Владек Шейбал

– Катаржина! Нет, пустите меня к ней! – он закричал, чувствуя, что задыхается о слез.

Кто-то начал трясти его и Владислав резко открыл глаза. Над ним стоял бледный Стас, старающийся разбудить друга от кошмаров. Юноша сел, ощущая, как щеки пылают от слез. Оказалось, не во сне, а наяву плакал он.

– Вот и славно, ты нас так всех напугал своими криками, – Стас сел рядом, подал ему стакан воды.

Влад пил долго, наконец, осознав жажду. Он огляделся: остальные пленники внимательно глядели на него – кто с интересом, кто с усмешкой, кто с негодованием. Он хотел о чем-то спросить Стаса, но в комнату вошли два гестаповца, приказали собираться на работы. Перед выходом к Владиславу подошел Ян. Пользуясь отсутствием Стаса, мужчина приблизил свое злое лицо к юноше, сказал:

– А, у нас здесь любовные делишки?! Катаржина, значит? – и, понизив голос, добавил. – Ты, жидок, не лезь к нашим девушкам, не порть нашу славянскую кровь.

Влад промолчал на эти обвинения. Он теперь знал, что тайна сердца его раскрыта перед другими, а сам он стал насмешкой в глазах поляков. Ну что же, и это испытание он выдержит, вынесет то, что предначертано судьбой.

Поляков привели в лес, в самую чащу. Ветви елок больно кололи лицо и тело, и даже утром здесь царила темнота – как в детских сказках. Немцы велели пленникам срезать деревья, расчищать поляну для дальнейшей постройки. Те, кто покрепче да сильнее, взялись за топоры, остальные относили срубленные ветки и стволы в другое место. Владиславу понравилось здесь – в лесу, среди деревьев, вдыхая горьковатый приятный запах хвои. Иной раз останавливаясь, он запрокидывал голову, глядел на голубое небо, ладонью ловил косые лучи солнца, проглядывающие сквозь деревья. В такие моменты ему становилось и радостно и грустно одновременно. Он был счастлив бродить среди сосен, слышать чириканье уже редких птиц, собирать грибы, пряча их в карманы куртки, и в то же время он осознавал, что несвободен, что находится за колючей проволокой, а там – далеко, живут его родные, горячо любимые люди. Однажды, оставив со Стасом рабочую поляну, Владислав поднял голову и увидел стаю белых чаек, с пронзительными криками летящих за дюны – там, где плескалось море. Раскинув руки в стороны, юноша ринулся по лесу, воскликнув то ли в отчаянии, то ли с мольбой:

– Птицы, и меня, и меня тоже возьмите с собой, я хочу улететь вместе с вами. Я тоже хочу быть свободным!

Стас наблюдал за ним. Тугой комок рыданий сдавил его горло, жалость к человеку и другу наполнило его сердце непонятной тоской. Подождав немного, мужчина взял себя в руки и проговорил:

– Влад, подойти сюда.

Тот покорно сел с ним рядом, его большие, необычайной красоты глаза наполнились слезами. Стас сказал:

– Покуда отца твоего нет рядом, я стану вместо него. Сделаю все возможное, дабы ты остался в живых и смог вернуться домой. У меня много практик выживания, я поделюсь с тобой ими, только слушайся меня во всем и держись всегда рядом.

– Я постараюсь.

– Нет, не старайся, а делай то, что буду говорить, иначе живой ты отсюда не выйдешь. И еще… Не нравится мне Ян, будь осторожен. Наверняка он захочет навредить тебе, не днем, а ночью, когда все будут спать. Советую тебе вечером, после окончания работ, взять с собой палку или дубинку и оставить ее при себе на случай, если Ян нападет на тебя.

