Это я, смерть

А дело такое: в который-то раз они, беспамятные, машут на тебя рукой. На десятую отмотку или на пятидесятую, тут как повезет. Ну, верят, что покупал ты билет, да потерял, может, выкрали или еще чего. Что вот такой ты честный бедолага, ага. И что нечего взять с тебя. И дальше идут.

Чем больше разов, тем хуже, конечно, – ноги почему-то немеют, как отсидел их. И задница еще. Вот так и бегают колючки. И у этих, у проверяющих, тоже, видно, бегают, потому что идут они дальше по вагону пошатываясь, как бухие. Ну да контролировать это им не мешает, да и Серый – что Серый, перетерпит. Главное, сильно сразу не шевелиться, а то совсем худо.

Ой, да, вот еще – важно не перестараться, а то слишком назад отмотаешь. Серый один раз так пережмурился, так карандашиком перекрутил, что у него снова утро настало, снова он типа на стройке. Одного рабдня мало, так вот тебе, Серый, еще один, ага, трудись!

В магазинах еще хорошо назад время мотать. Ты такой расплатишься, уберешь купленное – а сам: «Красавица, а колбаски-то вы мне и не дали!» Ну красавица, понятно, лается, не верит. Раз не верит, другой. А в какой-то из разов возьмет да и еще колбасы тебе отвесит плюс извинится – день, мол, трудный, замоталась совсем. Ага.

Или так: «Да заплатил я за пиво, вы и деньги уже убрали!» Тоже срабатывает. Раз на четырнадцатый.

Хорошо в магазинах время крутить. Но не в Луизином. Луиза – она все всегда помнит. Платил ты за пиво или гонишь. Сколько тебе колбасы отвесила и куда ты ее сунул. Такая вот.

Не работает с ней Перевертыш.

Подарки даришь – берет. В гости пригласишь – идет. Нальешь – выпьет. Сколько нальешь, столько и выпьет, чего ей. Ты уже косой сидишь, а она только щеками полыхает и хихикает.

Ну тут ты, конечно, к этому самому. А фигу.

Подсаживаешься – отодвигается. Комплименты шпаришь – румянится и ржет. Ну устанешь по-хорошему, лезешь внаглую – отпихивает, сильная, потом уходит. Как назад время не мотай, все один шишел-мышел. Уже весь затек и в мурашках, уже и она устала, сидит, ежится, а себя, видишь, блюдет. Королевна из Новой Папузки, ага. Чего ей, вот чего надо-то еще?

Один раз жениться предложил. Не поверила. Умная.

На колени падал. Ржет и румянится.

Ну сил нет никаких. Уже и не так ее и хочется, эту Луизу. Чего в ней, в Луизе, такого есть, чего в остальных нету? Это ж дело бабское – как водица: хоть с одной стороны лодки зачерпни, хоть с другой – все одно, баба – она и есть баба. Но досадно же, сил нет. Как это: ты ж, Серый, не кто-нибудь, ты само время обманываешь, а тут ты, выходит, никто и звать тебя чмо.

Серый заруливает прямо с электрички в Луизин магазинчик.

Вот она, как намасленная, блестит щеками своими, лыбится как родному. Добрыйденькает еще, как приличная. Что, я тебе плох, что ли? Чего не так? Чего у меня не на месте? Всё ж как надо делаю, чего еще-то?

Ладно.

Все равно ты у меня сломаешься, сволочь.

Вот ненавижу тебя уже, гладенькую, глаза б не видели, да ведь тут дело чести.

Сколько можно мужика нормального динамить?

– А вот хлебушка бы, – специальным таким разудалым голосом выдает Серый. – Вон того, круглого, который всему голова, ага?

Круглый Луиза больше всего уважает, это уж мы помним.

– И колбаски такой, в обсыпке.

Хрена лысого тебя кто в твоей Папузке такой колбаской угостит, да? Это тебе не сало вареное.

– Или нарезочки? А давай, слушай, и колбаски, и нарезочки, а? И огурчиков еще вон тех, в баночке.

Однова живем, чего.

– И давай-ка, красавица, вон еще рябины на коньяке. Бутылку. А знаешь, две давай бутылки.

Мечется из отдела в отдел, пробивает, сияет, ямочками светит. У вас, говорит, наверное, праздник, нет? Накупили-то, а?

И ты ей такой: Луизонька, ну мы ж на ты же. Мы ж с тобой не эти. А чего накупил – а хочу одну красавицу в гости позвать ближе к вечеру. Придешь, нет, красавица?

А придет.

Ну и ладненько, ну и вот.

Ну и вот! И принес, и разложил, не хуже чем в кафе каком, и пришла, и сидит ест. Рядышком сидит, на койке, табуретку-то Серый заранее к соседям вынес, чтобы она не это. Ну.

Руку на плечо, нежно подышим в ушко, другую руку положим на… А вот не успели мы никуда другую руку положить, потому как красавица пихается и пыхтит. Ладно. Зажмуриваемся, мотаем назад.

Это раз.

Берем ее за пальчики, целуем один, другой – ах ты ж, чего ж так дергаться-то, чуть кавалера не уронила. Ладно. Зажмуриваемся, мотаем назад.

Это два.

Придвигаемся ближе, ближе, вот она уже в стенку уперлась, а бочок такой тепленький, ах ты ж моя… А вот теперь уронила кавалера, ага. Ладно. Зажмуриваемся, мотаем назад.