Око воды

Леди Милгид опустилась в кресло и устало вздохнула. Для своих лет она всё ещё была очень красива, но сейчас Лея впервые заметила на лбу у матери чёткие линии морщин.

– Знаешь, что написано в Каноне, в наставлениях для благочестивой женщины? «Живи незаметно!» Запомни, моя девочка, – произнесла леди Милгид, накрыв своей ладонью руку дочери, – это верно не только для женщин. Для всех. В этом мире маленькому человеку всегда нужно быть незаметным. Нужно быть в тени сильных, чтобы они со своей высоты не могли тебя рассмотреть. И нужно быть проворным, чтобы они тебя случайно не растоптали. Нужно сливаться с травой, с деревьями, с другими людьми… И чтобы такие люди, как этот аладир, тебя не замечали, нужно и выглядеть, как тысячи таких же, ничем не примечательных мелких дворян. Ведь кто такой барон Рюмон из Индагара, который умер от красной лихорадки? Он и припомнить не смог. Кому интересны Младшие дома? Бароны, у которых пятеро слуг, три лошади да надел земли вдоль речки до моста? И ренты кот наплакал. Вот и хорошо, что никому нет до нас дела…

– Мама! Это – не ответ. Мой отец пал в бою, защищая короля во время мятежа! Почему я должна это скрывать?

– Да потому что твой отец пал в бою, не защищая короля! Он был схвачен вместе с другими баронами-мятежниками и казнён на Портовой площади в Рокне, – выдохнула леди Милгид, расправляя складки на платье и не глядя на дочь. – А я забрала тебя и бежала к сестре в Индагар, потому что семьям мятежников грозила королевская кара. Я взяла фамилию своей бездетной тётки – Лафорт – и сказала, что мой муж умер от красной лихорадки. А вскоре я вышла замуж за Вальду Милгида и уехала в эту глушь.

– Так мой отец… Если он не барон Лафорт… Вернее, барона Лафорта вообще никогда не было, то…

– «Живи незаметно». О чём я и говорю. Никто здесь не знает всех мелких баронов Индагара. Так что никто не знает, что его никогда и не было.

– Но мой отец тогда… он мятежник?! И… кто он на самом деле? – совсем тихо спросила Лея.

Ноги у неё совсем заледенели в лёгких туфлях. А может, это мороз пошёл по коже от открывшейся внезапно тайны. Дождь за окном усиливался, будто небо разверзлось над Милгидом, и ветер стучал открывшейся где-то ставней, всякий раз заставляя вздрагивать, когда этот стук раздавался особенно громко.

– Я не стану тебе говорить. Он был бароном и мятежником, и если узнают, что ты его дочь… Надеюсь, ты понимаешь, что о таком нельзя говорить вслух? И никогда меня больше об этом не спрашивай.

Лея смотрела на мать и не знала, что сказать. Но теперь кое-что становилось на свои места. Стало понятно, почему у них не было никаких вещей её отца. Не осталось ни сабли, ни брактета, ни даже герба дома Лафортов… вернее, его настоящего дома, названия которого она не знала и вряд ли узнает когда-нибудь. Понятно, почему мать никогда не вспоминала о нём, не произносила его имя даже в молитвах на День всех усопших. И почему не говорила о том, где жила до того, как вышла замуж за барона Милгида.

– Но рыцари, мама, им-то какое дело до нас? И почему ты не назвала меня привычным именем? Раз никто не знает Лафортов… почему Рюмон?

– Если бы рыцари Ирдиона были святы и чисты, какими им полагается быть… Но поверь мне, моя девочка, любые тайны продаются тому, кто хорошо за них заплатит. А рыцари Ирдиона лучше всех умеют подмечать чужие тайны, на то они рыцари. Так что повторю тебе и в третий раз: «Живи незаметно». Чем обыденнее будет для них причина – тем лучше, и красная лихорадка в этом случае лучше мятежа. В Индагаре был барон Рюмон, который и правда умер от лихорадки. А теперь иди спать. И всё забудь. Ты у меня умная девочка, понимаешь, что о таких вещах мы больше говорить не будем.

