Жертва негодяя

– Придется мне перенять его опыт. – Чаттертон обвел зал настороженным взглядом. – Похоже, это впечатляет наших дам. Я знаю только то, что он лет семь путешествовал по Востоку – с тех пор, как – сами помните – покинул свой дом. Линдон богат – ходят слухи, он получает большие прибыли от торговли самоцветами, а его конек – экзотические растения. Ему привозят коллекционные экземпляры из разных мест, и он отсылает собранное куда-то в Англию – не ради денег, как говорят.

– А как его угораздило так пораниться? – Перси провела веером по руке Дэниела. Элис – она чувствовала – продолжал наблюдать за ними. – Дуэль?

– Хуже. Это был тигр; людоед терроризировал деревню. Линдон поехал за ним на слоне, но зверь сумел в прыжке достать до седла и стащить махаута[6 - Махаут – погонщик слонов.]. Линдон спрыгнул на землю и прикончил бестию ножом.

– Нечего сказать, герой, – беспечно отозвалась Перси, представила страшные когти, длинные белые клыки тигра и невольно содрогнулась. «Какая отвага – спрыгнуть чуть ли не в пасть зверю, рискуя погибнуть страшной смертью», – подумала она. – А что с тем махаутом?

– Не знаю. Жаль, что лицо Линдона изуродовано – оно было привлекательным.

– Изуродовано? Как бы не так! – Она усмехнулась и раскрыла веер. «При чем здесь его лицо? Он мог погибнуть!» – Шрамы скоро затянутся, к тому же такие отметины весьма привлекают женщин.

– Леди Перси, не возражаете, если я заберу своего брата? – Это был Коль Чаттертон, близнец Дэниела. – Знаете, неотложные скучные деловые переговоры…

– Надо же, пришел на помощь, пока кое-кто не бросил мне перчатку, – прервал его Дэниел, округляя глаза.

– Тогда за дело, мистер Чаттертон. – Она снова усмехнулась, видя, что он опечалился. – Работайте усердно.

Она смотрела им вслед, но видела перед собой не этот душный зал с мраморными колоннами, а колыхание высокой травы, где в солнечных бликах чуть заметны золотисто-черные полосы крадущейся смерти; взметнулось мускулистое тело… о, ужас! – пронзительно закричал махаут и – вот он, мужчина, рискнувшей своей жизнью ради его спасения. Пожалуй, придуманный ею эпитет к глазам Элиса – «тигриные» – теперь не кажется столь поэтичным.

Она повернулась – как всегда, импульсивно. Предстоит компенсировать вред, причиненный ее необдуманными словами, и помириться. Ее давнишние волшебные переживания, в которых было столько боли, – все это пустое для него теперь, и ей тоже не стоит придавать этому значения. Слишком долго Элис Линдон будоражил ее воображение.

Но Элис уже не смотрел на нее. Он теперь стоял подле миссис Харрисон, слушал, что она нашептывает ему на ухо, и, опустив очи долу, разглядывал ее выставленные напоказ пышные прелести.

Итак, этот напористый тип, по которому она так долго страдала, оказался заурядным повесой, а его внимание к ней и Эйврил – всего лишь светский ритуал женолюба. Храбрый распутник – все равно распутник. Конечно, ему тоже было небезынтересно спустя столько лет узнать в ней свою соседку-простушку, которая до сих пор надеется на его внимание.

Обидно, что он не удосужился припомнить их отношения. Что ж, она должна забыть о своей обиде – ведь ничего такого у них больше не предвидится. А он уже отыскал женщину по себе: миссис Харрисон, как известно, не стеснялась доставить удовольствие джентльменам по обоюдному согласию.

Перси со стуком поставила свой фужер на столик, ей сразу стало тоскливо среди этой жужжащей толпы, она очень устала и от жары, и от призраков минувшего. Пока она пробиралась к выходу, ее носильщик вынырнул из тени за колонной.

– Мой портшез, Ажей.

Слуга поспешил исполнять приказание, а Перси подошла к миссис Смит-Робинсон – тетушка теперь премного обязана ей за успешно сыгранную роль компаньонки на этом приеме – и сообщила, что уходит.

Она чувствовала себя вымотанной, у нее болела голова, ей хотелось добраться до Англии, забиться в свой угол – и чтобы никогда – никогда больше – не пришлось вести беседы с мужчинами, особенно с Элисом Линдоном. Усилием воли она заставила себя кивками попрощаться со знакомыми и затем неспешно пройти на выход, элегантно покачивая бедрами: подбородок гордо вздернут, а на лице – неизменная улыбка. И ей все удалось.

Элис, принимая предложение Клодии Гамильтон на «вечернюю рюмочку чая», все же заметил, что зеленоглазый шершень покидает зал. Насчет ле ди Клодии у него были некоторые сомнения: вряд ли она ограничится пожеланием спокойной ночи. Он уже сталкивался с ее непорядочным мужем на Гаити на закупках шелка, поэтому вполне разделял мнение Клодии: ее супруг – беспардонный грубиян; понятно, что ей просто необходимо отвлечься.

