Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

И птица бьется, и корова мычитъ, но всетаки они не могутъ такъ жестоко страдать, какъ страдаетъ челов?къ, лишенный свободы и потому возможности удовлетворять законнымъ потребностямъ своей сложной челов?ческой природы.

Челов?ку на свобод? хочется по?сть, онъ по?стъ, не хочется – онъ подождетъ, зная, что онъ найдетъ пищу. Когда ему захочется работать – онъ работаетъ, хочется лежать – онъ лежитъ, хочется спать – онъ спитъ, хочется встать – онъ встаетъ, хочется п?ть – поетъ, хочется быть одному – остается одинъ, хочется покурить, выпить, поговорить – онъ все это можетъ сд?лать. Зд?сь онъ лишенъ всего этаго. ?сть, спать и не спать онъ долженъ въ одно опред?ленное время. Если онъ не хочетъ спать – онъ долженъ лежать, если онъ хочетъ спать – онъ долженъ вставать.[222 - Зач.: Если онъ не хочетъ ?сть сейчасъ, онъ долженъ ?сть, потому что раньше сутокъ не получитъ ничего. Если ему нездоровится, онъ долженъ ?сть все то же. Громко говорить, п?ть, играть онъ не долженъ.] Большей частью не долженъ и работать, исключая того, что ему велятъ. Жизнь эта такъ ужасна, что если бы исполнялись требованiя т?хъ, которые считаютъ себя въ прав? лишать людей свободы и при этомъ думаютъ, что въ этомъ н?тъ ничего жестокаго, то заключенные еще гораздо быстр?е, ч?мъ теперь, умирали бы отъ тоски и нужды.

Начальство, высшее начальство, отъ министровъ и прокуроровъ до смотрителей остроговъ, професируя челов?колюбiе, д?лаетъ все для того, чтобы сд?лать положенiе несчастныхъ заключенныхъ хуже. Оно въ высшихъ сферахъ придумываетъ правила порядка самаго ужаснаго быта для заключенныхъ, а въ низшихъ сферахъ просто крадетъ муку, дрова, сукно, работу арестантовъ. Въ большинств? тюрьмъ на челов?ка приходится не бол?е 1 фунта муки въ вид? нездороваго сырого хл?ба, краденной же мукой выкармливаютъ свиней. Топятъ такъ мало, что р?дко бываетъ больше 8°; халаты из сукна такого р?дкаго, что оно не гр?етъ. Работать заставляютъ мастеровъ на себя. Крадутъ деньги заключенныхъ, бьютъ ихъ. Высшее же начальство, министры, прокуроры, крадутъ жалованье, которое они получаютъ за наблюденiе надъ тюрьмами, и не наблюдаютъ ничего, предоставляя все ближайшимъ начальникамъ, которые смотрятъ на острож[ныхъ] какъ на своихъ кр?постныхъ, дающихъ хорошiй доходъ.

Но несмотря на доброту сторожей, исправляющихъ зло начальниковъ, заключенные переносятъ тяжелыя мученiя, особенно тогда, когда они по какому нибудь случаю выступаютъ изъ обычной колеи жизни. Такъ, наприм?ръ, когда ихъ отправляютъ въ судъ или на по?зда жел?зныхъ дорогъ.

Я знаю, наприм?ръ, случай, когда въ одинъ день въ партiи, которую посылали на Нижегородскую станцiю для отправки, умерло въ одинъ день два челов?ка. Посл? 6[223 - Переправлено из: 8]-м?сячнаго сид?нья безъ воздуха въ сырыхъ ст?нахъ ихъ провели впродолженiи 4-хъ часовъ въ жаркiй день по раскаленной мостовой, и двое умерло, остальные пришли еле живые. Тоже бываетъ зимою, когда ихъ ведутъ въ судъ. Ихъ ведутъ иногда въ 30° морозы безъ теплой одежды, держутъ въ холодныхъ с?няхъ и т. п.

