Мёртвые люди – уже не люди

– Я могу предположить всё, что угодно. Но, думаю, у меня недостаточно информации для составления профиля убийцы. Однако в чём я точно уверен, так это в том, что убийца – глубоко травмированный человек.

– Полагаете, он тоже пережил насилие?

– Определённо. Думаю, этот человек заявляет нам, что убитые им женщины не способны любить, раз им вырезали сердца (если то, что я слышал, – правда). Мне кажется, именно на это стоит обратить внимание. Не способны любить и не способны позаботиться о будущем ребёнка должным образом.

Уплетая завтрак, Моро беспорядочно переключал телеканалы и, услышав вопрос телеведущей к профессору, словно остекленел. Быстро мелькающие картины, на которых бегали по полю парни с бейсбольным мечом, сменило бородатое «чудовище», говорящее о «его маньяке», и Фингел приклеился к квадратному ящику.

«Не способны любить…» – пробубнил детектив себе под нос набитым ртом.

Оцепенение длилось несколько секунд. Придя в себя, Моро поянулся к телефону.

– Ты тоже это видишь?

– Да.

– Мне срочно нужен в участке этот профессор. Я еду.

Из гостиной, где детектив только что положил трубку, раздался звонок.

– Новое убийство, – услышал в трубке очередную страшную новость Фингел и едва не подавился новой вафлей.

Неожиданно кошка пикировала со шкафа на плечо Моро. Он сбросил её от неожиданности на пол и поморгал глазами, положив недоеденную вафлю на стол.

***

– 3, 2, 1… Глубокий вдох и выдох. Вдох и медленный выдох. Расскажи мне, что ты видишь.

– Я бегу.

Пульс Ноа резко участился, точно её бросили в море. Она вцепилась пальцами в кожаное кресло. На лбу мгновенно появились испарины.

– Где ты бежишь?

– Узкий проход. Я поворачиваю налево. Стенки из бетонных блоков. Я в лабиринте.

– Почему тебе страшно? Ты боишься, что не выберешься?

– Нет. Я слышу её голос. «Она» где-то рядом. Мне страшно. «Она» найдёт меня…

– Кто «она»? Кого ты имеешь в виду, Ноа?

– Женщина, которая родила меня. «Она», «она»… чудовище!

– Она тоже бежит или её голос недвижим?

– Я не знаю, мне страшно! Я ненавижу её голос!

Девушка начала сильно дрожать, и доктор медленно вывел её из гипноза. Постепенно приходя в себя, она начала успокаиваться, но, взглянув в глаза мужчине, который сидел в костюме с бабочкой и рассматривал её, как через пенсне, сквозь хитрый, но деликатный прищур, снова разволновалась.

– Я вспомнила ещё кое-что…

– Расскажешь? Или устала? – спросил психолог, стараясь не показывать, что его распирает любопытство.

– Мы играли с подругой у соседнего дома, где заброшенная свалка. Там кружились голодные чайки и вечно тявкали дворовые собаки… Ещё к ним ночами привязывали консервные банки, и по улице всю ночь до утра разносился глухое, раздражающее слух звяканье.

Долгая пауза.

– Продолжай, не бойся.

Мужчина в шляпе через золотой полумрак всматривался в лицо напуганной девушки, которая явно готова была заплакать ещё до сеанса. Сейчас она снова уводила от него взгляд, сжимая платок с вышитой буквой «Н».

– Я знала, что «она» разозлится… я знала, – девушка смахнула слёзы, рассказывая историю уже явно кому-то невидимому, точно ещё находилась под гипнозом, затем запрокинула глаза к потолку и стала рассматривать сверкающую люстру, думая, что слёзы затекут обратно в глаза. – Я знала. Но «она» собиралась вернуться гораздо позже. Поэтому я взяла «её» тюбик помады и нанесла состав пальцем на губы.