Владислав внимательно слушал, а в голове вертелись различные мысли: за что его ненавидят, почему Ян ополчился на него, что делать, как защитить себя? Наступила тишина. Высоко над головой качались кроны деревьев, птицы с чириканьем перелетали с ветки на ветку, свежий морской ветерок ласкал лицо. Все было тихо, мирно. Взяв в руки камешек, Влад повертел его в руках, проговорил:

– Когда я был маленький, моя тетя Ванда – старшая сестра отца, много рассказывала о традициях, культуре нашего народа. Она учила меня читать и писать по-армянски – это было так сложно. А еще тяте поведала о судьбе нашей. Мы, армяне, из века в век терпели притязания других народов на наши земли; нас ненавидят соседи за то только, что мы верим в Иисуса Христа, за то, что мы христиане. Турки-османы вырезали нас, отняли наши исконные земли и даже священную гору Арарат, где по приданию сохранились останки Ноева ковчега. Они убивали армян, искренне веря в справедливость деяний своих перед Аллахом. Тогда, будучи ребенком, я ответил, что когда вырасту, убью всех мусульман, а их Бог-Аллах умрет сам, потому что некому станет Ему поклоняться. А ныне, здесь в Германии и в родной Польше я увидел, что христиане больше других враги своим же. Сколько нас здесь? Я видел французов, видел русских за другим забором. Господи, как мне стало их жаль! Немцы не дают русским даже хлеба и те вынуждены есть траву, землю, а позже умирать в муках, чувствуя, как земля в их кишках превращается в глину.

– Великие злодеяния всегда творились с именем Бог на устах, и не религия тому виной, – ответил Стас, уставший, измученный.

Глава десятая

Шел с утра осенний дождь. Крупные капли попадали в ветхую крышу барака, в дыры, из-за чего в комнатах стало сыро. Пленники не работали, а немцы не приходили и даже не принесли никакой еды. Некоторые, усевшись в круг, играли сделанными из газетной бумаги карты, кто-то спал, были и те, что сидели полукругом и вели беседы. Так прошел день. Наступил холодный ветреный вечер.

Мучаясь от сырости, жесткой соломы и голода, Владислав не мог уснуть, но и общаться с кем-либо не было сил. Когда большинство улеглись спать и в комнате раздался храп, юноша, спотыкаясь, побрел к выходу. Он ясно понимал, что его могли застрелить охранники или же забить свои, но неимоверное, какое-то животное чувство голода притупило страх перед опасностью. Влад вышел на улицу и направился туда, где немцы выкидывали мусор. В темноте, под дождем, весь мокрый и продрогший, Владислав рылся в мусорном баке, не чувствуя ни отвращения, ни презрения к самому себе. Лишь голод и пустой желудок контролировали его действия. Отыскав в куче отходов рыбные кишки и картофельную кожуру, он быстро спрятал их в карманы и радостный, позабыв об усталости, вернулся в барак. Молодой человек в тишине разбудил Стаса и их нового друга Фрадека. Втроем они сварили нехитрый ужин – что-то отдаленно напоминающий суп. Ели молча, наслаждаясь рыбным вкусом, будто сидели за королевским столом. Ночью Владислав не мог уснуть. Горел желудок, крутило в кишках, во рту чувствовался горьковатый привкус рыбных потрохов. Тошнота скопилась в желудке и поднялась к горлу. Ловя ртом воздух, опираясь на стены, юноша кое-как добрался до уборной, его долго рвало. Очистив желудок, он избавился от боли, но недомогание все еще ощущалось в животе.

Утром Владислав пробудился от гортанного окрика немца. Бледный, невыспавшийся, с покрасневшими белками глаз, он не взял завтрака, от одного вида еды его выворачивало наизнанку. Но на работу он пошел, ибо гестаповцем было все равно на его недомогание. Полякам дали задание – таскать по пять кирпичей к тому месту, где строились казармы для хранения ракет V1. Пока одни таскали тяжести, другие месили цемент и возводили стены. Это была борьба на выживание: все те, кто не справлялся и падал, немцы отводили в сторону и расстреливали – в назидание остальным.

Владиславу было приказано таскать в деревянной корзине на спине по пять или шесть кирпичей. Сначала нужно было погрузить все на дно, потом взвалить на себя и идти к стройке, сгибаясь под тяжелой ношей. Спина и плечи ныли, ноги подкашивались, перед глазами в свете то и дело кружились мошки – от голода и бессилии. Работать стало невыносимо, хотелось одного – упасть, уткнуться лицом в землю и плакать. Но он знал, что и это ему не позволено.

