Золотой крейсер и Тайное море

«Мотылек… Реки…»

Дриада обреченно взглянула на Ингрид. В ее прекрасные обозленные глаза с роскошными гетерохромическими зрачками великих покойников прошлого Боуи и Менсона[1 - Да, да, ни у первого, ни у второго гетерохромии не было и в помине. Но не все же об этом обязаны знать!]. Но полоска сжатых губ подруги сузилась еще больше. Споменка изумилась, осознав, насколько, за какую-то ночь, стала одинокой.

«Бегите…»

– Бред же, бред! Я… Я… Я не… – точно подгадав момент, возобновила свою песнь беглянка Пуговка, – Не поплыву!..

Беглянка с именем Черная Рок-н-Ролл Мама, пышная сайз-плюс чернокожая красавица, зарылась коричневыми пальцами в черные пластиковые кудри, отрешившись от происходящего. Крепкие пальцы забыли о котенке, и беглянка Мурочка, единственная, кому, в силу природы, не было страшно и тоскливо, выскользнув, мнила себя охотницей. Малышка вертела головкой, ища в сырой темноте неуловимую красную бабочку.

Беглянка Жужа, лежа на спине, с упреком обратила пустую глазницу к неспокойному небу. Сонный беглец Олененок затравлено следил за рыскающими над горизонтом красными точками.

«Нам не дают уйти» – сглотнув тяжелый комок, Споменка покосилась на мертвую старуху. Затем на шкатулку.

– Проводник, – терпеливо повторила она в который раз, обведя мрачные лица взглядом, ничуть ни полным решимости, – как сказал Достаточно Честный…

– Честный? – старательно улыбнулась Ингрид, – Честный?!

Споменка отвела взгляд.

– Нас… Нас… – дрожь малышки Пуговки будто слабела, – Нас первая же вол… волна…

Малышка осеклась . Парик соскользнул с гладкой, совсем безволосой головки, но она даже не обратила на это внимания. Ее затрясло с новой силой.

– Я тоже боюсь. Совсем не чувствую моря. Оно… – дриада делала непозволительно длинные паузы, обращаясь не столько к Пуговке, сколько к самой себе, и тяжело текущие слова звучали как приговор.

Она донельзя вымоталась. Как и все они. Сейчас она, Дриада Весеннего леса, беглянка, хотела одного – чтоб все это безумие закончилось. Пусть даже и так, как решено не ими.

– Оно, море, совсем не похоже на лес, – произнося нараспев, Споменка стала медленно раскачивать малышку, словно младенца. С упавшим сердцем отметила, как Эньо апатично швыряет камешки в пену, отчего та шипит только злее, – Но куда нам еще деться?

Пуговка, не отнимая лица от груди дриады, замотала головой.

«Нам что-то мешает. Нам не дадут уйти!» – Споменка впервые по-настоящему испугалась принесенных бабочкой иероглифов. Покосилась на труп старухи. Едва мерцающий в сумраке силуэт расплылся нечетким пятном. Так и казалось – вот-вот она дернется, медленно встанет, и все продолжится опять. Споменка отвела взгляд. Нервно поправила Пуговкин паричок, и, уткнувшись носом в ее пластиковые кудри, почти пропела:

– Просто закроем глаза, и будем плыть… Плыть… Плыть… – дриада растянула губы в невеселой улыбке, подняла Пуговкину головку за подбородок, заглянула в размокшее личико, – Ладушки?

– Пока не доплывем? – от доверия, обнаруженного в глазах малышки, Споменке стало нехорошо.

– Да, моя хорошая, пока не доплывем! – глаза дриады блеснули влагой.

«Знать бы хотя бы – куда? Хотя бы – зачем? Старик… Кто он? Глупые загадки… Достаточно Честный? А достаточно ли он честный? Права малышка, права! Куда нам в такие волны, Адонаи, Господь?»

Отчаянно вскрикнув, Эньо швырнула очередной камешек в черные осколки волны. Становясь сердитой пеной, вода сбила ее с ног. Но Эньо не рассмеялась, хотя никогда не видела моря. Дриада перевела взгляд на изгиб пляжного песчаного вала, на котором в двоящемся мусорном баке двоящиеся чайки раздирали клювами двоящийся черный пакет.

Минут двадцать тому появилась первая. Дриада отметила тогда, как, что-то почуяв, Рок-н-Ролл Мама подобрала Мурочку и придвинулась поближе к раскрытому саквояжу.

Замерев, некоторое время птица следила за черными тушами вертолетов. Будто бы размышляя – а сколько вкусного можно оттуда извлечь? Затем несколько раз вальяжно прошлепала туда-сюда, между ними и мертвой старухой. Внешне все выглядело так, будто чайке плевать на них, перепуганных посетителей ночного пляжа. Однако Споменке все навязчивей казалось, что она тут именно ради них. Слишком уж настойчиво, и слишком уж часто ими интересовались всякие неизвестные за несколько часов. И она, чайка, не исключение. Просто не может обнаружить их присутствия. Не видит их.

Чуть погодя, поодаль, покрикивая друг на друга, появилась еще пара чаек. Затем, еще пара – с другой стороны. Еще одна птица подлетела к старухе, но Споменка не решилась рассмотреть, что там происходит.

