Власть предназначений

Власть предназначений
Максим Хирный

Перестройка и кризис девяностых годов. Не успев окрепнуть, хрупкие социалистические ценности раздавлены эпохой перемен. Но фундамент уцелел, благодаря чуткой работе наших учителей. Их педагогическое призвание спасли дружбу, культуру, семейные ценности, помогли юному поколению поверить в себя в условиях новой России.

Рождается внезапная строка,

За ней встаёт немедленно другая,

Мелькает третья ей издалека,

Четвертая смеётся, набегая.

И пятая, и после, и потом,

Откуда, сколько, я и сам не знаю,

Но я не размышляю над стихом

И, право, никогда – не сочиняю.

К. Д. Бальмонт.

Предисловие

Эта история закончилась ночью, в те часы, когда людям снятся сны. Обычный сон, почти как у каждого мужчины. Яркий, чувственный, картинный. Было потрясающе. Ты управляла психологией, как обычно создавая лёгкую доминирующую атмосферу, а я пытался управлять желаниями. Не обошлось без странностей сновидений. Когда ехал к Тебе немного заблудился и оказался на маленьком ухоженном кладбище, похожим на место в самом центре «Сочи парка». Вторая странность – ты бросила мне презерватив, я спросил, почему он как пакет? «Да откуда я знаю, надевай быстрей!». И третья – когда Ты разделась, оставила на себе лишь белые носочки с розовыми и красными сердечками. Сны всегда приходят со странностями. Наслаждение было осязаемым, как наяву. Будто откинула всю мишуру отношений и Тобой овладела интуиция. Ты сразу призналась, что даже думать не можешь ни о чём другом, даже на работе. И об этом шептала, притянув за края рубашки. Приблизив губы совсем близко, добавила: «Раздевайся полностью, у тебя красивое тело». Ты долго и нежно целовала меня, одновременно вкладывая в мою ладонь прозрачный пакет. Полиэтиленовый листик дрожал в руке, его ждали тяжёлые испытания. Оценив про себя женское чувство юмора, тщетно попытался пристроить его без складок. Постелив на пол что-то большое, теплое, мягкое, Ты начала раздеваться, держа меня на привязи своего возбужденного взгляда. Голова моя кружилась от запаха волос, мысли терялись в дизайне новой прически, отвлекаясь от Твоего красивого тела. Осознавая свою красоту, Ты хотела чтобы в нашей жизни это было лучшая встреча из тех, что были и когда либо будут. Удерживая своей страстью моё возбуждение, откинула меня на спину и оказалась сверху. В первые секунды я ничего не соображал. Чувства, ощущения и желания не успевали за Тобой. Ты уже прикрыла глаза, погружаясь в бесконечность, а я всё ещё думал о разорванной дорогой блузке. Ты уже перебирала построением тел, маняще изгибаясь в талии и притягивая мои бедра – а я думал об этих досадных складках на пакете, которые будут всё портить. Я начал было говорить о каких-то сантиментах, о наших чувствах, отношениях, расстоянии; а Ты продолжала двигаться, жарко и шумно дышать, с наслаждением выгибаться, пытаясь ввести меня в свой резонанс. Наконец я догнал Тебя! Весь мир исчез, осталось только Твоё тело и невероятные ощущения, усиленные любовью. Природа ликовала своим предназначением. Эта новая реальность во сне разбудила меня. Смакуя послевкусие пробуждения, я подумал – к чему бы этот сон? А ну конечно, канун праздника – четырнадцатое февраля. Я ошибся. Маленький символ, случайно осевший в ладони наступившим утром, перелистал все страницы памяти. В одну секунду время растянулось и оборвалось, знания смешались с фантазиями экзотическим напитком и наполнили созерцание новым вкусом. Словно я сыграл шахматную партию белыми фигурами и теперь очередь играть чёрными. Даже сон изменил свой смысл.

Глава первая.

