас бочку катите?

Багров. Я не на вас.

Кузьмин. Ну, на меня.

Алла. Петр Матвеевич – депутат.

Кузьмин. Невесело, говорите? Допустим. А я вот здесь живу и тружусь. А вы поругали да и уедете.

Багров. Знаю. Раз ты в гостях – хвали. Вы правы, я гражданин невоспитанный. Есть грех – не соблюдаю приличий. Особенно когда объясняют: «Невесело, а я вот живу». «Невесело, а я вот терплю». На сто лет вперед этих песен наслушался. Вот они где у меня сидят, эти поповские добродетели.

Кузьмин (не сразу). Вы в самом деле корреспондент?

Багров. Что, не похож?

Кузьмин. Они повнимательней.

Багров. Ну, на это клевать не стоит. Чем равнодушнее человек, тем он внимательнее с виду.

Кузьмин. Занятный вышел у нас разговор. Надо идти. Пошли, Алла Глебовна.

Караваев. Идем, Петр Матвеич, идем.

Кузьмин. Где вы у нас остановились, если, конечно, не секрет?

Багров. Еще не знаю.

Кузьмин. Так ведь уж поздно.

Багров. Так вышло.

Кузьмин. Можете у меня. Рядом. Татьяна Андревна покажет. Вот ключ. Идите ложитесь спать. Я скоро приду, не засижусь.

Багров (усмехнувшись). Благодарю, у меня бессонница. Я по улицам ночью гуляю.

Кузьмин (сухо). Не загуляетесь. Мороз.

Багров. Не беда. Придумаем что-нибудь.

Татьяна. Да не волнуйся ты, Петр Матвеич. Найдем где ему переночевать.

Клавдия. И я содержу такую надежду.

Кузьмин. Я не волнуюсь. Я от души. И для тебя, Татьяна, так лучше.

Татьяна (передернув плечами). Спасибо за добрый совет. И то. Чем черт не шутит, когда бог спит.

Кузьмин (чуть помедлив). Как знаете. Была бы честь предложена. (Быстро уходит.)

Клавдия. Совсем распсиховался мужик.

Алла (тихо). Зря ты, Танюша. Он хороший.

Татьяна (вспылив). Коли хороший – куда ж глядишь?

Алла (совсем тихо). Глупая… это ж судьба твоя…

Татьяна. Моя судьба – моя и забота.

Караваев. Что ты с ней так-то, через губу?

Алла. Ладно. Пошла я.

Татьяна. Будь здорова.

Алла. Доброй ночи, Владимир Сергеевич. Больше, наверное, не увидимся.

Багров молча жмет ей руку. Алла уходит. Клавдия и Караваев внимательно смотрят на Багрова.

Багров (одеваясь). Что же, и я, пожалуй, двинусь.

Татьяна (негромко). Куда?

Багров. Да и вы, друзья, засиделись. Надо хозяйке дать покой.

Караваев. Отлично. Я верю вам как родному. Счастливо, падчерица.

Татьяна. Всего.

Караваев уходит.

Клавдия (Багрову). Вас на станцию проводить?

Татьяна. Оставайтесь.

Клавдия (отводит ее в сторону, чуть слышно). Ты что надумала? (Еще больше понизив голос.) Где он завтра-то будет, а Петр…

Татьяна. Шла бы ты спать.

Клавдия. Очнись, говорю. Понесут по всему Унгуру.

Татьяна. Пусть их. Это меня не колышет.

Клавдия. Ведь сгоришь, и дым не пойдет.

Татьяна упрямо молчит.

(Принужденно улыбаясь, подходит к Багрову.) Не пускает со мной подруга. Видно, я из доверия вышла. Эвон выкатила шары.

Багров. Рад знакомству.

Клавдия погрозила ему, ушла.

Я вот все думаю – надо было идти к Кузьмину.

Татьяна. Долго ж думали.

Багров. Ваша правда. Очень уж он переживал.

Татьяна (кивнув). Очень. Как же иначе? Любит.

Багров. А вы?

Татьяна. Да и я за него собралась. Человек уж больно надежный.

Багров. Честное слово, я пойду.

Татьяна. Ладно. Моя печаль – не ваша. Оставайтесь, вам говорят.

Багров снимает шубу, садится. Оба пристально смотрят друг на друга. За стеной яростно и самозабвенно, с гиком и посвистом пляшут.

Занавес

Бьют часы. Неяркий свет ночника. Багров стоит у окна, в рубашке, без галстука, вглядываясь в предрассветную мглу. Входит Татьяна. На ней домашнее платье-сарафан. За стеной звучит негромкая музыка, еле слышные голоса.

Багров. Совсем темно.

Татьяна. Ты гляди на часы. Об эту пору поздно светает.

Багров (кивнув на стену). Гуляют все еще.

