Ала ад-Дин и повелитель джиннов

– Ага! – Султан схватил шальвары и сунул их под нос главному визирю. – Вот, смотри, здесь он их жевал! Видишь?

Юсуф внимательно пригляделся к штанам и закатил глаза.

– Какой ужас! Да простит Аллах моего непутевого сына!

– Да подожди ты! – сорвался султан. – И это еще не все!

– Не все? – удивился Юсуф.

– Нет! – рявкнул султан, и Юсуф втянул голову в плечи. – После он пробрался в купальню, где изволила мыться наша дочь со своими служанками, нанеся тем самым страшное оскорбление ей и нам лично!

Юсуф продолжал преданно и безмолвно взирать на своего повелителя, перебирая в руках четки.

– Это все! – поставил жирную точку султан, взмахнув шальварами.

– О, я несчастный! – наконец запричитал Юсуф, колотя кулаками по голове. – Мой непутевый сын опозорил мою седину-у-у… Но повелитель! – Главный визирь внезапно прервал поток завываний. – Ведь они почти муж и жена?

– И что же? – похлопал глазами султан.

– Они поженятся, ведь так, о пресветлый султан? – четки в пальцах Юсуфа завертелись быстрее, гипнотизируя султана.

– Э-э, – задумался повелитель, но перед глазами мелькали черные и белые костяшки, и султан никак не мог сосредоточиться. – Да не верти ты их!

– Слушаюсь, о повелитель, – четки исчезли, и Юсуф начал перебирать пальцами. Султан нахмурил брови и отвернулся.

– Нет, я, разумеется, не обеляю его – он напился как свинья, прости Аллах! – начал Юсуф, заметив нерешительность султана.

– Не говори нам об этом отвратительном, грязном животном, – судорожно сглотнул султан, воздавая всевышнему молитву.

– О каком?

– О свинье! Она нам не нравится, у нас нехорошие воспоминания.

– Слушаюсь, о великий султан. Так вот, я его не обеляю, ведь пьянство – великий грех!

– Вот именно!

– Но его можно понять: такое событие, мальчик немного перестарался…

– Немного? – вскричал султан. – Ну, знаешь!..

– Да-да, отец, – подлила масла в огонь принцесса. – Мало того, он пьяница, так еще и развратник.

– Мальчик нетерпелив, – смиренно склонил голову главный визирь. – Молодость – что поделаешь. Но ведь они почти муж и жена. Стоит ли раздувать проблему из подобных мелочей, о добрейший из справедливейших?

– Ты прав, Юсуф. Как ты считаешь, дочь наша, стоит ли действительно ругаться: подумаешь, перебрал мальчик немного, пошел навестить свою жену…

– В баню! И не жену, а невесту, – взмахнула косами Будур. – Неужели вы ему спустите такое, отец?

– Нет… да… мы… Ну вот, ты нас совсем запутала! Мы теперь не знаем, что с ним делать, – окончательно расстроился султан.

– Выпорите его, отец, и откажите в женитьбе! Он даже сейчас непочтительно лежит перед вами, а что будет, когда он станет моим мужем? Спихнет вас с трона и вышвырнет из дворца?

– То есть как – вышвырнет? – воззрился на дочь султан. – Нас?! Из нашего же дворца?

– Пинком, – подтвердила Будур.

– Нас, великого султана? Пинком?! – опять начал звереть султан и негодующе затопал ногами. – Да мы его!.. Р-разбудить наглеца! Почему он еще спит?

– Слушаемся, о повелитель! – Сразу четверо стражников подхватили тазики и на полусогнутых ногах унеслись прочь.

– О-ох, моя голова! – завозился на полу Нури и приподнялся на локте. – Как мне плохо.

Вернувшиеся с полными тазами стражники окатили его с головы до ног ледяной водой и выстроились в ряд у головы ошалевшего, хватающего ртом воздух Нури.

– Исполнено, о великий султан! – доложила стража.

– Ага-а! – радостно оскалился султан. – А теперь отвечай, дитя порока, зачем ты напился вина, украл вещи нашей дочери и забрался в купальню?

– И еще жевал… – начала было Будур, но султан не дал ей закончиться.

– Э-э! – поморщился он. – Какая разница, дочь наша, жевал он их или не жевал?

– Большая, отец!

– Ну, хорошо, – вздохнул султан. На пустые споры с дочерью сил у него вовсе не осталось. – И еще жевал шальвары. Зачем, о презренный? Отвечай же!

– Не понимаю, – честно признался Нури, снизу вверх глядя на султана.

– Нечестивый проходимец, ты еще вздумал запираться? Встань, когда с тобой говорит султан!

– О-ох. – Нури раскорячился и с третьей попытки все-таки поднялся на ноги. Молодого человека мотало из стороны в сторону, голова болела, но жаловаться он не посмел.

– Чего молчишь? – накинулся на сына Юсуф. – Отвечай всемилостивейшему султану, зачем ты все это проделал? Уй-юй, да отвалятся твои чресла – источник гнусной похоти, проклятый осел! Впрочем, мне кажется, они ему еще понадобятся… – Юсуф прогнулся перед султаном, преданно заглядывая ему в глаза. – Он признает свою ошибку и смиренно просит простить его, о добрейший из султанов!

– Что-то мы не заметили в его взгляде смирения, – усомнился султан в словах главного визиря.

– Есть, есть, – замахал ручками Юсуф. – Только здесь плохое освещение и потому не очень заметно.

Султан еще раз посмотрел в мутные, немного косящие глаза Нури – те сильно походили на глаза полоумного мартовского кота, – и вздохнул.

– Он кается, о султан! – воскликнул Юсуф, заметив, как сына качнуло вперед.

– Да? Странно.

– Но отец… – Будур схватилась за рукав отца. Все вот-вот могло пойти прахом.

– Э-э, дочь наша. Так ли сильна его вина, в самом деле?