Перспектива маленького совместного развлечения была заманчива, но ему не хотелось превращать это мероприятие в заурядную интрижку, пусть даже и накануне отъезда. Элис не был склонен к расточительности в чувствах, а леди, по всему видно, была весьма услужлива.

– Это девчонка Брук, – фыркнула Клодия, отслеживая его взгляд. – Бесстыдница. Полагает, что, если она богата и ее отец граф, она может вытворять что угодно, а про внешность и говорить нечего. Она возвращается в Англию на этом корабле. Видно, семья считает, что на родине успели забыть обо всем, что она натворила.

– Они – мои соседи, – заметил Элис; инстинкт подсказал ему, что лучше сразу внести ясность, чтобы избежать дальнейшей неловкости. – А она стала совсем взрослой.

Он не удивился, услышав о скандале, – у Перси хватит ума на любые фортели. Неуклюжая долговязая девчонка всегда была «своим парнем», вечно ходила за ним по пятам, смело лазала по деревьям, удила рыбу и предпочитала ездить на норовистых лошадях. А привязчива была – рассвирепеть можно.

Он задумался, припоминая, как она крепко обняла его и поцеловала. А на следующий день он упаковал свой багаж и, как говорится, отряхнул с башмаков пыль отчего замка Линдон.

Он был тогда раздавлен горем и унижением, а она, верно, пыталась утешить его. Вероятно, он был резок с ней, изливая свой гнев. К тому же напился: почти бутыль бренди, да еще вино, насколько он помнит. Дальнейшие события того вечера размылись в его затуманенном сознании, но даже если ему что и привиделось, он не желал признаваться себе в этом – слишком больно. Перси… нет, ему снился не тот страстный поцелуй девчонки-сорванца, а стройное нагое тело, изогнувшееся в буйной страсти. Черт возьми, он до сих пор испытывал чувство вины за свои ночные кошмары, порожденные пьяным угаром: надо же в таком виде вообразить себе невинную девочку.

Элис снова взглянул на двери, но изумрудные шелка уже ускользнули. Перси Брук теперь не ребенок; похоже, она станет сущим наказанием для того, кого отец предназначит ей в мужья.

– Полагаете, в ее внешности есть изъяны?

Забавно: в глазах Клодии вспыхивали злобные огоньки, когда она припоминала прелести особы моложе себя. Элис не имел намерения расспрашивать ее о позорном поступке Перси. Насколько он помнил, в суровых английских гостиных могут раздуть до слоновьих размеров такой пустяк, как поцелуй на террасе во время бала с мужчиной. Скучная чушь.

– Никакой фигуры, долговязая, лицо асимметричное, да и нос велик, а кожа желтовата. А нрав, уверяю вас, более чем… заносчивый.

– Бедняжка, не слишком высокий отзыв, – усмехнулся Элис, медленно водя кончиком пальца по ладони леди. Она в ответ едва не замурлыкала и придвинулась поближе к нему.

Разумеется, она права, все это можно отнести к леди Перси. Малышка некогда была такой нескладной и невзрачной, словно не вполне оперившийся птенец. Но какое-то чудо – или магия? – помогло ей воспарить: она стала женственно-привлекательной, дразняще загадочной особой. «Пожалуй, все дело в ее осанке, умении владеть собой плюс цельность натуры», – рисовал ее образ Элис. Да, и нечто новое в ней – острый язычок в довесок. Забавно было бы по пути домой попытать с ней удачи – в качестве змея-искусителя.

Глава 2

– Спокойно, Хан. – Перси потрепала статного гнедого мерина по холке и улыбнулась, когда он повел ухом, заслышав ее голос. – Скоро побежишь, потерпи минутку.

Мерин нервно переступал на месте, чуть продвигаясь бочком и всем своим видом выражая яростное негодование. Приходилось ждать: по дороге тянулась повозка, запряженная волами, за ней поспевал рикша, и позади брела сама по себе священная корова с печальными глазами. Пришлось пропустить и вереницу болтающих женщин с медными чашами на голове. Похоже, транспортный поток в Калькутте никогда не иссякал – разве что дождаться дождичка в четверг, но сегодня только среда, и едва рассвело.

– Жаль, не могу увезти тебя домой, но майор Конвей присмотрит за тобой, – пообещала Перси, натягивая повод на повороте: они как раз подъехали к прогулочной аллее, пересекающей просторный пустырь вокруг угловатого массивного сооружения – форта Уильям. Завтра можно прокатиться здесь в последний раз перед отъездом; но лучше пока не думать об этом, сейчас не до переживаний. – Ну же, пошел!

Его не надо было понукать дважды. Перси ухватилась покрепче, потому что Хан тут же, с места в карьер, припустился по траве. Позади она слышала легкую дробь копыт серого пони, на котором сидел ее грум Пради, но вскоре эти звуки растаяли далеко позади. Пони никогда не поспевал за Ханом, а дожидаться она не желала. Она знала, что, промчавшись через пустырь, снова увидит пони, семенящего им навстречу. Грум будет цокать языком и ворчать:

– Э, леди Перси, мемсахиб[7 - Мемсахиб – принятое в колониальной Индии обращение к европейской женщине – госпожа.], как же я смогу защитить вас от дурных людей, если вы все время обгоняете меня?

