«Акушеры». Первый сезон

Палыч появился в ординаторской в тот самый момент, когда Вася пытался исправить непоправимое.

– Прекрасная Мальвина, владычица сердец! – пропел Палыч, приобнял девушку в зеленых тапочках и прошептал окончание фразы ей на ухо.

Известную строчку он посвящал любой женщине, которая попадалась на его пути и в данный момент, по мнению Палыча, соответствовала её содержанию. Менялось только имя.

– Ты в своём репертуаре, Палыч! – кокетливо приняла подачу Мальвина.

– А где начальница? – спросил Палыч, имея в виду Ирину Фердинандовну.

– В операционную вызвали.

– Ну, однакось, кто тут у вас на осмотр? – продолжал Палыч.

– Вот, десять историй приготовили. Две с сахарным диабетом.

– Десять?! Да это же уму непостижимо! Ещё и с диабетом! – воздел руки к потолку Палыч. – Пока чаю не попью – с места не сдвинусь!

– С диабетом Ирина Фердинандовна просила вперед посмотреть, – уточнил Вася мягко. – Они обе в одиннадцатой палате.

– Ну давайте-с их сюда. Что с вами поделаешь. Но сначала непременно чай!

Зная привычки старого терапевта, одна из девушек уже несла Палычу чай и конфетку.

– В работу, как говорится, входить надо медленно, а выходить – быстро! – скаламбурил Палыч и сам расхохотался.

В обед предстоял обход заведующей, и не было никакой надежды получить снисхождение.

Палыч же невозмутимо пил чай и продолжал флиртовать с девушками, отвлекая их от медицинской документации.

4

Ирину Фердинандовну никогда не вызывали, не имея на то серьёзных оснований. Хоть она и считала себя «демократичным» руководителем, больше такое определение в голову ни одному человеку в родильном доме не приходило. Причём, независимо от табеля о рангах.

С самого утра, а точнее с предыдущей смены, в операционной было жарко. Мальвина ничуть не приукрасила, сказав «оперировали всю ночь». У анестезиологов с недавних пор сложилось поверье: дежурят зеленые тапочки – жди беды! В том смысле, что поспать точно не удастся. Рожениц подвозить будут ровно до того часа, пока не закончится смена Мальвины. Однако дежурство давно закончилась, а аврал продолжался. И заступивший на смену анестезиолог был уже на взводе. А всё потому, что было нечто похуже зеленых тапочек: плановая операция Профессора!

Взрослые дяди с многолетним опытом работы в отделении анестезиологии и реанимации, как дети, придумывали любую «отмазку», чтобы только их не угораздило давать наркоз «сперматозоиду». Так они называли между собой Профессора.

Шла двадцатая минута наркоза. В операционной толпилась куча народу. Студенты стояли на почтительном расстоянии от операционного стола, пытаясь что-нибудь разглядеть в щелку между масками и колпаками. Новорожденный до сих пор не был извлечен на свет божий. Педиатр уже перестал нервничать о том, что получит ребёнка в тяжелой медикаментозной депрессии, и просто медитировала в окно. Анестезиолог метался между женщиной и приборами, отдавая распоряжения ассистентке, которая то и дело добавляла в систему новую порцию препарата.

Халат, очки профессора, ассистент, простыни вокруг – всё было в брызгах крови.

– Шить! – требовал тот, кто выполнял сейчас роль хирурга.

Пока не извлечен новорожденный, шить подкожно-жировую клетчатку без особой надобности редко кто станет. Но никто не смел возразить. Студенты – по статусу и непониманию. Остальные – по субординации. Анестезиолог, не будучи в непосредственном подчинении, бурчал вслух «поторопитесь!», а про себя читал молитву вперемешку с матом.

Обычно Профессор брал себе в ассистенты кого-нибудь из заведующих. Но сегодня почему-то решил «поработать» с ординатором, который только что пришёл с курса гинекологии и ещё не успел как следует вникнуть в дела акушерские.

Шла двадцатая минута операции, когда в белых одеждах к столу подплыла Ирина Фердинандовна. Кто-то из взрослого персонала все-таки не выдержал и передал телефонограмму в отделение патологии.

– Дайте-ка, Дмитрийсаныч, – волевым движением крупного плечевого пояса, с соблюдением всех правил асептики и антисептики, она отсепаровала Профессора от операционного стола.

