Златые купола над Русью. Книга 2

– Уходят?! – воскликнул Хабар-Симский – сон как рукой сняло.

Умывшись, наспех оделся, выбежал из дома. У ворот его дожидался конь. У бойницах тех стен, что окружали город, столпился народ, с замиранием сердца и ликованием в голосе провожали уходящее войско неприятеля. Завидев воеводу, люд расступился, дав ему дорогу. Иван Васильевич с завидной ловкостью, словно ему вернули отроческие годы, взобрался к зубчатому выступу стены и ахнул, увидев поистине чудо: татары собирали свой лагерь, спешно понукали лошадей, а ближе к лесу, в лучах утреннего солнца, над посеребряным белоснежным снегом реяли хоругви и золотые стяги московского войска. Видать, Иван и взаправду решил помочь не своим даже, а чужим – русским.

– Спасибо Тебе, Господи, – прошептал Хабар-Симский и перекрестился, по его щекам текли слезы безудержной радости.

5. Награда

Нижегородцы радостно встретили московское воинство, с хлебом и солью вышли встречать помощников своих. Потом похоронили, оплакали погибших и воротились к превычной, уже новой, жизни. Само московское войско прибыло во главе с великокняжеским братом Андремм Ивановичем, которому государь Василий всецело доверял и которому дал опасное, но великое дело – прогнать неверных татар с русской земли. Когда только Иван, заручившись поддержкой и грамотой Хабар-Симского, въехал в Москву, его тут же окружили стрелецкие головы, связали, поволокли было в пыточную: мол, кто таков да откуда, как вдруг Иван достал из-за пазухи свернутый пергамент с боярской печатью – как талисманом загородился им, воскликнул:

– Вот грамота от Ивана Васильевича, воеводы нижегородского, к самому великому государю!

Его бы убили да только решили сперва доложить о том Василию Ивановичу. Великий князь через дьяка услышал о судьбе Нижнего Новгорода, еще пуще обозлился на казанцев. В тот же день собрал совет думных бояр, полдня спорили-рядили, как быть, последним высказался самый младший из государевых братьев, Андрей – князь старицкий и волокамский:

– Сдается мне, что Иван Васильевич просит о помощи супротив хана, надо бы помочь.

– Вот и порешили, – ответил государь, довольный младшим братом, – ты и пойдешь вызволять Нижний Новгород от врагов, на то даю тебе указ мой и средства на сбор рати.

Зашептались недовольно старые бояре, по углам притихли, затаив злобу на Василия Ивановича, да делать было нечего: пришлось им, утаив жадность в душе своей, открыть сундуки, снабдить воинов всем необходимым. Долго ли сказывать, что основные расходы великий князь взял на себя?

Закончилось вече благословением митрополита на богоугодное дело – избавления православной земли от иноверцев, к вечеру разошлись все по своим теремам, оставив в Грановитой палате тугие, гнетущие думы. Сам государь оставался в главной зале, изукрашенной золотыми узорами, поглядывал в резные высокие окна, с грустью задумывался о дальнейшей судьбе своей: чего ожидать, когда враги со всех сторон, словно цепные псы, кидались на его земли? Как защитить, сохранить то государство, которое с таким усердием построил его отец и за которое пролито столько крови – не чужой – а своей, русской? Надобно бы, пока не поздно, забрать у Речи Посполитой Смоленск – исконно русский город, но ежели враг пришел с Востока – не те христиане другой ветви, как ляхи да литвины, а народ дикий, безжалостный, веры арабов, только в отличаи от последних – не такие образованные. И чего Мухаммедке не сидится у себя в Казани? Уж был бы смирный да тихий, глядишь, и подписал бы князь урусов мирный договор с ним, охранял бы купцов заморских, что издавна протопали дороги от Китая и Хорезма до Волги и Италии. Теперь стоит повернуть пушки и пищали в сторону Казанского ханства, развернуться спиной к заклятым врагам – хитрым ляхам, что найно шлют заверения Папе в Ватикан в покорности и надежде перекрещения православных в католичество. А, пускай ждут, пусть надеются, да только не бывать сего на Руси, не бывать!

Вытянул Василий Иванович затекшие ноги, опираясь на посох, медленно приподнялся. Уж стояла глубокая ночь, было холодно. Куда бы направить стопы? В почивальню княгини Соломонии? Но к ней и в дни радости ступать не хотелось, а в тяжкое время и подавно! Идти почивать? Но сна как не бывало, а оставаться одному не хотелось. Позвонил в медный колокольчик, в зале тут же появился дворецкий, поклонился.

– Где сейчас посыльный от воеводы нижегородского? – спросил Василий Иванович.

– Почивает, государь.

– Приведи мне его сейчас же, потолковать с ним хочу.

Дворецкий ушел, через некоторое время втолкнул в залу заспанного Ивана, поглядывающего по сторонам красными белками глаз.

– Кланься, дурень, государь перед тобой! – дворецкий стукнул мордвина по затылку, тот так и упал на колени.

– Оставь нас, – приказал князь дврецкому и добавил, – да принеси нам по кубку ромейского вина.

Василий Иванович жестом подозвал к себе мордвина, с нарастающим любопытством вглядывался в его круглое, с выступающими скулами лицо. «Этому молодцу не больше тридцати лет, почти как мне», – подумал государь, вслух молвил:

– Ты гонец от воеводы нижегородского Ивана Васильевича?

– Да, господин.

– Ты принес недобрую весть о приходе татар и посему я должен казнить тебя, – с усмешкой приметил, как побледнел мордвин, затем продолжил, – но в твоем письме сказано, что Нижний Новгород стоит неприступной стеной, не подпускает врага даже на пуд – то добрая весть. А теперь скажи, что должен сделать я: казнить тебя аль помиловать?