Лея вернулась в комнату. Дезире давно уже уложила сестёр спать, и только смятая постель напоминала, что ещё до полуночи в жизни Леи всё было по-другому. А вот теперь…

Она – дочь мятежника! Силы небесные!

В народе мятеж называли «Восстанием Чистой крови», но в университете Лея мало внимания уделяла истории и не слишком хорошо знала детали. А вот сейчас ей очень помогли бы книги, но, увы, в замке Милгид из всех книг были только Канон, да ещё те, в которых экономка вела учёт провизии, а барон – сборы ренты и записи об урожае. И Лея решила, как только вернётся в Рокну, сразу найдёт книги об этом восстании. Там у неё под рукой целая библиотека университета, и она знает, у кого расспросить о подробностях. А заодно и взять список всех казненных баронов. Пусть мать не назвала имя её отца, Лея и сама его найдёт.

Она прислонилась лбом к стеклу, глядя сквозь него на струи воды. Пламя свечи отражалось в окне и растекалось рыжим пятном, и всё, что было видно по ту сторону – прилипшие к стеклу жёлтые листья вяза, сорванные беснующимся ветром.

Не к добру этот ливень посреди осени… Смоет мосты по Суре, или того хуже…

Сердце стучало гулко и тревожно, и Лее было не по себе. Дождь всегда её успокаивал, но почему-то не сегодня. Сегодня за его пеленой ей чудилось что-то страшное, что сдавливало грудь, мешая дышать. Ей показалось, что она стоит на краю большого водоворота или, может быть, лавины, от которой оторвался первый комочек снега. И лучше бы ей задержать дыхание и не шевелиться, иначе, сделай она один лишь шаг, эта лавина накроет её с головой. Или утащит водоворот.

Откуда пришли эти странные ощущения?

Лея отпрянула от окна, чувствуя, что совсем замёрзла. В голове был сумбур, и единственное, о чём она подумала, забираясь в постель – спросить завтра у матери, а знает ли обо всём этом барон Милгид?

Глава 4. «Око воды»

– Лея! Вставай! Просыпайся! – голос леди Милгид раздался почти над самым ухом и вырвал из вереницы беспокойных сновидений.

– Что? Мама? Рано же ещё… Что случилось?

Лея рывком села на кровати, оглядываясь по сторонам. За окном рассвет едва серел, и в комнате было совсем темно. Леди Милгид поставила масляный фонарь на подоконник и повернулась к дочери.

– Одевайся. Нам нужно кое-что сделать, пока все спят, – произнесла она тихо.

– Что сделать? – спросила Лея, вскакивая. – Что? Что случилось?

– Ничего не случилось. Одевайся.

Лея торопливо оделась и молча последовала за матерью по тёмному коридору, а затем вниз по лестнице. Леди Милгид шла бесшумно и быстро, придерживая одной рукой шаль на груди, а другой фонарь, освещая перед собой путь. От фигурных прорезей в решётке фонаря по стенам метались причудливые тени, и Лея старалась не отставать от матери и вопросов не задавала. Сердце колотилось оглушительно, и она понимала только одно – что-то всё-таки случилось. Что-то плохое…

Они прошли в подвал, под низкими каменными сводами, мимо бочек с вином и маслом и окороков, висящих на крючьях. Спустились ещё по нескольким ступеням к потайной двери, которая вела наружу, в ущелье, на каменистый берег ручья.

Зажатый между двух скалистых выступов, он протекал у самого подножья замка, и тяжёлая деревянная дверь, скрытая густыми зарослями ежевики и посконника, снаружи была совсем не видна. Дождь закончился, но напоенный досыта ручей сегодня превратился в настоящего зверя. Вода шумела и неслась по камням с такой свирепой яростью, что даже в подземелье ощущалась идущая от неё холодная сила.

– Я видела плохой сон, – произнесла леди Милгид, отдавая фонарь дочери и отодвигая тяжёлый засов.

Аберте Милгид иногда снились вещие сны. Об этом она никогда не говорила, но Лея, Фина и барон Милгид знали. После таких снов леди Аберта обычно была молчалива, молилась истово, ставила свечи всем богам, а потом советовала что-нибудь, будто невзначай, но настолько твёрдо и жёстко, что никому и в голову не пришло бы её ослушаться.