– Сложный клинический случай! – пояснил он подопечным, стоя уже на второй линии, с поднятыми кверху кровавыми перчатками.

Через две секунды педиатр отходил от операционного стола с новорожденным на руках. Обычно этот момент обозначен радостным детским плачем, слышным за пределами операционной. Сейчас же над пеленальным столиком склонились двое: детский врач и анестелиолог. Тишину нарушали только работающие меха наркозного аппарата.

– Ну что там? – не отрываясь от работы пропела Ириан Фердинандовна.

– Интубируем…

Работа продолжалась в штатном режиме: хирург шил, анестезиолог титровал, педиатр скрылся за дверью со своей бесценной ношей. Студенты гуськом удалились вслед за новорожденным. Профессор размывался в предоперционной.

5

Если бы Дмитрийсаныч знал, что за глаза его называют сперматозоидом, то наверняка бы расстроился, поскольку натуру имел утонченную, хоть и чудаковатую. Прозвище это он получил за поджарый для своих шестидесяти вид и незаурядную скорость мысли по всем вопросам теоретического акушерства. На планерке или консилиуме он и правда мог немедленно выдать какое-нибудь блестящее решение. Сама Ирина Фердинандовна, бывало, «снимала перед ним шляпу». Вернее, колпак.

Особенности же работы Профессора в операцинной смущали всех, кроме студентов или конченных пофигистов. Несмотря на это, оперировал он регулярно, добавляя немало седых волос всей осознанной операционной бригаде. Профессор придерживался мнения, что все работники его кафедры обязаны стоять как у операционного, так и у родового стола, чтобы не потерять практических навыков. К последнему, кстати, он давно не подходил.

Рядовые роженицы из отделения патологии попадали в профессорские руки редко. В основном это были «блатные», и обращались они сами, забывая поговорку о том, что учиться надо у профессоров, а лечиться у докторов.

Зная за собой определенные технические огрехи, Профессор брал в ассистенты кого-то вроде Ирины Фердинандовны и тем самым марку держал. Сегодняшняя роженица была не просто из блатных, из коллег: ординатор первого года обучения. Обращаясь непосредственно к Профессору, она полагала, что получает абсолютные преференции и гарантии благополучного исхода дела.

Профессор вошел в кабинет и повернул ключ изнутри. Он не злоупотреблял спиртным, но для такого случая, как этот, держал в сейфе бутылку французского коньяка. Налив янтарной жидкости в круглый бокал, Профессор расположился на кожаном диване. С постера на стене на него смотрела обнаженная нимфа. Была ли она беременна – неизвестно, поскольку живот был сокрыт за рыжими вьющимися локонами. Профессору нравилось думать, что была.

Каждая вещь в кабинете не оставляла сомнений в том, что хозяин был эстетом. Даже акушерский стетоскоп на столе походил на тонкую женскую руку. И да, он ни разу не был применен в дело, а служил исключительно для любования.

Собственных детей у Профессора не было. Сложно сказать, испытывал ли он когда-нибудь в них потребность.

Зато он был авторам нескольких книг об устройстве и заболеваниях молочной железы, что вполне соответствовало сложности натуры и эстетическому восприятию окружающего мира.

Жена называла его Митей и ощущала более ребёнком, чем мужем: угловатым, ранимым и колючим. Сейчас Митя смаковал коньяк и все-таки думал о чужом новороденном младенце.

6

Молодая женщина проснулась в палате реанимационного отделения. Не то что бы она чувствовала себя настолько плохо, просто это был установленный порядок после операции кесарева сечения.

Отделение располагалось на последнем этаже, в непосредственной близости от оперблока.

– Пум-пум-пум-пум, – напевал дежурный реаниматолог, одновременно измеряя пульс и давление.

Возможно, песенка как раз соответствовала нужному ритму.

– Доброго полудня, голубушка! – поприветствовал он, увидев, что пациентка открыла глаза.

Родильница была девушкой жизнерадостной и скорой в решениях не только потому, что чувствовала себя здесь «своей», но и по жизни. Она весело потребовала предоставить ей младенца для кормления.

Дежурный доктор, на своё счастье, на операции не присутствовал, но от коллег был наслышан, поэтому вынужденно лавировал:

– Это же, краса моя, «детство» решает, а мы с тобой у них в подчинении.