Неосказки. Синтез Иллюзии, или Художник в свете Апельсиновой Луны

Неосказки. Синтез Иллюзии, или Художник в свете Апельсиновой Луны
Лизавета Вергелес

Изотерические изыскания затягивают героиню в сеть магических превращений, выбраться из которых ей помогает волшебный артефакт.

Лизавета Вергелес

Неосказки. Синтез Иллюзии, или Художник в свете Апельсиновой Луны

Зелёный дракон замедлил полёт среди причудливых скал, устало вильнул запылённым хвостом и издал радостный вопль, с разбегу ворвавшись в городскую весну, расцветающую фарфором подснежников, солнечными брызгами нарциссов, хрупкостью гиацинтов и робкими улыбками горожан.

Перрон смело выбежал навстречу утомлённым вагонам, моргающим подслеповатыми – после череды тоннелей – окнами глаз и разбросал перед ними рекламные открытки эксклюзивных местных красот: на гладких ладонях по-весеннему хрустальных бухт, замерли в ожидании корпуса, мачты и надстройки стальных кораблей.

Изумрудные склоны городских холмов покрылись бело-розовой глазурью цветущего миндаля, а прозрачный небосклон был пронизан стрелами ликующих птиц.

Пассажиры, ослеплённые ярким солнцем после свинцовой слякоти, жадно прильнули к вагонным стёклам, предвкушая вкус и аромат, настоянного на морском бризе, дыхания воспрявших после зимней спячки, цветущих горных трав и неярких степных цветов.

Задумчивая светловолосая девушка стояла за спиной крепкой проводницы, в трепетном ожидании встречи, репетируя беззаботную улыбку на слегка утомлённом, побледневшем лице.

К обычной дорожной усталости горьким коктейлем присоединялась болезненная лихорадка, приобретённая так некстати в столичных раскисших сугробах.

Впрочем, разве бывают болезни кстати? Девушка стыдилась своей болезни, воспринимая телесную немощь, как заслуженное наказание за неправильные помыслы и поступки.

Она испытывала дискомфорт в преддверии разоблачения – она была уверена, что Помощник видит её насквозь и даже читает её мысли.

Нет- нет, никакого криминала – но по Законам Бытия, к соответствию которым она стремилась с помощью Помощника, её поведение оставляло желать лучшего, вылившись в болезнь, которая даётся Свыше…, как известно, для размышлений.

Она сжимала в руке небольшую ламинированную картинку, покрытую цветными полосками, в надежде, что Образ – так назывался гармонизатор, поможет ей и на этот раз избежать недовольства Помощника.

Как правило, Он ничем его не выказывал, но Вета улавливала, как радар, тончайшие нюансы его настроения.

Она реагировала на колебания его отношения к ней, как струны фортепьяно в руках опытного настройщика на камертон – не задумываясь и не анализируя – ощущая исходящую от него благожелательность и симпатию.

Он казался загадочным и всемогущим, по непонятным причинам снизошедший до неё, обыкновенного земного существа и она неосознанно стремилась навстречу этим флюидам, пребывая в состоянии эйфории после бесед с ним, наполняющих её радостью и любовью к Жизни.

Первопричина была в том, что, Помощник знал ответы на все вопросы – часто это были неожиданные нюансы: он видел причинно-следственные связи, скрытые за поворотом событийности.

Казалось, Он предвидел всё, что ждёт Вету на перекрёстках судьбы и, как мог, не вмешиваясь, готов был уберечь от подводных камней и течений – она понимала это на уровне подсознания и бесконечно ему доверяла, невзирая на сомнения Художника.

Художник тоже был готов на всё, в этом невидимом соперничестве за привязанность девушки, но она уже расставила для себя акценты в этом треугольнике – и не без помощи Мироздания.

Эта история началась запоздалой южной зимой.

На тот момент Художник уже виртуозно владел Образом, он демонстрировал друзьям и знакомым его удивительные свойства изменять вкус еды, напитков и сигарет, снимать различного рода локальные боли и прочие нехитрые фокусы. Например, с аквариумными рыбками и птичками, которых притягивало к Образу – как магнитом.