«Здесь нет дурных людей», – думала она, подъезжая к реке Хугли. Солдаты, охраняющие форт, присматривают за порядком в округе. Может, взять с собой Пради, когда она пойдет в бальный зал, – пусть посмотрит на последнего героя – Элиса Линдона.

Накануне ей удалось поспать часа три, не больше. Большую часть ночи она вертелась с боку на бок, сбивая простыни и кипя яростью на высокомерных мужчин, падких на дурных женщин, – особенно она злилась на того, с кем ей предстояло путешествовать на одном корабле несколько нескончаемых недель. Отныне она решительно настроилась избегать неожиданных встреч, равно как избавиться от навеянных ими сновидений.

Одним из худших был навязчивый ночной кошмар: будто отец распахивает дверцу кареты и вытаскивает ее на постоялый двор, и все пассажиры, набившиеся в почтовый дилижанс, тупо разевают рты, а преподобная леди Сент-Джордж наблюдает из своего экипажа. Но на этот раз с ней высокий брюнет – нет, не Стив Дойл, который тогда, как заяц, бился о противоположную дверцу, надеясь бежать. Это Элис Линдон.

Элис не бежит, как тот трус, в которого она как будто влюбилась. В ее сновидении он оборачивается, элегантный и беспощадный, сверкает лезвие рапиры – и он приставляет клинок к горлу ее отца. Но тут видение затуманивается, возникает Стив, он лежит на гостиничной кровати и вдруг превращается в юного Элиса.

Это сновидение было настолько реальным, даже в деталях, что она переживала его словно наяву, а затем проснулась, разбитая болью и тоской, и пришлось встать и облиться холодной водой, пока не унялась дрожь.

Проснувшись тем утром, она поняла, кого напоминал ей Стив Дойл – взрослого Элиса. Перси потрясла головой, пытаясь прогнать остатки сна и разобраться в этой нелепице. Значит, она не в Стива влюбилась, если продолжает страдать по Элису? Какая несуразица! После того унизительного фиаско – правда, он утром уже ничего не помнил, потому что накачался до одури бренди, – она приложила немало усилий, чтобы забыть предмет своей глупой страсти. И это, как она полагала, ей удалось.

Хан продолжал мчаться во весь опор, и это становилось опасным, поскольку они уже приблизились к тому месту, где внешний оборонительный ров подходил к реке. Здесь поворот, а в густой тени низкорослых деревьев полно скрытых ям, где прячутся бродячие собаки. Она придержала разгоряченного Хана, но в это время из-за деревьев галопом выскочила красно-гнедая лошадь – она шла так же быстро, как и ее мерин.

Хан плавно отвернул в сторону и, остановившись, поднялся на дыбы, пытаясь избежать столкновения. Крепко вцепившись в гриву, Перси прижалась к шее лошади, при этом седельная лука едва не вышибла из нее дух. Грива мерина закрыла ей глаза, но она увидела, что встречный всадник вывернул свою лошадь влево. Такой трюк, проделанный на пыльной стерне ската, грозил неминуемым падением даже самому искусному наезднику. Хан опустился на свои четыре копыта – так, что все кости прогремели, а гнедая заскользила, упираясь копытами, и грохнулась наземь всего в нескольких футах от них.

Перси перебросила ногу через луку и соскользнула на землю. Гнедая лошадка уже поднялась на ноги, но всадник так и остался лежать навзничь на траве. Перси подбежала и опустилась подле него на колени. Это был Элис Линдон – руки раскинуты в стороны, глаза закрыты.

– Господи, он мертв? – Она рывком расстегнула пуговицы черного легкого редингота, отвела полы, чтобы осмотреть сорочку, и, склонившись, прижала ухо к его груди. Его сердце под ее щекой билось быстро, но сильно и ровно.

Перси облегченно вздохнула, и плечи ее опустились. Все же надо послать за доктором, за помощью. Что, если у него сломана нога или спина? Сейчас, через секунду, она поднимется, сняв напряжение и успокоившись.

– Как приятно, – прозвучал голос под ее ухом, и она почувствовала, как его рука обнимает ее за плечи, слегка приподнимает, и, прежде чем оторопевшая Перси смогла что-либо предпринять, его губы прижались к ее губам в неспешном, искусном поцелуе, словно испытывая ее терпение.

Ни один мужчина так не целовал ее – лениво и бесстрастно, просто получая удовольствие от самого процесса. В шестнадцать лет она побывала в его объятиях – неискушенная, и он был совсем юн, – тем не менее он сумел тогда заставить ее всхлипывать от восторга. Теперь он мужчина и вполне трезв, и ей понятно, что все это для него – обычные пустяки. Просто привык потворствовать своим прихотям.