К обеду вновь к горлу подступила тошнота. Таскать кирпичи стало невыносимо, а Стас и Фрадек находились далеко – на стройке. Машинально сложив кирпичей меньше положенного, надеясь, что никто того не заметит, Влад взвалил на спину корзину и тут позади раздался голос Яна, обращенного не к нему:

– Офицер, этот мальчишка взял только три кирпича.

Остальные поляки поглядели на гестаповцев, перевели взгляд на Яна – немного задержались на нем, а затем обратили взоры на Владислава. Немец приблизился к юноше, посчитал кирпичи в его корзине и приказал:

– Снимай обувь и ложись на землю, щенок.

Он призвал еще одного охранника и вместе они навалились на испуганного пленника, принялись что есть мочи бить его по пяткам деревянной дубинкой. Владислав, дабы не закричать, кусал пальцы и землю, из глаз текли слезы. Страха не было, оставалось лишь одно желание – убежать, спрятаться ото всех, прижаться к матери, выплакаться в ее теплые колени. Удары следовали один за другим, боли почти не было. Все слилось воедино. В глаза ударила яркая вспышка света и все погрузилось во тьму.

Он осмотрелся по сторонам, сидя на голой каменистой земле. Вокруг словно волны поднимались горные вершины, высоко в небе – голубом, ярком, парил одинокий орел. Владислав силился подняться, но не мог: какая-то невидимая сила сковала его ноги, прижала к земле. И сразу в свете дня, на фоне скал, возник далекий, но до боли родной и знакомый образ дяди Теодоровича. Архиепископ: высокий, гордый, в черной сутане, ниспадающей складками по широким плечам, посматривал сверху вниз на племянника и лицо его отражалось в лучах тенью.

– Дядя, дядюшка, забери меня к себе, – молвил Влад и крупные капли слез стекли по его щекам.

Жозеф продолжал стоять каменным изваянием, ни один мускул не дрогнул на его лице, он молчал. Юноша вновь взмолился, и тогда архиепископ проговорил словно сквозь туман:

– Вставай и иди к своим. Вставай, вставай, – и медленно стал удаляться в другую сторону, растворяясь в свете.

Видение прошло. Влад медленно приоткрыл глаза. Он лежал на земле, вокруг было темно. Подле него на корточках сидел Стас, который и старался привести друга в чувства.

– Слава Богу, ты жив, – прошептал мужчина и голос его потонул в туманной дымке, – вставай, нам нужно уходить, иначе ты замерзнешь.

С его помощью Владислав кое-как поднялся, волна боли окатила все его тело. Опираясь на плечо Стаса, он добрался до барака, и когда шел по узкому коридору, то за ним тянулся кровавый след, оставленный стопами. Он спал без сна, даже солома не казалась ему такой жесткой. Наутро Стас приблизился к нему, приложил ладонь на его лоб – он весь горел. Нет, нельзя было Владиславу с высокой температурой идти работать. Когда пришли офицеры выгонять пленников на стройку, юноша не смог даже открыть глаза. Немец удивился, но приказал, обращаясь к Стасу:

– Поднимай твоего дружка и идите работать, иначе он сдохнет сегодня же.

– Посмотрите, этот человек болен. Сжальтесь, прошу вас. Я готов выполнить работу за него.

Немного подумав, гестаповец махнул рукой и ответил:

– Ладно, но только сегодня. Если и завтра он не встанет, то его отдадут на съедение собакам, а тебя изобьют. Так и знай.

Поздно вечером пленники вернулись с работ. Стас сел на свою постель: уставший, голодный, изможденный, он полежал какое-то время с закрытыми глазами, когда усталость спала с тела, он вышел и через несколько минут вернулся с кружкой чая и кусочком хлеба. Подойдя к Владиславу, мужчина разбудил его и велел хоть немного поесть. Три дня юноша не ел и потому быстро съел все то, что принес друг. Тепло чая медленно обволокло желудок, наслаждаясь этим теплом, он почувствовал себя заметно лучше. Сил как будто прибавилось и Влад улыбнулся. Стас наклонился к его уху, тихо сказал:

– Фрадек рассказал, что сегодня Яна избили в лесу – наши, поляки. Такова цена за предательство.