Знакомство

День прекрасный. Солнце греет сквозь голубое небо, припекает, почти кусает. Досрочная весна решила сегодня поздравить всех влюбленных. Купив каждому по шоколадному пончику, с отличным настроением развожу детей по местам их временного заточения. И вот последний, младший, разрезая весенний воздух неповоротливыми зимними сапогами, мчится к двери садика. На асфальте под ногами, прямо в глаза, что-то ярко блеснуло. Ну, здравствуй, дружище – это ты. Буквально вчера я вдруг подумал о тебе. Я придумал приятный сюрприз, а Она, в ответ на подаренные эмоции, невольно вспомнила о тебе и соединила наши имена. Твоё имя и моё, как два напарника, хорошо выполнивших свою работу. «Дружище, было чертовски приятно получить от Неё такую похвалу!» – начал я говорить. В руках у меня сверкал серебряный крестик. На нем Иисус как обычно, умирая, спасал весь мир. Видимо, кто-то из детишек обронил, и теперь ты пустишься странствовать по земле. С тобой приятно говорить о Ней. Ты понимаешь меня так же, как понимает Она. Она также дорога мне, как и ты. Мне казалось, с Ней я одно целое. Будь я девушкой, я был бы Ей, будь Она парнем, была бы как я. Иногда Она называет меня «чокнутым», и таким я ей нравился. Пусть лучше смеётся, комедии лучший жанр нашей жизни. Но ведь Она сама такая же! Посуди сам, дружище: опершись на толстое серое колено, залезла на индийского слона в красивом пёстром сари, натянула на лоб фетровую шляпу и светится счастливой улыбкой; а вот ещё – туфли на высоком каблуке глухо застучали по дереву медицинской кафедры, хорошее настроение добавляло бодрости и легкости, а ребенку и подавно легко – он ещё был совсем невесомым восьмимесячным плодом. Малыш, услышав мамин голос, стал дергать ручками, а аудитория в ответ приветствовала его, пока Ты переводила дыхание, прикоснувшись к нему ладонью. А это путешествие в Грозный? Она вообще нормальная, вдруг кто-то из джигитов влюбится в Неё с первого взгляда и увезет в горы. Такое случается с людьми- у любви нет национальности. Ты знаешь, дружище, Эта девушка подарила мне тебя. Я рос в рабочей советской семье и совершенно далёк был от религии. Учеба в университете поставила на ней крест, точнее не учеба, а пятьсот лет кровавой инквизиции, про которую я узнал во время учебы. Для меня не остаётся сомнений в том, что нет разницы между тем: веришь ты или нет. Мудрость создателя идеальна, он любит нас абсолютной безусловной любовью, ему не нужны наши молитвы, храмы и рясы, ведь он же не честолюбив. Зачем ему кого-то наказывать или прощать. Он подарил нам жизнь и свободу, поэтому в Библии, где рассказывается о его жестокостях, больше легенд, чем реальных событий. Вообще, если честно, я склоняюсь к теории Дарвина и вытекающих из неё последствий в обе стороны эволюционного движения жизни. Но в судьбе любого человека есть моменты, когда без тебя, дружище, никак.

Красивая молодая девушка в больнице ухаживала за своим смертельно больным ребенком. Она была с такими нежными притягательными чертами лица, что я называл её про себя «лермонтовской» Беллой. Прижимая к своей груди кожаный кулон, она делилась с нами своими тревогами. Я поинтересовался: «Как он действует?». В своей простой манере, с трудом подыскивая правильные русские синонимы, она объяснила, что это наподобие наших открыток – мы ставим их на тумбочки, в свои шкафчики, в салоне машин или вешаем куда-то на стены. Так, с лёгкой руки, эта молодая исламская девушка, превратила для меня все репродукции икон в открытки. За исключением одной.