Природа не рассуждает, не полемизирует, не раздумывает, а бессознательно тянется к свету, солнцу и добру.

Прилюдно он умалчивал о возможном воздействии Образа на человека, на его подсознание и ментальность. Тайком, взахлёб открывал для себя всё новые и новые горизонты общения с Биорезонансной Технологией – так Образ именовал Помощник – и погружался в глубины непознанных миров.

Процесс вышел из-под контроля и обрушился на него лавиной страстей, казалось уснувших в его долговязом, небрежно-отрешённом облике эстетствующего мыслителя.

Бесстрастный, ироничный на гране снобизма, образ был сражён этой необузданной лавиной, омыт – умыт белым-белым снегом, очищен прозрачно-хрустальным льдом до появления нежной, ранимой душевной субстанции, являющей собой творческое начало.

Он бросил прибыльное оформительство и стал изводить краски на сюрреалистические фантазии – как заведённый, день и ночь – прерываясь лишь на короткий, беспокойный сон, в промежутках молниеносно истребляя запасы кофе и сигарет, сделанные ещё в Той, прошлой жизни, где он фигурировал как известный, преуспевающий Художник, воспевающий реалистические атрибуты своего времени.

Многочисленные незаконченные полотна беспорядочно гнездились среди пыльного запустения большой сумрачной библиотеки, моргающей блеклыми, подслеповатыми глазами многочисленных мониторов, пронизывающих уединённое пространство эфиром Большого Мира.

Библиотеку опоясывала анфилада лестниц, кабинетов, гостиных, залов, спален, ванных комнат с бассейнами и без – некоторые ещё сохраняли своё пышное убранство, другие поблекли без человеческого внимания.

Художник и сам иной раз бродил, как потерянный по этажам огромного Замка, застывшего в одиночестве на краю высокой, величественной скалы, как грозный страж.

На милю вокруг ни одного строения – только неприметная низкорослая растительность, присмирённая буйными ветрами.

Вездесущий плющ с трудом удерживался на каменистых стенах, остроконечные крыши цепляли падающие звёзды и низко дрейфующие облака.

Замок появился в этой безлюдной местности десять лет назад, как материальное свидетельство одного успешного проекта в сфере антиквариата, взлелеянного им в содружестве с очень Непростыми господами, расплатившимися с исполнителем с неожиданной щедростью.

Свалившееся с неба богатство тяготило абстрагированного оригинала, и он не придумал ничего лучшего, как воздвигнуть себе памятник при жизни, в виде грозного средневекового замка, состоящего из нескольких башен разного диаметра, увенчанных короной зубцов и окружённых крепостными стенами.

Вскоре Бывшему Художнику наскучила эта затея, да и денежный поток начал мельчать.

Он разогнал строителей, оставшихся в живых после разгульной – на широкую ногу, от хозяйских щедрот – жизни и Замок вынужден был сам заботиться о своём дальнейшем существовании.

В отчаянии он стал скрипеть лестницами, осыпаться штукатуркой, цепляться дверными косяками, постукивать окнами-бойницами, а по ночам жутко завывать каминными трубами.

В ответ, Художник окончательно оккупировал более или менее обустроенную библиотеку, находившуюся в большой центральной башне.

Замок, рискуя остаться без хозяина, смирился с ситуацией и зажил своей каменной жизнью.

Дождливой осенью менял зелёный плюшевый кафтан на парчовый, расшитый золотом плащ, а холодной зимой укрывался пушистым, снежным покрывалом.

Весной Замок наполнялся бликами робких, трепетных солнечных зайчиков, скользящих по стенам и потолку, вместе с порывами весеннего ветра.

Оживал буйным цветением заброшенного зимнего сада, просыпался щебетом жизнерадостных птиц, свивших свои незатейливые гнёзда под крышами заброшенных строений.

В любое время года рядом было Море: оно дружелюбно относилось к постояльцам Замка, принося в дар моллюсков, подкармливая рыбкой и подавая с завидным постоянством – то медово-клубничный коктейль рассвета, то рубиново-пряный глинтвейн заката, то роняя в ночи слёзы абсента из пламенеющих небес в холодный мрак морской бездны.