Владислав кусал хлеб, запивал чаем. Мир вокруг становился лучше и в душе его затлел огонек надежды на спасение; пряча эмоции, он хотел лишь одного: убежать отсюда, вырваться на свободу, а там пусть что будет, даже если немцы начнут стрелять в спину. Лучше уж погибнуть на воле, нежели гнить долгие месяцы в заточении.

Глава одиннадцатая

Строительство казарм продолжалось – однотонная тяжелая работа. По вечерам Владислав, Стас и Фрадек уходили в лес, выжидали. Стас поведал, что в темное время кролики выходят на охоту и их легко поймать. Перед сном охотники наслаждались кроличьим нежным мясом, а шкуры с мягким мехом оставляли сушиться. Стас говорил, что с наступлением холодов их них они сошьют теплые варежки. Голова от голода более не кружилась, хотя слабость во всем теле постоянно присутствовала. У Влада болели ступни, но он терпел, сдерживал себя, боясь получить пулю в лоб.

Одним солнечным утром офицер подозвал Владислава, сказал:

– Ты какой-то маленький и слабый, от тебя мало толку. Но ничего, и для тебя есть работа. Отправляйся на кухню, где работают женщины. Они скажут, что ты будешь выполнять.

Юноша обрадовался. Он хотел было поблагодарить, сказать спасибо, но вместо этого только кивнул в ответ. Кашеварня располагалась за казармами, за штаб-квартирой, в самом дальнем месте – напротив общежития офицеров, охранников и солдат. Из кухни доносился звон посуды и приятный запах еды – там готовили лишь для немцев. Владислав робко вошел на кухню, от запаха каши во рту скопилась слюна и он понял, как сильно был голоден. Три кухарки – большие, полные немки злобно взглянули на пленника, пальцем указали на корыто с горячей мыльной водой. Влад все понял. Засучив по локоть рукава, он запустил руки в горячую воду, блаженно улыбнулся. Наконец-то чисто, тепло. Он был готов вечность мыть посуду, лишь бы не возвращаться в грязный барак с ледяной водой. Пока юноша мыл тарелки, ложки и кастрюли, солнце заглянуло на кухню, заиграв радужными бликами в пене. У Владислава в памяти всплыло детство – светлое, беззаботное, когда мама купала его в ванне, бросив кусочек душистого мыла в воду, и пена со сладостным ароматом также играла бликами при свете свечи, он играл с пузырями, а Бронислава тем временем мылила его волосы шампунем. Как он был счастлив тогда!

Когда Влад выполнил первую работу, одна из женщин заставила его чистить картошку. Юноша ни разу в жизни не чистил овощи, но сейчас он старался как можно лучше справиться с заданием. Осмотревшись по сторонам, Владислав уличил момент, когда никто его не видит, и украдкой начал прятать картофельную кожуру себе в карманы. Он чистил и прятал, чистил и прятал, пока не узрел на столе кусок свинины. Мясо лежало на краю отдельно от остальных продуктов. Не долго думая, молодой человек подкрался к столу и только хотел было схватить мясо, как его руку перехватила сильная ладонь кухарки. Большая, грузная женщина возвышалась горой над исхудалым невысоким юношей, который со страхом глядел на нее большими голубыми глазами. Кухарка наступила всем своим мощным телом, кулаками била Владислава, хватала из его карманов картофельные очистки, кусок свинины. Он закрывался от ударов, плакал от обиды и отчаяния – из-за того, что так позорно был пойман на воровстве.

– Ах, ты, проклятый польский выродок! Ты варшавский бандит, такой же подлый, как и все ваше племя.

Кухарка продолжала наносить удары мощным кулаком, плевалась в лицо юноши, изрыгала проклятия. Женщина, казалось, вошла в раж, жалости к пленнику и вору у нее не было. Она готова была забить его до смерти, если бы на кухню не зашла другая кухарка, которая подбежала к ним, остановив жестокое избиение.

– Что ты творишь Ильза? Разве нам велено бить пленников?