Друг мой Иисус, случилось это, когда я уже был полностью влюблен в Неё. Влюблен до скрипа в зубах, до белых костяшек в сжатых кулаках, до замираний сердца, до любовной лирики, до ночных ожиданий под окнами, до тяжелых глупых томных взглядов – одним словом, до полного горячего психоза. Одной из Ее привлекательных способностей было желание рисовать. Она очень критически относилась к себе, но не настолько чтобы навсегда бросить кисти. И хорошо. Я не знаю, что вдохновило Её нарисовать тебя, друг мой. Как же глубоко и чувственно у Нее это получилось. Красивым телом, руками и ногами, прибитыми к кресту, ты летел сквозь черную пустоту в бесконечность. Невероятными страданиями, освободившись от мирской суеты, забирая боль и страхи с собой, ты нес на кресте смысл своей жизни. Она изобразила тебя так, будто мы смотрим на твою свободу немного сверху. И получилось, что умирая в бесконечности, мы, зрители, стоим над тобой. Какая потрясающая самоотдача, сын Бога, а простого человека все равно возвышаешь над собой! Этот портрет и стал самой дорогой реликвией в моем сердце. Поэтому мне не нужно ничего и нигде ставить, а тем более к кому-то ходить за спасением. Икона в сердце. Генрих Сенкевич в «Камо Грядеши» поставили точку в моём поиске смысла твоей смерти и смысла религии. В те времена одинокие и бесправные рабы, с тоской, мукой, невероятной болью, но с любовью к тебе, умирали на потеху плебеям. Растерзанные клыками львов, тигров и медведей, сгорая заживо на крестах, умирая под ударами мечей гладиаторов, люди в страшных муках разделяли с тобой свою боль и, умирая, разделяли смерть, придумав в этом для себя спасение и надежду. Только ты в те времена был смыслом и светом обреченных жизней. Поэтому, тот смелый рисунок и стал моей самой дорогой иконой.

Есть еще один человек в моей жизни, который важен для меня, как и ты, дружище. Мои родители не особенно ладили между собой, настоящий советский союз инженера и санитарки, их эмоциональный конфликт отделял нас друг от друга. Что и говорить, мой отец откровенно прятался от семьи на работе, иногда совершенно утопая в вине. Тем не менее, он успел научить многому, находясь рядом. Но мне так не хватало разговоров с ним. О любви, жизни, политике, спорте, женщинах, войне, учебе, смерти, деньгах. Сохранилась в памяти одна единственная беседа о сексе. Потея и стесняясь, показывая картинки, из какой-то книжки для подростков, папа показывал мне что, куда, как и зачем. Я стеснялся, краснел как и он и думал: «Для чего?». Улица мне обо всем давно рассказала. И еще, строго, прямо перед смертью, он говорил об уважении, любви, терпимости и заботе о маме. Вот, пожалуй, все из сохранившихся бесед. Мало. Очень мало. Мой пытливый ум стал искать такого человека, который смог бы поговорить со мной обо всем на свете. Я встретил его. На книжном развале купил двухтомник – его жизнь и творчество. Каждый русский знает его. В каждом городе он стоит в полный рост, украшая своей кудрявой головой главную улицу, названную в честь его имени.

«Пушкин, пожалуйста, к доске!» – вызвал преподаватель математики: «Решайте уравнение!». Мел крошился и скрипел, медленно царапая доску, заполняя чёрное пространство жуткими, таинственными белыми символами. Постоянно оборачиваясь к классу, тревожным взглядом выискивая поддержку, Пушкин решал. Учитель не торопил, пресекая попытки подсказок. Через полчаса, улыбаясь, учитель спросил: «Ну, что Пушкин, каков ответ?». «Ноль, получилось», – выдохнул лицеист. «Пушкин, у Вас в математике все «ноль», идите, садитесь и пишите свои стихи!» – иронично посоветовал учитель. Он сел и продолжил писать, только теперь на русском, французский остался в прошлом. Писать стихи, поэмы, прозу и главное – письма. Письма друзьям, родителям, сестре и брату, начальникам, министрам, императору. И женщинам. Жизнь Пушкина и стала той недостающей беседой. Жизнь полная невероятных событий, дерзких поступков, любви, творчества, поиска денег, слежек, трагедий, борьбы и неисчерпаемым родником русского языка. Каждый говорит: «Пушкин – наше все!» – неосознанно цитируя Аполлона Григорьева. Но никто не говорит, что он был «психом». Он сделал поэзию чистой, легкой и понятной. Он стал номером один – невероятный талант. Для него искусство было высшей ценностью, карточный долг важнее кредита, честь дороже жизни, женщина – высшее существо, семья – своя крепость. Насыщенная огнем жизнь трагически оборвалась в тяжких мучениях. Пушкин стал нашим Спасителем – это так для любого русского. Я абсолютно уверен, ты, дружище, с ним близко знаком. Он, Пушкин, и написал для меня толковый словарь по современному религиоведению: «Сказка о попе и его работнике Балде». Религия превращает человеческие лбы в толоконные, в этом с поэтом не поспоришь. Вот эту книгу я воспринимаю как Библию.

