Точка

Если можно надеть на себя другую одежду и на время стать другим человеком, почему нельзя им и остаться? Боюсь, тогда мне придется сорвать с себя все.

Марк говорит, что нужно тщательно выбирать товар, который предлагают рекламировать, ведь каждый раз, когда будут крутить ролик, твое лицо и продукт становятся ассоциацией. Потом не отмыться. Репутация.

На разных порнушных сайтах я был лицом лубрикантов, презервативов и даже анальной пробки. Поклонницы были разочарованы, а я смеялся. Бедный Марк. Я не рассказывал ему.

***

Приятно целый день валяться на пляже, пока солнце не сядет в океан, и плестись к бунгало; располагаться на ступеньках, есть руками ужин, курить и смотреть на звезды, чувствуя, как теплый ветерок дует прямо в лицо.

Реклама не обманула – за три недели я видел лишь местную женщину, которая приносила еду и убиралась, и менеджера, приходившего раз в неделю справляться, всем ли я доволен. Конечно, я был доволен! Хоть мне и было сложно с ним разговаривать – речевой аппарат от бездействия ржавел. Я показывал поднятый вверх большой палец – он кивал и оставлял меня на неделю.

Но какая-то мерзкая часть расслабиться не могла. Она скребла своими тонкими когтями где-то внутри и хотела вылезти наружу. Она требовала внимания, она вопила – «Дай мне что-нибудь! Найди меня» и еще что-то, что я не хотел слышать, но не слушать не мог.

Пока я сидел на тихом соленом берегу, затягивался и выпускал дым через ноздри, она подкидывала странные мысли. И они носились по голове, мешая наслаждаться отдыхом. То спросит, кто такие близкие люди и есть ли они у меня, то кинет чувство абсолютной бесполезности моей работы.

Я выдержал неделю атаки. Поразмыслив, где же мне взять ответы на эти идиотские вопросы, я натянул шорты, повесил футболку на плечо, и отправился исследовать остров. Оказывается, только моя часть была одиноким раем, огороженным большим забором: добирались мы на лодке, ничего с другой стороны острова было не видно.

Полчаса вглубь, и вот – цивилизация: магазины, рестораны, массажные салоны, рынки, проститутки, наркотики, алкомаркет. Цветы соблазна. Но нет, я пришел не за этим.

Кто-то взял меня за руку, я посмотрел вниз и увидел мальчишку лет десяти: «Не хотите погадать, мистер?»

«Хочу!»

Он повел меня к деревьям. Под фикусом сидела старуха. Она что-то говорила на местном языке, изо рта торчали только два зуба. «Дай ей руку». Я протянул ладонь. Она заводила по ней сухим пальцем, и только сейчас я заметил, что старуха слепая. Она говорила и смеялась; я посмотрел на мальчика: «Слава тебя окружает. Год-два назад большое горе. Через год, может, меньше, еще будет. Получишь, к чему так стремишься. Будешь счастлив и несчастлив одновременно. Долго жить будешь. Береги любовь, не напирай. И не унывай». Она замолчала, замолчал мальчик. Я вынул из кармана пачку местных денег. Он взял четыре купюры и поклонился мне. Я пошел к магазинам, а паренек догнал меня и передал: «Она сказала – не бери ножницы».

Не бери ножницы – что за бред. О! Вот мини-маркет. Два блока местных самых дорогих сигарет. Полки с газетами и книгами: брошюры о местных красотах, детективы, романы в мягкой обложке, бестселлеры; они уже успели состряпать из «Сапфира» роман, который оккупировал верхний ярус крутящегося треугольного стенда. Ну конечно, мальчик узнал меня. Мне стало как-то неприятно, захотелось отмыться, больше никогда не допускать, чтобы кто-то незнакомый знал обо мне что-то личное. Старуха навела меня на мысль, я сам все узнаю.

У выхода коробка с секонд хэндом. Я откапываю брошюру Луизы Хей за доллар, «Звезды и числа судьбы» за три, а также бесплатный рваный «Дар орла» Кастанеды.

Астрология предлагает принять судьбу, тесно зажатую среди звезд и планет, выстроенных в час моего рождения; нумерология – определенную вибрациями чисел. Я честно составляю натальную карту и рассчитываю то, что повествует мне обо мне.

Луиза Хей советует простить всех, кто причинил боль. Маму, которая делала из меня неудавшуюся себя. Папу, который никогда не вмешивался. Марка, который со мной из чувства долга перед Амандой, продает меня, словно шлюху, и думает, что я получаю удовольствие. Весь мир, которого интересует лишь размер моего гонорара и члена. Я вас прощаю. Покойтесь с миром.

«Дар орла» осваиваю ровно до того места, где эго начинает трещать по швам, и чтобы не сойти с ума, оставляю его в покое. Хотя и пытаюсь выторговать жизнь, вспоминая прошлое.

***

Но даже в раю наступает потоп. Жуткий ливень стеной, такой силы, что пока добежал пятнадцать метров до бунгало, промок до трусов.

Стою у окна в махровом халате, одной рукой опершись на раму, в другой – кружка с чаем. В темной сине-фиолетовой мгле стоит радуга. Последний раз я видел радугу, наверно, лет в семь.

Мы с мамой сидели на ступеньках, козырек крыльца закрывал от тяжелых теплых капель. Она протянула руку и указательным пальцем очертила полукруг, сказав: видишь радугу? Я не видел, и мама сделала пасс снова. И тогда, словно из тьмы, радуга стала проявляться, сначала расплывчатая, сотканная из тумана, – собралась, словно по волшебству.

