Он ведь так наделся на это…
…на то, что в его руках в этом танце они будут так близко, и лёд растает. Что он коснётся её, поделится своим жаром, и она откликнется, как сегодня утром в библиотеке, её глаза снова засияют, и между ними не будет больше никого…
– И что же, у меня теперь нет надежды даже на такую малость? – спросил он тихо, видя, что Себастьян и Таисса говорят друг с другом.
– Прости, – ответила она глухо, но твёрдо, продолжая смотреть мимо него.
– Приятного вечера, леди Иррис, – он медленно отступил в сторону, беря на ходу бокал с вином.
Ему показалось, ноги идут, как по воде, опускаются в зыбкую вату, и звуки расплываются, а вокруг всё заволакивает алый туман.
Силы небесные! Ну почему так больно?!
Потому что именно сейчас он окончательно понял, что надежды нет. Иррис принадлежит другому. Его брату. С момента, когда он впервые её увидел и навсегда.
Нет, даже хуже. Она не принадлежит сама себе, связанная узами этой помолвки, обещаниями, данными его отцу и Себастьяну, ритуалом и кучей всяких условностей, до которых ему нет никакого дела, но которые она никогда не нарушит.
Он отступил в тень галереи, остановился, прислонившись спиной к колонне, и выпил бокал до дна, совсем не чувствуя вкуса.
«А чего ты ждал, мой князь? Что она упадёт тебе в объятья?».
Цинта был прав…
Дуарх бы побрал Цинту с его правдой!
За болью пришла ярость, желание сжечь этот зал и дворец, и весь Эддар, и даже воду в бухте. Он смотрел перед собой, пытаясь силой воли унять это безумие, которое накрыло его с головой. Он сжал пальцами мраморные перила так сильно, что камень под его руками раскалился, обжигая листья вьющихся роз.
Не сейчас. Позже…
Он должен быть осторожен. Если у него есть связь с Потоком, не стоит им всем об этом знать.
Значит, она решила так…
Если на него не смотреть, то будто ничего и не было… И это ничего не значило… И если с ним не танцевать, и не говорить, то всё зарастёт, как порез на руке?
Не зарастёт.
Нет, Иррис, даже не надейся…
Он снова посмотрел на арку, на их милую пару, и его затопила волна безотчётной ненависти к Себастьяну.
Она так смотрит на него…
И улыбается ему…
Прикасается…
Доверяет…
Слушает…
Может она и любит его?
Эта мысль была невыносимой.
Нет, не может быть, чтобы всё было притворством! Он чувствовал совсем другое…
И если бы не эти чувства, может, ему было бы легче?
Он даже отсюда ощущал её смятение и желание. И оно притягивало его совершенно необъяснимо, как пчелу притягивает цветок.
Проклятье!
Музыка вырвала его из терзаний – бал начался. Он оттолкнулся от колонны, снова провёл рукой по волосам…
Она хочет играть в безразличие – хорошо. Он умеет играть и в эту игру.
– Таисса? – он прошёл мимо Иррис, не глядя, и подал руку сестре. – Жаль, что право открывать бал досталось не тебе. Если кто и должен был представлять дом Драго, так это ты.
– Альберт, ты пьян? – настороженно спросила Таисса, вставая в фигуру. – Что это за фонтан любезностей с двойным дном? Тебе что-то от меня нужно?
– Я тут подумал, что теперь, когда с нами нет Салавара, мы могли бы стать честнее друг с другом. И положа руку на сердце, из всех претендентов на место верховного джарта я выбрал бы тебя.
– Это почему же? – спросила Таисса, и в голосе её было искреннее удивление.
– Потому что из нас всех ты единственная, ну, ещё, пожалуй, тётя Эв, кого на самом деле интересует величие этого Дома. А это заслуживает уважения.
И видя, как расширились её зрачки, Альберт понял, что попал ей в самое сердце.
Смотри, Иррис. Смотри…
Он хорошо танцевал. Он умел вести женщину в танце так, что она не ощущала пола под ногами, так, что весь зал завораживали их движения, заставляя следить за пируэтами. Он кружил Таиссу и говорил ей то, что она хотела слышать. И где-то, в глубине души он даже кое с чем был согласен, но говорил всё это лишь для того, чтобы видеть, как сияет вокруг Таиссы огонь тщеславия. И все вокруг видят его. Все вокруг чувствуют, как нравится ей то, что он говорит.
И она пусть видит…
Это не так уж сложно – зажигать огонь в других. В нём было столько ярости и боли, что превратить их в огонь было легко, и одаривать им всех вокруг.
Смотри Иррис… Смотри…
Но она танцевала с Себастьяном, она смотрела в лицо ему и улыбалась, и было совершенно очевидно, что он не замечает ничего вокруг, окунувшись в её взгляд. И с каждым поворотом танца расстояние между ними становилось всё меньше.
Проклятье!
Желание спалить дворец становилось всё сильнее, и Альберт держался изо всех сил, понимая, что Гасьярд и Истефан, и тётя Эв, и все остальные увидят, вспыхни его сила чуть больше, чем нужно.
На следующий танец он пригласил Милену. Ей он говорил, что она красива. И что умна. Что он бы согласился уже на её предложение, будь она на месте Драгояра. И что все прайды умерли бы от зависти, увидев её на месте верховного джарта. Она хоть и не верила большинству его комплиментов, но очень хотела им верить. Они трогали тайные струны её души, и вокруг неё полыхало яростное пламя. Не сияние, как вокруг Таиссы, а настоящий пожар.
Потом он танцевал с Хейдой. И тётей Эв. А дальше стал приглашать всех самых красивых женщин, которые были на этом балу. Он не пропустил ни одного танца, он шептал им то, что они хотели слышать, он зажигал огонь в их глазах и сияние вокруг. Увёл всех поклонниц Драгояра, и к середине бала его, кажется, ненавидело уже большинство мужчин, чьи женщины следили за ним жадными взглядами. Он отдавал этот огонь каждой из них, и надеялся лишь на то, что Иррис тоже это видит.