Татьяна. Что ты встал? За мной не тянись. Я ранняя пташка. А в воскресенье всегда дел много – убрать, постирать, вынести мусор.

Багров. Видишь, и я из ранних птиц.

Татьяна. Я уж и теста намесила и чай поставила. Потерпи. Скоро буду тебя кормить.

Багров. Авось не помру.

Татьяна (со смешком). И я умна. Мне бы поставить тушить картошку, а уж потом хороводиться.

Багров. Сядь.

Татьяна. А ведь вспомнила я тебя. Когда Клава сказала, что по телику видела. Вместе со мной она и смотрела. Ты – архитектор шибко важный. Я тебя и потом примечала.

Багров. Очень возможно. Мелькаю часто. Любимец голубых огоньков.

Татьяна. Пошла я, любимец.

Багров. Не уходи.

Татьяна. Хозяйничать надо.

Багров. Успеешь еще.

Пауза.

Татьяна. Ну и что?

Багров. Ну и вот.

Она отозвалась коротким смешком.

Кто там женится?

Татьяна (помотав головой). Не хочу я…

Багров. Скажи.

Татьяна. Там замуж выходят.

Багров. Кто же?

Татьяна. Славочкина невеста. Братика моего.

Багров. А он где?

Татьяна. Он нигде.

Багров. Что это значит?

Татьяна. Значит, что на границе служил.

Багров. Убили?

Татьяна. Там иногда стреляют. (Пауза.) Летом. Года еще не прошло.

Багров. То-то меня не отпустила… Не могла сегодня – одна?..

Татьяна. Я уж давно одна на свете. (Покачав головой.) Какой он мне брат, он был сыночек. Когда наша мамка померла, ему ведь и четырех еще не было. Сама еще пичужка была, а справилась – вырастила какого…

Багров (не сразу). Я-то подумал… ох, сазан…

Татьяна. Да поняла я, что ты подумал. (Пауза.) Только и свету было в окне. Один парнишка ко мне ходил, почудилось, что он с ним неласков, – ревела, а навсегда прогнала.

Багров (кивнув на стену). Пляшут.

Татьяна. Нынче что-то толкнуло: призывников пошла проводить.

Багров (негромко). Один писатель хороший все спрашивал: зачем бабы трудятся? Зачем рожают? (Невесело усмехнулся.) Правда, зачем?

Татьяна. Кого он спрашивал-то?

Багров. Человечество, верно.

Пауза. За стеной негромкая музыка, смех.

Татьяна. Есть тут близко одно сельцо. Называется так красиво – Надежда. Когда мой Славка пацанчиком был, я его часто туда водила вместе с его малышней – за бояркой. Идем по проселку, и, чуть покажутся кресты кладбищенские, дети кричат: вон Надежда! Уж близко! (Оборвала себя.) Смешно?

Багров. Не очень. (Кивок на стену.) А безутешная все наяривает.

Татьяна. Не злись. Девчонка совсем молоденькая. Поплакала, а там успокоилась. Да тут еще человек ей встретился.

Багров. Горько тебе от этого шума.

Татьяна. Горько мне будет, когда там стихнет. (Смотрит на него.) Вконец у меня затосковал? Я ж говорила – не выпытывай.

Багров. Эх, Танечка…

Татьяна. Губы надул как маленький. Покликать, как бабы деревенские кличут? «Иди, иди сюда, мой робеночек. Пустите ко мне робеночка мово».

Багров (взглядывает на часы). Как время идет…

Татьяна. А ты не смотри.

Багров. Так и не вышла замуж?

Татьяна. Нет.

Багров. А многих любила?

Татьяна (резко). С тобой не сравняюсь.

Багров. Это ты с чего же взяла?

Татьяна. Что я, слепая? Черт балованный. Нет, объясни, отчего это женщина всю жизнь должна по струнке ходить?

Багров. Кто тебе говорит…

Татьяна. Молчи. Ну и народ. Еще вчера не знал, что есть такая на свете, завтра будет за тыщи верст, кажется, что́ ему, а как вскинулся – зачем его двадцать лет не ждала.

Багров. А угадала ведь – я ревнивый.

Татьяна. Кабы ревнивый. Самолюбивый. Где я гостевал, другому нельзя.

Багров (развел руками). Ничто человеческое не чуждо…

Татьяна. Сказал людоед.

Багров. Тебя-то не съешь. Больно мудра. А в общем, все правда. Самолюбив я. (Усмехнулся.) Когда себя любишь, у тебя хотя бы соперников мало.

Татьяна. Как ты на Кузьмине-то плясал. Чтоб мне совсем на него не гляделось.

Багров. Не думай, не такой я удав. Просто слышать уже не могу, как нетребовательностью кичатся, а неспособность к переменам за достоинство выдают.

Татьяна. А новые наши дома полил.