Передо мной, соединяя берега залива, висит разноцветный мост, такой четкий, что каждая его дорожка видна и сияет по-своему. На лице расплывается улыбка, а из глаз текут слезы.

***

Как же хочется выплеснуть все то, что внутри, сделать хоть что-то, поменять жизнь, себя. Мне нужно выплыть отсюда, но я не вижу точку, куда надо направить силы.

На следующий день мне захотелось испытать себя: я решил узнать свои пределы. Прыгнул в воду и плыл, плыл, как братья в «Гаттаке», не оставляя сил на обратный путь. Вот только страховать меня некому.

Начинаю уставать: мышцы деревянные, ноги сводит; ложусь на спину, но не могу удержаться, ухожу под воду. Смотрю наверх: лучи солнца, голубое колеблющееся небо и тихое спокойствие внутри: «Вот сейчас я умру. Жаль, я так ничего и не понял».

Справа ударяет весло, проталкивая меня к поверхности, кто-то хватает меня за руку и втаскивает в лодку. Местный рыбак крутит пальцем у виска и на своем непонятном языке что-то кричит, жестами показывая акулий плавник, и тычет в воду.

Довез меня до берега, а я отдал ему все деньги, которые были в шортах на пляже.

***

Три дня в голове не носилось ни одной мысли. Все дни я пел, пел песни, которые слышал когда-то по радио или в наушниках парня, что сидел рядом в зале ожидания аэропорта. И вот так, бормоча себе под нос неизвестную мелодию, я наткнулся на себя. Будто кто-то взял и включил свет.

Сидя посреди белой гостиной, поднялся над своей жизнью и увидел ее целиком, охватил и понял. Себя в разных ситуациях с одинаково тупым лицом, покорный и лишенный желаний. Это я. Одинокий. Это я. Никому не нужный. Это я.

Как проснуться на отходняке, сесть в кровати: знобит, хочется спать, а заснуть не можешь; в голове крутится: насколько ты отвратителен, насколько пассивен, насколько бесполезен, насколько безнадежен. Неужели надо дойти до конца, до самой низкой точки презрения, чтобы получить шанс начать уважать себя?

Вот оно, за что я боролся. Получите-распишитесь. И что теперь с этим делать? Ведь надо же что-то делать.

Если бы я был чистым листком бумаги, если бы я мог создать себя заново, каким бы я был?

Я пошел в гардеробную, где в чемодане валялась сумка с ноутбуком. Марк постоянно подпихивал ее, чтобы в любой момент дать наставления по скайпу или прислать письмо с очередным интервью. Сел по-турецки на пол, открыл Word и застучал.

Я обнаружил горы чувств, водопады мыслей, которые разрывали изнутри, жаждали воплощения; они загнали в угол и требовали – освободи нас!

Это напоминало безудержную рвоту: просыпался среди ночи, чтобы записать обрывки фраз, что выплывали из сна. На этот случай на тумбочке всегда лежал блокнот. Я доставал мысли из головы и связывал их в предложения, вплетал в ткань текста, ткал свою историю.

Было страшно засыпать: а что, если завтра это испарится, уйдет, и опять придется вернуться туда, откуда пытался сбежать. Вернуться все равно придется, но хотелось бы сделать это обновленным. К моей радости, каждое утро было началом «дня сурка». Как только открывались глаза, так во всем теле начинался этот зуд, который не давал спокойно жить, да я и не хотел покоя; руки тряслись, пока загружался ноут. Вот он, любимый файл, заботливо пополняемый каждый тень, все толще и толще; он принимает все, что я даю, ему все равно, а мне приятно. Измученный к вечеру, я успокаивался, будто кончил, и засыпал с чувством выполненного долга. Эти последние недели не имели ничего общего с тем огромным миром, который дышит за пределами комнаты. Ничего не заботило: ни сценарии и режиссеры, ни девочки-подростки, ни фаллоимитаторы, названные в мою честь.

Глава 4. Семья

Я включил телефон и минут десять ждал, пока он загрузится: СМС – 854; входящие – 203. Я выбрал одно из бесконечных «Марк» в списке и нажал трубку.

Орал он недолго, минут десять, чаще всего употребляя слова «придурок», «о**ел» и «в**бу, когда увижу». Сказал, что приедет через пять минут, и кинул трубку.

Дома странно, как будто все в другой жизни. Диски, которые я слушал перед отъездом, книги, сваленные в кучу на столе. Предусмотрительно отключенный телефон – а то бы взорвался от одних только гневных сообщений Марка. Все родное, и все чужое. Все знакомо, и все в первый раз. В дверь забарабанил Марк: «Ну, слава богу, волосы отросли!»

***

Премьера добавила несколько миллионов на мой счет, похудев на налоги и агентские.

Мне тридцать два, уже сейчас денег хватит на оставшееся до могилы время. Плюс процент от продаж, проката и рекламы вполне позволят продолжить свой привычный образ жизни еще лет тридцать, дольше не протяну. Все-таки Марк не зря талдычил про основы экономики.

Сначала я купил первую в своей жизни машину. Раз уж все равно научился водить для «Сапфира». Еще и курсы экстремального вождения окончил.

***

Вот и дом, где прошло детство. Папа на крылечке, которое сделал сам, – каждая балясина чем-то отличается от других; сидит на лавочке, уставившись в одну точку.

– Па, что такой кислый? – жму на клаксон.