Иван вскочил на ноги, напрочь позабыв о недавнем страхе, глаза его загорелись ясным онем.

– Великий князь! – воскликнул он. – Позволь мне отправиться вместе с ратниками обратно: уж я-то укажу-покажу все тайные тропы, о которых никто из русских не ведает!

«Мордвин хитер и умен – такие люди мне нужны», – в мыслях согласился Василий Иванович, ответил:

– Ин ладно, на то и порешили. Завтра пополудни ты отправишься вместе с моим братом Андреем Ивановичем к Нижнему Новгороду.

Не прошло и седмицы, как московские хоругви и знамена засияли на горизонте в лучах зимнего солнца. За то время нижегородцы нанесли орде казанской значительный урон, но татары стойко стояли под стенами города, не собираясь уходить. Андрей Иванович приказал разбить лагерь, отдыхать. Стоящий рядом с ним Иван спросил:

– Неужто, княже, мы не нападем на врагов из засады?

– Всё в своем время, – спокойно молвил Андрей, стянув с себя при помощи слуг тяжелые доспехи, – подождем, когда Иван Васильевич из пушек развеет супостатов, тогда и мы придем на помощь, дабы прогнать хана навеки с наших земель.

Иван покачал головой, однако в душе согласился с князей: ежели напасть сейчас, татары в силе развеять московское войско, тогда городу не устоять, а пока… Мордвин с тоской глянул на городские стены, на сияющие на солнце маковки церквей, грустно вздохнул: где-то там – в городе, находится его семья.

Через несколько дней, морозным снежным утром, Андрей Иванович дал приказ к наступлению. Дали залп пищальники, поднялся над землей клуб дыма, запахло гарью, тут уж и пушки были наготове, как вдруг казанцы повернули лошадей назад, побежали к своему лагерю. Из лесной засады непонятно было, что происходит, зато с высоких городских стен, из-за бойниц, нижегородцы с ликованием узрели, как татары спешно собираются, оставляя на снегу раскиданные вещи да убитых коней, а московские ратники преследовали их по пятам, не давали даже возможности развернуться и пойти в наступление.

– Ай-да Иван, ай-да молодца! Сдержал все-таки слово, – воскликнул Хабар-Симский и тут же дал наказ встретить Андрея Ивановича с ратниками с хлебом и солью, ударить во все колокола, какие имелись в городе.

Мухаммед-Эмин в гневе метался по лагерю, бил плетью военачальников и простых воинов, выкрикивал непристойные слова в сторону Нижнего Новгорода, насылал на головы урусов проклятия. Шаманов, что по его же воли пророчили победу над гяурами, хан приказал казнить, но покоя в душе так и не нашел. С раскаянием вошел в шатер-мечеть, упал на колени, прося Аллаха простить его.

– О, Всевышний и Милосердный! – закончил Мухаммед-Эмин намаз словами дуа. – Прости все прегрешения мои: вольные и невольные. Ныне я осознал, что нельзя преступать Твоего повеления, и если мне предстоит умереть, то позволь мне уйти верующим.

Слезы горечи текли по его впалым смуглым щекам, но хан даже не думал вытереть их, все также униженно стоя на коленях.

Иван Васильевич Хабар-Симский сидел с Андреем Ивановичем за столом, вместе попивали медовуху из позолоченных кубков, вспоминали былые дни, людей, ушедших из жизни, и ныне живущих. Помянули великого князя Ивана Васильевича и его величественную супругу Софью Палеолог, Ивана Младого, о Елене Волошанке не молвили ни слова – о мертвых любо хорошо, либо ничего.

– Мой брат часто вспоминает о тебе, Иван, соскучился уж за такое время, – Андрей Иванович поставил кубок на стол, вытер мокрую бороду ладонью.

– Чего же на Москву не зовет, коль скучает? – вопросил Хабар-Симский и залпом осушил свой кубок – хороша медовуха!

– Ты знаешь: акромя тебя некому охранять пограничную землю от супостатов, а государь верит тебе как себе.

– Потому ли только сослал из Москвы?

– Не злорадствуй, боярин, на великого князя, да только такого воеводу как ты по всей Московии не сыскать.

– Ладно, верю. Доброе слово и кошке приятно, только оставим лишние разговоры и толки. Выпьем, княже? – воевода самолично наполнил кубки душистым русским напитком, выпили за здравие и победу над басурманами.

Андрей молча посматривал то на печные изразцы, то на Ивана Васильевича, приметил за день сей встречи, как изменился, постарел боярин, или же так просто показалось? Хабар-Симский не мог долгое время сидеть в тишине – такой уж был у него неспокойный характер, сказал:

– Послушай, княже, я отправлял к вам посла своего – молодого мордвина, что Иваном звать. Ныне не ведаешь, где он?

Андрей Иванович допил медовухи, ответил:

– Как не ведать? Со мной он прибыл, верно указывал дорогу, обо всем поведал: что да как. По дороге засыпал прямо в седле, так мои ратники привязали его, дабы не свалился молодец под копыта коня.

– Я уж думал, что не доберется Иван до Москвы…

– Думал, его кто-то из лиходеев вот так? – князь указательным пальцем провел по горлу.

– Да нет, с ним моя грамота была: какой безумец сунулся бы? Боялся я, что Иван перейдет в ночи в стан казанцев и поведает им о моем плане, тогда Нижнему Новгороду не устоять бы, а вам не знать бы про то.

– Надо бы наградить Ивана, старался же человек.