Девушка прикоснулась к губам пальцами и размазала невидимую помаду:

– Вот так. На моих губах она почему-то казалась малиновой. Если бы я знала, что случится потом, я бы никогда не взяла «её», потому что мне вообще противны «её» вещи. Но почему-то тогдая об этом не подумала, – девушка округлила глаза и расправила длинное скромное платье.

– Сколько тебе было?

– Одиннадцать или двенадцать. Мы перебежали с подругой на соседнюю улицу и остановились у лестницы одного дома, ведущей на крышу. И вдруг подруга увидела «её». Что-то пошло не так, и «она» вернулась из церкви на несколько часов раньше.

Ноа провела по нему взглядом.

– Ты испугалась?

– Да. В моей голове сразу зазвонили колокола, эти дурацкие церковные колокола, которые я ненавидела. Я не хотела, чтобы «она» видела меня накрашенной. Я… я просто хотела почувствовать себя другой, я хотела быть ярче, я хотела, чтобы мне наконец стало весело. Я начала стирать руками помаду, но растёрла её по лицу, как варенье.

– Ты боялась, что она ударит тебя? Что она с тобой сделала?

– Приблизившись, она схватила меня за шиворот и потащила на глазах подруги Абелии и прохожих, как котёнка, которого собираются топить. «Она» разразилась громом и походила на грозу, которая выпускает стрелы. Зайдя в дом, она в ярости влепила мне сильную пощёчину, задев острым перстнем с янтарём. Соседка Мэри, дама в возрасте, видела всё, что происходило. Странно, мне казалось, она никогда меня не замечала, а тут возмутилась и позволила себе сделать «ей» замечание. Женщина не в силах была смотреть, как я захлёбываюсь в слезах. Но «та» лишь зло посмотрела на неё: мол, не лезь не в свои дела. Ярко накрашенная малиновая губа лопнула, заструилась кровь. Я увидела себя в разбитом стекле входной зелёной двери. Все яркие цвета смешались перед глазами. С тех пор красные оттенки я вижу малиновыми.

– Это в тот день ты сломала зуб?

«видела меня накрашенной. Я…

Ноа кивнула…

– Дома, конечно, «она» наказала меня ещё сильнее… Я попыталась закрыться в своей комнате, куда «она» часто заходила без стука. Ничего не получилось. Она назвала меня «испорченной дрянью», кричала на меня, устроила истерику. Мне сложно описать, что я почувствовала тогда. Потому что за все эти годы я привыкла чувствовать себя определённым образом.

Девушка по-прежнему сидела в кресле, крепко вцепившись в него пальцами, и продолжала:

– Каждый раз, когда «она» взвизгивала, как свинья, закипая на ровном месте, мне хотелось ударить её, чтобы она замолчала навсегда. Но била только «она». Меня. Иногда я защищалась, но не наносила удары. Бывало, «она» била меня по голове, вырывая волосы за плохую успеваемость в школе, и швыряла в меня разные предметы. В ярости «она» становилась безумной и не могла остановиться. А потом каждый раз заставляла меня думать, что именно я виновата в её агрессии. Самое ужасное, что я даже верила в это. «Она» манипулировала мной на протяжении многих лет. Конечно, тогда я не знала, что это такое. И ещё… «Она» всё запрещала мне и всё решала за меня. Даже когда я чего-то не хотела. Каждый день я испытывала с ее стороны психологическое давление и чувствовала себя просто ужасно, – девушка замолчала, уставившись в пол.

– Продолжай…

Голос Ноа стал значительно тише и с каждым новым словом всё больше походил на шёпот:

– Прошло много лет, прежде чем я осознала, что мне сложно самой принимать решения… Вслед за «ней» мною начали управлять и манипулировать мужчины. И даже девушки, с которыми я пыталась подружиться. Я подстраивалась под всех, под все обстоятельства, потому что не хотела никого выводить из себя. Я совсем не знала, как поступать в той или иной ситуации.