Именно Пушкин научил меня общаться с Ней. Стихами или прозой, но всегда искренне, чувственно и правдиво. Поэтому Она всегда узнает мой голос на бумаге, как отпечатки пальцев в полицейской базе данных. Никто так не понимал меня спустя годы. Только с Ней мне не нужны компромиссы. Она читала иероглифы моих желаний без словаря. Она оказалась той самой – особенной. Очень хорошо для начала!

Я четко помню первый день появления новеллы в моей жизни. В школьном дворе Юлечка знакомила своих ребят с новенькой. Я смотрел на одноклассницу и не мог себе представить более комичной девчонки. Мне нравились только гусарские усы Её папы, потому, что мой папа тоже носил такие. И дальше провал, голова ничего не помнит. Только иногда воспоминания прорываются сквозь страдания моих друзей, которые вдруг от чего-то влюблялись в Неё. Расскажу тебе, дружище, о некоторых.

Наши мамы непринужденно болтали. У них все прошло замечательно. Сегодня женщины подарили стране двух совершенно здоровых малышей. В один год, один день, почти один час. Мы лежали в люльках и громко возмущались произошедшим в нашей жизни изменениям. Одного из нас назвали Игорем. Через семь лет два пухляка тащили тяжеленые портфели в первый класс. Каким-то чудом класс оказался не первым, а экспериментальным «нулевым». Нам досталась самая лучшая и опытная советская учительница, дети теперь смогут научиться достойно продолжить самостоятельно честную классовую борьбу, когда вырастут. Через три года самодельные бумажные голуби счастья полетели в будущее, и ад начальной школы для нас закончился. Деспотичность и жестокость сменилась добротой и любовью. Только слепой не видел у нашей новой учительницы, классного руководителя, прекрасных белых ангельских крыльев. Именно эта женщина помогала пережить тяжелые перемены в рухнувшей стране. Она же и знакомила меня и других моих одноклассников с новенькой.

Как сейчас помню, шел 1988 год – год Дракона. А эта новенькая стала Той самой, о которой я сейчас говорю с тобой, дружище. В эти детские годы я помню Ёе только глазами своих друзей одноклассников. Она с иронией называет их влюбленность мягким печальным прозвищем – «дружба». Я молчу и называю их дружбу гораздо правдивей. Втрескались! Если собрать всех мальчишек, которые с ней «дружили» таким образом и положить их вместе на травку, получится живописная картина Васнецова: «После побоища».

Я не буду рассказывать тебе обо всех, ты и так нас хорошо знаешь. Наверняка, толкаясь, и перебивая друг друга, они просили тебя об одном и том же. В нашем классе постепенно вырисовывалась сильная, закаленная, умная, веселая, практичная, талантливая личность. Учитывая результаты их разговоров с тобой – если и кто-то созрел до таких фантазий в том возрасте; я больше склоняюсь к мыслям, что ты помогал Ей, а не нам. Староста, отличница, ироничная и умная, укладывала наших штабелями. Вытирая пот со лба, она стаскивала тела пронзенных стрелами амура подальше в угол класса и пересаживалась с места на место, чтобы сбивать прицелы восторженных взглядов со своей спины, затылка и аккуратного профиля. Я вспомнил про Игоря, потому что между нами тремя произошел презабавный случай. Понимая, что ты дружище ему совершенно не помогаешь в амурных делах, этот добрый, сильный и большой, простоватый толстяк обратился ко мне за помощью. Он не знал кто сочиняет коварные дразнилки, и как однороддомовца умолял о субсидии.

Живописные горы Архыза окружали детский палаточный городок. Ночи ясные и довольно прохладные. Небо было таким звездным и бесконечным, что не хотелось моргать лишний раз. Светлячки падали одна за другой, и если бы я знал, что на каждую можно загадывать желание, был бы сегодня миллионером. Высокие, стройные сосны невероятно пахли хвоей, выветривая из нас болезни и печали. Большие черные муравьи непрерывно тащили пленных насекомых в свои норки личинкам на ужин. Крупные ручьи справа и слева журчали песни, создавая глубокий стереоэффект, смывая с песком остатки еды с наших мисок. В одной из палаток готовился заговор против девчонок. Темнело. Тоскливый взгляд Игоря впился в мое лицо, преступный шепот раскрывал замысел. Я плохо понимал, чего он хочет, потому, что злился на него и на Нее. Вчерашняя ночь и весь последующий день, благодаря Игорю, были испорчены. А все из-за старосты.