Я никого не хочу ни обвинять, ни обличать, я хочу только сказать, что нельзя такъ поступать съ людьми, какъ поступаютъ съ такъ называемыми преступниками, лишая ихъ свободы и отд?ляя отъ вс?хъ людей. В?дь если бы свободный челов?къ шелъ по улиц? шатаясь отъ слабости, прохожiе остановили бы его, спросили бы его, ?лъ ли онъ, пилъ ли, дали бы ему то, что ему нужно, да онъ и самъ бы спросилъ. Но когда его ведутъ два конвойные, никто не можетъ подойти къ нему, и онъ не можетъ подойти ни къ кому. Конвойнымъ же только одно приказано: стр?лять въ него или колоть его, если онъ поб?житъ. Разговаривать же съ ними имъ запрещено. Тоже самое происходитъ и въ острог?. Его, заключеннаго, никуда не пускаютъ и къ нему никого не пускаютъ, вс? же нужды его взялись удовлетворять т?, которые посадили его. Но разв? они могутъ удовлетворить одной сотой его законныхъ нуждъ сырымъ хл?бомъ, температурой 8° и побоями вс?хъ начальниковъ? Если бы начальство хот?ло точно удовлетворить хоть малой дол? самыхъ законныхъ его нуждъ, имъ бы надо, сотнямъ тысячамъ чиновниковъ, безотлучно жить въ острог?. А они заглядываютъ туда, какъ начальство, разъ въ м?сяцъ. И потому заключенные всегда страшно страдаютъ.[224 - Зачеркнуто: И помочь ихъ страданiямъ нельзя иначе, какъ отпустивъ ихъ на волю.] И одно хоть сколько нибудь смягчаетъ эти страданiя, что д?лаетъ возможной ту ужасную жизнь, которая предписана и ведется въ тюрьмахъ, – это простая доброта самыхъ низшихъ служащихъ: смотрителей, сторожей, которые всегда съ заключенными и которые по доброт? отступаютъ отъ т?хъ правилъ, которые пишутъ т?, которые никогда не бываютъ въ острог? и воображаютъ, что можно, лишая людей свободы и не заботясь о нихъ, быть челов?колюбивымъ. Эти то благод?тели острожныхъ одни д?лаютъ жизнь въ тюрьмахъ возможною, отступая отъ предписанiй начальства и допуская и въ тюрьм? ту свободу, безъ которой не можетъ жить челов?къ, допуская общенiе заключенныхъ между собой, свою пищу, свою одежду, постель, игры, п?сни, табакъ, вино даже, всякiя работы для себя и св?тъ по ночамъ и общенiе съ вн?шнимъ мiромъ.

Такимъ благод?телемъ для Масловой оказался въ этотъ день даже конвойный чувашинъ. Онъ разр?шилъ ей идти тише и взялъ ей булку, которую она съ?ла дорогой. Посл? 6-м?сячнаго сид?нья она такъ устала отъ этаго двойного путешествiя изъ замка въ судъ и изъ суда въ замокъ, что она, когда ее привели къ воротамъ, и конвойный позвонилъ, она привалилась къ ст?нк? и вошла только тогда, когда надзиратель крикнулъ на нее:

– Барышня наша замаялась. Ну, иди, иди. Развились завитки то, – прибавилъ онъ, указывая на ея мокрые отъ пота и прилипшiе ко лбу волоса.

Она посид?ла въ с?няхъ, пока ходили въ контору. Прошли арестанты со двора съ лопатами. Одинъ былъ тотъ самый Костиненко, который посылалъ ей записки, въ которыхъ изъяснялся въ любви.

– Ну что, оправдали?

– Проходи, проходи, не твое д?ло, – сказалъ смотритель.

Маслова сид?ла, снявъ платокъ и оправляя волосы.

– Н?тъ.

– Что жъ, куда?

– Каторга.

– Вона! Касацiю надо.

– Проходи, говорятъ.

Черезъ 5 минутъ вернулись изъ конторы, и Маслова наконецъ очутилась дома, въ своемъ коридор?, въ своей камер?.[225 - Зач.: И первое, что она сд?лала, было то, что она переод?лась, над?въ ситцевую кофту, и разулась. Пока она разд?валась, ее распрашивали, и она разсказывала. Было самое время чая. Вс? сид?ли группами по 3, по 4 челов?ка. Старуха, провожавшая утромъ Маслову, тоже сид?ла за чаемъ съ Авдотьей Степановной и слушала, не переставая пить съ блюдечка.]

Было самое время чая. Въ коридор?, къ кубу съ горячей водой, подходили и отходили съ чайниками арестантки. Шелъ неумолкаемый, въ много голосовъ, женскiй говоръ и крикъ. Въ камер? вс?хъ подсл?дственныхъ было челов?къ 30. Вс? они сами собой разд?лились на группы челов?ка по 4, по три и такъ, этими группами, и пили чай т?, у кого былъ чай. Были и такiя, у которыхъ не было чая, – это т?, которыхъ только что приводили. Вообще въ камер? постоянно шло движенье. Одни выбывали, другiя прибывали.[226 - Зачеркнуто: За время отсутствiя Масловой привели двухъ женщинъ: жидовку и русскую.]