…Не ездил бы ты на охоту, Вальду. Не тот завтра день… Скажись больным.

…Не стоит нам пускать на этой неделе никаких людей на ночлег. В горах ещё вполне тепло, и в округе немало стогов с сеном.

Лея помнила, как на следующий день на охоте барона Дрэдфорда сбросила лошадь, и кабан насадил его на клыки. И не только барона, но ещё и его племянника и слугу, прежде чем зверя уложил смертельный удар загонщика. Или как постояльцы на ночь, с виду вроде приличные люди, закупщики провианта для королевской армии, на самом деле оказались ворами и убийцами.

А сегодня, после ночного визита ирдионских рыцарей, слова матери о том, что она видела плохой сон, прозвучали столь зловеще, что у Леи даже руки задрожали, едва не выронив фонарь.

Тяжёлая дверь подалась медленно, но отворилась без скрипа, пахнуло берёзовым дёгтем – кто-то предусмотрительно смазал дверные петли. И Лея подумала, что, видимо, мать приходит сюда не в первый раз. От этого дурное предчувствие только усилилось.

Снаружи их окутало холодом и влагой, и в сером рассветном воздухе даже показалось, что они выдыхают облачка пара – осень приближалась неумолимо. Небо уже высветлилось, и сумерки медленно отступали, сгущаясь где-то у самой воды. Вдали над тёмными макушками деревьев виднелась белая шапка Монаха. Окрашенная первым розовым лучом, она отчего-то показалась Лее кровавой.

После ночного дождя ручей наполнился водой почти до краёв, оставив незатопленной только небольшую каменную площадку перед дверью. Пахло сыростью и прелой листвой. Леди Милгид осторожно отвела руками длинные ежевичные плети и переплела их между собой. Приподнялась на цыпочки и, пошарив рукой по стене, что-то достала из-за каменного выступа. Она обернулась, и Лея увидела в руках у матери резную шкатулку из тёмного дерева.

– Повесь фонарь, – она указала рукой на крюк возле двери, – и иди сюда.

– Мама, объясни, наконец, что происходит?! Что за сон ты видела? Обо мне? – тихо спросила Лея.

– О тебе, девочка моя. О тебе. И это был очень плохой сон. Присядь. Сюда, ближе к воде, и дай руку.

Лея протянула руку не задумываясь. Леди Милгид достала из шкатулки украшение – кулон на цепочке, похожий на маленькое серебряное веретено с тёмным камнем внутри, и острым концом уколола ей палец.

– Что ты делаешь?! Мама!

– Тише! Опусти руку в воду, – и, удерживая веретено за цепочку, леди Милгид опустила в воду и его. – А теперь смотри внимательно. Ты что-то видишь?

– Мама! Это же айяарская магия?! – сдавленно прошептала Лея, вспомнив ночной визит рыцарей Ирдиона и холодея внутри от страха.

– Т-с-с-с! Опускай руку! – она потянула дочь за запястье, погружая его в воду. – Смотри! – Лея встала на колени и склонилась к ручью. И хотя при первом прикосновении вода обожгла ледяными иглами, но потом её руку медленно окутали совершенно ощутимые тёплые струи. Как будто кровь из пальца, попав воду, согрела её. – Что ты видишь? – прошептала леди Милгид почти у самого уха дочери. – Смотри. Это должно быть или прошлое, или будущее…

Поначалу это была просто тёмная вода. Она шумела, заглушая все звуки, и, разбиваясь на повороте о камни, оседала мельчайшими каплями на лице и волосах. Лея моргнула, всматриваясь, и…

Ей никогда прежде не приходилось видеть такого. Казалось, вода в ручье начала нагреваться и парить, и от её поверхности стал медленно подниматься туман. Он стелился над водой, растекался в стороны, обволакивая леди Милгид, и берег, и камни, и ежевичные ветви с гроздьями уже подсохших ягод, пока всё окончательно в нём не исчезло.

– Что ты видишь? – снова услышала она голос матери.