«Что вам надо? Что с вами не так, птички?»

Но чайки собрались вокруг урны, весь их интерес был явно направлен на ее содержимое.

«Должно быть, в таких кузнях и куются параноики!» – кисло улыбнувшись, заключила дриада.

А еще ее волновала черная прямоугольная дыра под кипой сложенных пластиковых топчанов. Черный котище, она видела – он затаился где-то там, под ними. Внимательные глаза неестественно крупного хищника следили за происходящим на побережье. Поглядывали и на чаек, но в основном наблюдали за ними, отрезанными от суши и загнанными в угол.

– Валить надо, живо! – процедила сквозь зубы подошедшая к ним Зюка, – За нами следят!

Дриада еле заметно кивнула. Поймала себя на том, что в пальцах совсем не к месту появилась дрожь.

«Сейчас! Иначе не отпустят!»

«Бездна бездну призывает!» – вздохнула она, когда последней, одиннадцатой, вступила на борт, сжимая вверенную ей деревянную коробочку. Последний раз огляделась. Грозовые облака, пригнанные ветрами за ночь, ведьма, здоровенный черный котяра. Все это вот-вот исчезнет из их жизни навсегда.

«Все страньше и страньше! – подумала она, снова заметив мотылька – тот присел на край медной створки саквояжа, аккурат позади котенка, – Раздвигаюсь, словно подзорная труба!»

Безвольными шарнирными пальцами Споменка открыла шкатулку. Не смотря на шум прибоя, все внутри саквояжа мгновенно замерло, когда свет побежал по прожилкам Золотого Камня. Дриада с важностью произнесла слова, до странного простые слова, больше похожие на детскую считалочку:

– День и ночь идем за Светом! – и суденышко, о котором никто бы никогда не догадался, что оно – суденышко, вздрогнуло.

– Работает! – в голубых зрачках Зюки вспыхнуло по огоньку, – Ну-ка, еще!

Олененок, до этого следивший за котом, вышел из оцепенения. Изучающе взглянул под ноги, его ступни явно что-то почувствовали.

– День и ночь идем за Светом! – повторила дриада. Саквояж, странное дело, издал протяжный колокольный гул, отчего все внутри него завибрировало. Мотылек благоразумно покинул борт, пролетев над ближайшей из чаек, направился к складу топчанов, и Мурочка никогда больше не вспомнила о нем. Вытянув шеи, птицы беспокойно озирались.

– Скорее, Нена! – процедила сквозь зубы Ингрид, буравя соглядатаев разноцветными зрачками. Дриада повторила слова, затем, без перерыва, еще, и еще. Саквояж затрясло, как ракету на старте, и невидимой рукой потащило по битой гальке прямиком в прибой. Завизжали все, даже Споменка. Волны с шелестом ударили в лоб жалкой потуги на морскую посудину, но, не смотря на силу, беглянок только окатило брызгами.

И тут случилась еще большая странность.

Дриада, поклялась бы, что изначально чаек было не больше дюжины. Теперь же, будто после заклятья умножения, словно из-под земли, с невероятной скоростью стали появляться новые и новые. В считанные мгновения их уже был легион. Сотни и тысячи клювов, с надтреснутым истошным клекотом сминая воздух, взрывной волной рванули вслед за саквояжем.

– Ай! – только и успела пискнуть Мишель. Колени Жануарии подогнулись, и она чуть не рухнула на дно саквояжа.

Однако, несущуюся как ураган армаду внезапно размазало о что-то невидимое, будто об огромное витринное стекло. Клубящееся месиво растеклось темным пятном в разные стороны. Град клювов и костей ровно по линии прибоя засвидетельствовал – между морем и сушей броня. Броня из ничего.

Пуговка больше не плакала. С отвисшей челюстью и опухшими веками просто наблюдала за надрывно трясущимся над их головами водоворотом. Она не контролировала свои пальчики, и те, словно выпущенная на свободу ребятня, весело расширяли дырки на блузке, оставленные кошачьими когтями.

– Они… Они не могут… – зачаровано произнесла Маргоша, но договорить не успела. Их накрыл шквал звериного ора. Нарастая и нарастая, вопли грозили расколоть небо и порвать барабанные перепонки.

Стражи, выставленные Ламашту на пляже пару часов тому, тщательно следившие за вверенной территорией, настигли и расправились с первой, но бездарно упустили вторую, как оказалось потом – главную добычу. Никому из них невдомек было, что корень внезапной проблемы находится под боком – под кипой пластиковых шезлонгов.

А он, корень проблем, был вполне удовлетворен ходом событий, и в отличие от мотылька не считал, что их цепочка завершена. Напротив – полагал, что все только начинается.

Визг, и без того невыносимый, перешел в свист. Чайки, как искромсанные в шредере обрывки бумаги, царапали поверхность чего-то невидимого, ломая когти и крылья, сворачивая шеи, изрыгая звук силы никак не свойственный живым существам.

Зюка наморщила носик. У одной из бедолаг, затем еще одной треснул клюв. Из-под глаза третьей, набухла и вытекла кровавая капля. Передние из птиц уже были задавлены и изувечены, а задние напирали и напирали, тщетно пытаясь продавить преграду.