– Что долго такъ? – еще въ коридор?, отходя отъ куба съ м?днымъ чайникомъ, окликнула входящую Маслову ея товарка, Авдотья Степановна, невысокая, полная женщина л?тъ 50, всегда говорившая громко, точно она кричала.

Она судилась за корчемство. Ее пос?щали ея д?ти и носили ей чай сахаръ и всякiе гостинцы. У нея были и деньги. Но ее уважали вс? въ камер? не только за ея деньги и достатокъ, но за р?шительный, правдивый характеръ. Въ томъ, что она не была преступница, но достойная уваженiя женщина, была уб?ждена не только она и вс? ея товарки, но и надзирательница и смотритель. Од?та она была въ ситцевое старое платье, разстегнутое сзади. На с?д?ющей голов? не было платка.

– Что долго? какъ разъ къ чаю привалилась. Иди, – сказала она, проходя быстрыми шагами мимо Масловой и поддерживая другой рукой раскачавшiйся и плескавшiй кипяткомъ чайникъ. – Что же, оправдали? – крикнула она, устанавливая чайникъ на полотенце на нарахъ.

– Н?тъ, – только проговорила Маслова, садясь подл? нея на нары, и тотчасъ же закуривая папироску. Ея туфли сбились на сторону и намяли ей пятку.[227 - Зач.: Въ камер? стоялъ такой же гулъ и визгъ женскихъ голосовъ, какъ и въ коридор?. Ст?ны были голыя, нары грязныя; на нихъ сид?ли, лежали женщины въ грязныхъ одеждахъ. Но въ окно падали косые лучи заходящаго солнца, осв?щая все уже знакомое, и Маслова испытывала чувство успокоенiя.]

– Не тужи, касатка, – сказала старуха, утромъ провожавшая ее. – Везд? люди живутъ.

Старуха эта была въ ихъ чайной компанiи. Старуха эта, м?щанка, судилась за[228 - Зач.: убiйство д?тей, которых она принимала.] прiемъ краденныхъ вещей. Она развязывала полотняный узелокъ, въ которомъ у нея былъ чай и сахаръ.

– Отбила ноги, я чай?[229 - Зач.: – Измучалась совс?мъ, – отв?чала Маслова.]

Маслова между т?мъ разувалась и разд?валась. Эта камера, съ кричащимъ въ ней народомъ, съ тяжелымъ запахомъ людского пота и дыханiя, съ своими голыми нарами казалась ей радостнымъ пристанищемъ посл? суда съ прокуроромъ и чуждаго города, по которому она два часа по середин? улицъ шагала между конвойными. Она облегчительно вздохнула, какъ добралась до своего м?ста съ правой стороны отъ двери и, разд?вшись, тотчасъ же легла на нары, заложивъ обнаженныя, еще красивыя полныя руки подъ голову. Она закрыла глаза и, несмотря на страшный шумъ и говоръ кругомъ въ камер?, – особенно кричала цыганка, бранившаяся съ сос?дками въ л?вомъ углу камеры, – забылась и на минуту заснула. Но визгъ цыганки и крикъ многихъ голосовъ разбудилъ ее.

– Что жъ, Любаша, будешь пить? – обратилась къ Масловой, какъ только она открыла глаза, четвертая компаньонка ихъ чая, Маша, д?вушка, дочь дьячка, обвинявшаяся въ убiйств? своего ребенка, самый близкiй челов?къ Масловой. Это была средняго роста, б?локурая, съ самымъ обыкновеннымъ русскимъ лицомъ д?вушка, въ полосатомъ ситцевомъ плать?, съ большой косой. Всегда тихая, кроткая, робкая Маша пробыла дв? нед?ли въ этой камер? и съ самаго перваго прихода своего полюбила Маслову и старалась всячески служить ей и облегчить ей жизнь.

– Чай хорошiй. Налить?

– Ну, налей, чтоль, – сказала Маслова, подбирая ноги.

Чайникъ съ двумя кружками и чаш[кой] стоялъ на полотенц?, на краю наръ. Съ одной стороны сид?ла Степановна, закусывая калачемъ, съ другой старуха, пившая съ блюдечка. Маша сид?ла напротивъ на узл? и разливала.

– Чтожъ это они? – спросила Маслова про крикъ въ л?вомъ углу.

– А кто ихъ разберетъ. За надзирателемъ пошли. Не под?лили чего то. Да пьяна опять. Хоть бы вино на время въ другую камеру посадили. А то все съ ней вм?ст?. Скучно ей одной будетъ?

– Кому, вину то?

– Оно найдетъ товарищей. Вишь, расп?ваетъ.

И об? старухи засм?ялись; засм?ялась и Маша. Степановна неодобрительно покачала головой.