Багров. А дом не только чтобы в нем жить. Дом – чтоб на него и смотреть. Все та же лень наизнанку, милая. Сначала штампуют слова и мысли, потом штампуют и города.

Татьяна. Ну а Кузьмин-то чем виноват?

Багров. А не попадай по больному. И сам мне под руку не попадайся. Могу и лишнего наговорить.

Татьяна. Можешь, когда знаешь, что слушают.

Багров. Кто из нас злой – я или ты?

Татьяна. Мне за тебя досадно стало. Тебе человека обидеть легко.

Багров. Очень уж часто меня обманывали. Мало трудятся, много ловчат.

Татьяна. Кузьмин – не из тех.

Багров. Тем лучше для общества.

Татьяна. Уж на него положиться можно. Про многих ли это скажешь? То-то.

Багров (сдержанно). Что же, такие люди редки.

Татьяна. И я для него дорогого дороже. (Пауза.) Все-таки отчим верно сказал: плакали женщины, да любили. А от другого – ни слез, ни счастья. (Чуть помедлив.) С женой хорошо живете?

Багров. Живем.

Татьяна. Ну, не много сказал…

Багров (с усмешкой). Достаточно.

Татьяна. А сын?

Багров. Посмеивается.

Татьяна. Тебя-то любит?

Багров. Так он уж дядя. Кто это знает? Маленький был, тогда я знал…

Татьяна. Занес же черт тебя к нам на станцию…

Багров. А ты-то зачем туда пришла? Призывники уедут завтра.

Татьяна. Сегодня.

Багров. Да. Теперь уж сегодня.

Бьют часы.

Татьяна. Опять проклятые загремели.

Багров. Опять.

Татьяна. Светает уж.

Багров. Нет, темно.

За стеной негромко звучит гитара, доносится еле слышный голос. Оба молча слушают пение.

Татьяна. Скоро уж собираться.

Багров. Скоро.

Татьяна. И ничего я не соображу. Подсолнечное куда-то дела.

Багров. Зачем оно?

Татьяна. А томат залить.

Багров (улыбнувшись). А не зальешь, что с ним случится?

Татьяна. Заплесневеет, надо бы знать.

Багров. Не пропадешь за такой хозяйкой.

Татьяна. Я б за тебя не пошла.

Багров. Напрасно.

Татьяна. Да и ты бы меня не взял.

Багров. Все-то ты знаешь.

Татьяна. И ты все знаешь. Не пара мы.

Багров. Разве?

Татьяна (вспыхнув). Я не о том. Расшутился…

Багров. А ты – серьезно? Можно подумать, у нас сословия.

Татьяна. Ну, не сословия, так условия. Люди уславливаются меж собой – кому с кем быть.

Багров. Да чем ты плоха?

Татьяна (резко). Я всем хороша. Про то и речь. Не у тебя одного самолюбие.

Багров. Вот и чудесно. Друг друга стоим.

Татьяна. Видела я тебя за столом. Уравнение с неизвестным.

Багров (хмурясь). Я за любым столом одинаков.

Татьяна. Привык, значит, дверь ногой открывать.

Багров. Что же мы ссоримся, дураки?

Татьяна. Сама не пойму. Не огрызайся. Времени вовсе мало осталось.

Багров. Суровый ты человек, Шульга.

Татьяна. Да и ты не очень-то мягок. (Кладет руку на его плечо.) Силы в тебе больше, чем надо.

Багров. Это все – городская сила. Мышцы есть, а здоровья нет.

Татьяна. То-то мой дедушка говорил: кто по стерне босой не бегал, тот никогда не будет здоров.

Багров. Мудро.

Татьяна (быстро). Это не про тебя. Ты мне верь – твой век будет долог.

Багров. Так тебе хочется?

Татьяна. А хотя бы. Думаешь, этого мало?

Багров. Много. (Провел рукой по ее волосам.) Я только главного не решил – надо ли, Танечка, заживаться?

Татьяна. Бессовестный, больше ты никто. Худо ли тебе жить на свете?

Багров. Видишь ли ты, какое дело… Есть люди – они стареют естественно. Они в свою старость словно вплывают. А есть другие – этим страшней. Задуманы они молодыми. Жадные они очень. До жизни. До работы. До бабьей ласки. Вот этим стариться – хуже нет.

Татьяна. Гордый – от этого и боишься. Как это в чем-то да уступлю?

Багров. Черт знает, как меняются люди! Читаешь чью-нибудь биографию, и волосы дыбом… Какая юность! Сколько мощи! Сколько огня! И вдруг в конце – одиночество, дым…

Татьяна (ревниво). Много любил-то всяких-разных?

Багров. Я и не знаю, кого любил. Любиться – это еще не любить. Любятся люди то от безволия, то от хорошего воспитания.

Татьяна. Обидеть боялся?

Багров. Вроде того.

Татьяна. Ненавижу вас, сердобольных. (Пауза.) Пост у тебя велик?