Пришелъ надзиратель, что то разсудилъ, кому то пригрозилъ и увелъ съ собой растрепанную и отчаянно кричащую цыганку. Въ камер? относительно затихло.

Маслова выпила кружку чая, по?ла калача, оживилась и стала разсказывать своимъ п?вучимъ голосомъ, какъ ее судили, какъ говорилъ прокуроръ и судьи и какъ приговорили ее къ каторг?. И какъ только выговорила слово каторга, опять заплакала.

– То то сл?пые, – сказала Степановна – кого надо осудить, оправдаютъ, кого надо оправдать, осудятъ. Видно, застилаетъ глаза мзда. Будешь[230 - В подлинник?: Будетъ] еще пить? Я засыплю.

Въ середин? чая послышался звонокъ внизу и свистокъ. Это значило – пов?рка. Вс? вышли въ коридоръ. Вошелъ дежурный офицеръ съ надзирателями. Вс? арестантки стали парами, въ два ряда. Второй рядъ клалъ руки на плечи первого ряда. Степановна стала позади Ивановны (старухи, судящейся за прiемъ краденаго), Маша – позади Масловой, и об? положили руки на плечи стоявшихъ впереди. Надзиратель перекликнулъ вс?хъ, сосчиталъ и вышелъ. Двери заперли, внесли вонючую парашку. Теперь надо бъ было ложиться.

Лежали пары тоже вм?ст?: Степановна съ Ивановной, Маша съ Масловой. Вс? разд?лись и лампу завернули. Прежде ч?мъ ложиться, вс? стали молиться. Ивановна молилась особенно долго. Маслова помолилась своей привычной молитвой: Богородица и Отче нашъ, которымъ она не приписывала никакого значенiя, но повторяла по привычк?. Маша молилась длинн?е. Когда Ивановна легла тоже, скрипя на своихъ доскахъ, между ними начался тихiй разговоръ, какъ всегда по ночамъ, прежде ч?мъ засыпать. Такiе же разговоры велись и въ другихъ концахъ камеры. Вс? лежали. Не лежала только одна д?вушка, взятая недавно въ город? за воровство. Она зажгла огарокъ въ бутылк? и старательно шила. Она готовила себ? новое платье на завтрешнюю об?дню. Сид?ла еще женщина, снявшая рубаху и давившая нас?комыхъ.

Спали только женщины дв?, три: дурочка и[231 - Зачеркнуто: проститутка,] толстая жидовка, которыя всегда спали. Остальныя же вс? кучками говорили негромко; изр?дка слышался см?хъ. Пензенская, какъ ее звали, обвиняемая[232 - В подлиннике: обвиняемую] въ участiи въ воровств? шайкой, какъ всегда, чахоточно кашляла въ своемъ углу.

Въ кружк?, въ которомъ была Маслова, шелъ разговоръ о новостяхъ дня. Вс? нынче мыли полы до вечера. Матрена прошлась въ больницу, притворяясь, что родить хочетъ, но ее освид?тельствовали, – не приняли. Она сказала смотрителю:

– Рожу зд?сь, вы отв?тите.

– Хоть троихъ.

Потомъ разсказывали про записку отъ Костиненки. Еще говорили про то, что завтра ждутъ къ об?дн? какого то начальника. Понемногу стали затихать. Маслова долго не спала. Оно говорила съ Машей про то, что она думаетъ о томъ, гд? будетъ ея каторга. Маша ут?шала ее. У нея ныли ноги и все слышался голосъ прокурора. Наконецъ и она заснула.

Во сн? она вид?ла, чего давно не видала: себя въ Панов?, будто она стираетъ б?лье и положила на берегъ, а собаки все утащили, и она б?гаетъ за ними и не можетъ собрать. Къ утру она кр?пко заснула. Въ 5 часовъ разбудилъ звонокъ и свистокъ. Уже многiе поднялись и шли въ коридоръ мыться. Воздухъ быль вонючiй, густой. Маслова посп?шно од?лась и вышла на пов?рку. Посл? пов?рки, не усп?ли покурить и напиться чая, какъ позвали къ об?дни. За об?дней опять вид?лась съ Костиненко. Священникъ читалъ пропов?дь. П?вчiе п?ли хорошо. Слышно было, что принесено было много подаянiй. Пос?тителей Маслова не ждала. Ее пос?щала Настя, д?вушка отъ Розанова, любившая ее и приносившая ей денегъ и платье. Но Настя у?хала теперь въ Калугу. И Маслова не ждала никого. Такъ что, когда надзирательница въ числ? вызванныхъ лицъ на свиданье назвала и ее, она очень удивилась. Удивилась и обрадовалась. Свиданья, съ к?мъ бы ни было, были одно изъ самыхъ радостныхъ событiй въ острожной жизни. Она над?ла кофточку и пошла съ другими въ прiемную комнату. Вызывалъ ее на свиданiе Нехлюдовъ.

* № 57 (рук. № 19).

И началась служба. <Стояли тысячи измученныхъ и мучимыхъ мущинъ и женщинъ, лишенныхъ челов?ческаго образа и охраняемыхъ людьми въ мундирахъ съ тесаками, саблями и штыками, и для ут?шенiя совершалась христiанская молитва – церковная служба, въ которой имъ, хотя и съ н?которыми ограниченiями, позволялось принять участiе.>[233 - Взятое в ломаные скобки обведено сбоку чертой с пометкой п[ропустить].]

Служба началась съ того, что дьячекъ, приготовивъ жаровню съ ладаномъ и горячую воду и доставъ изъ шкапа ризу, приготовилъ ее для священника. Потомъ онъ сталъ на клиросъ и началъ по старой, затасканной книг?[234 - Зачеркнуто: старательно, какъ можно скор?е, выговаривать непонятныя cлавянскiя слова.] такъ скоро читать что то, что никакъ нельзя было понять, что онъ читаетъ. В изв?стныхъ м?стахъ онъ махалъ рукою и кланялся, и вс? арестанты д?лали тоже. Въ середин? этого чтенiя,[235 - Зач.: челов?къ въ странномъ од?янiи, молодой, здоровый,] въ церковь вошелъ легкими быстрыми шагами священникъ съ длинными расчесанными волосами и[236 - Зач.: прошелъ] мимо арестантовъ, кланяясь имъ и махая крестообразно рукой надъ т?ми, которые подходили къ нему, прошелъ[237 - Зач.: за перегородку. Челов?къ этотъ, священникъ, которому предполагается получать прямо отъ Христа волшебный даръ прощать людямъ гр?хи и д?лать изъ хл?ба и вина кровь и мясо,] въ дверь, на которой, на голубомъ фон?, былъ изображенъ юноша съ длинными волосами и крыльями, за золоченую перегородку и тамъ сверхъ своего платья, шерстянаго кафтана съ широкими рукавами, над?лъ еще парчевый фартукъ и тотчасъ же сталъ, махая рукой и кланяясь, бормотать какiя-то непонятныя, какъ и дьячокъ, слова.[238 - Зач.: все это для того, чтобы произвести то удивительное д?йствiе, которое называется проскомидiей и состоитъ въ томъ, что изъ воды и хл?ба д?лается воображаемая кровь и т?ло. Н?сколько разъ священникъвыходилъ изъ за перегородки въ двери, на которыхъ написаны молодые мущины съ крыльями, и на виду у вс?хъ бормоталъ и кланялся. Это называлось – проскомидiя. Въ это время челов?къ съ длинными волосами] Потомъ онъ подошелъ къ столу, покрытому обшитымъ галуномъ чахломъ и, засучивъ рукава, влилъ прежде въ золоченую чашку воды и вина и потомъ, взявъ пять маленькихъ хл?бцевъ, которые стояли на стол?, и ножичкомъ началъ выр?зать изъ нихъ кусочки и старательно раскладывать ихъ въ изв?стномъ порядк? на особенное блюдцо. Изъ перваго хл?бца кусочекъ онъ положилъ въ середину. Кусочекъ этотъ означалъ агнца, изъ 2-го хл?бца вынутый кусочекъ означалъ Божью матерь. Изъ третьяго[239 - Зачеркнуто: длинноволосый челов?къ] хл?бца священникъ вынулъ 9 кусочковъ: одинъ въ честь Іоанна Предтечи, другой въ честь пророковъ, 3-iй въ честь Апостоловъ, 4-ый – Святителей, 5-ый – мучениковъ, 6-ой – Преподобныхъ, 7-ой – безсребренниковъ, 8-ой – Богоотца Іоакима и Анны и 9-ый – святаго дня.[240 - Зач.: и Василiя Великаго] Изъ четвертаго хл?ба священникъ выр?залъ еще больше кусочковъ для того, чтобы были здоровы православные христiане вообще и особенно т?, кто за это заплатилъ.[241 - Зач.: Многiе арестанты платили за это.] Изъ пятаго хл?бца священникъ вынулъ тоже н?сколько кусочковъ, для того что бы на томъ св?т? спаслись т?, за кого заплатили деньги. Уложивъ вс? кусочки вокругъ перваго, священникъ закрылъ вс? ихъ тремя разными расшитыми салфетками.