Это случилось под утро, я проснулся насквозь промерзшим. Ворочался в промерзшем древнем спальном мешке, пытаясь разогнать кровь в окоченевшем теле. Руки тщетно шарили в темноте в поиске одеял, которые вечером я предусмотрительно взвалил на себя в надежде пережить холодную ночь. Одеяла исчезли. Коварный вор определил молодость на гибель в ледяном мраке. Последние остатки теплых мыслей придумали единственный способ спасения. Я начал двигать руками и ногами, будто маленький жук перевернулся на крылья и дергает лапками. Как только меня переворачивало на живот, я принимал прежнее положение на спине и снова дрыгался. Так и заснул, обещая себе днем расправиться с злодеем. Утром, молча и зло искал свои одеяла. Я перерыл весь палаточный городок, сосновый лес, обыскал муравейник с гигантскими чёрными муравьями. Заглянул даже на дно ручья. Тщетно. Придется громко верещать и скандалить с людьми, выставляя себя дураком. «Пропали мои одеяла, я обречен, кто вор?!» – дрожал я теперь от злости.

Прежде, чем продолжить, мой друг, я должен рассказать тебе о том, в какую почву сажали зерна воспитания и любви учителя в нашей начальной школе. Почему, закончив третий класс, мы были похожи на маленьких диких кусачих щенков. Буквально три эпизода расскажут тебе о многом. Однажды кто-то из родителей принес в класс записанные на грампластинках речи Ленина на каком-то партсъезде. Пластинка хрипела, шипела и разобрать можно было только одно слово – «товарищи». Через двадцать минут внимание детей совершенно разрушилось, шелест детских голосов постепенно стал пропитывать атмосферу класса. Сильный удар кулака по столу мгновенно остановил наши непоседливые глаза, строгая угроза вернула страх непослушания: « Сейчас вы все будете пересказывать услышанное!» Пластинок было три, примерно по тридцать минут. Пытка Ильичом продолжалась еще час.

Время урока было святым, оно принадлежало только учителю. Строгие замечания постоянно трамбовали детские души. Дисциплина была железная, говорить можно было только ответами на поставленные вопросы. Иначе наказание – замечание, двойка, угол или самое страшное – родители в школу! Ближе к концу урока, Лешка вдруг заплакал. Боясь спросить разрешения, он долго терпел, и вот чуть-чуть до звонка не хватило сил. Брючки были мокрыми. Надул. И теперь прикрываясь руками, он получал за то, что не отпросился. Ага, попробуй, отпросись! Страшно. Помню, я невероятно сочувствовал ему.

Мой добрый дядя привез из Москвы в подарок набор резиновых солдатиков. Красивые черные папуасы воинственно угрожали друг другу игрушечным оружием. Луки, копья, палки, ножи еле держались в их игрушечных ручках. Как они были живыми! Я любил их как свою личную армию и выбрал двоих лучших воинов, чтобы похвастаться перед ребятами. Черт меня дернул делать это во время урока. Я был схвачен с поличным. Учительница изъяла человечков, и вернуть обещала только в присутствии родителей. Кошмар. Но бойцы дороже. Мама сидела перед учителем и выслушивала строгий выговор за сорванный урок. Я думал только о них, о моих воинах. Наконец ящик тумбочки открылся, она вернула их. Но, о горе! – лук и копьё безвозвратно исчезли. Навернулись слезы, и тут же накатил тот самый «псих». Я швырнул их прямо в училку. Примерно также в сердцах, я специально сплюнул в сторону строгой «физички» и затеял революцию, чтобы спрятать свою выходку среди всех учеников нашего класса в средней школе.

Маленький восьмилетний ребёнок, будущий пушкинист, ещё не знал тогда, что действовал по формуле поэта. Бросив самое дорогое в борьбу за справедливость, я потребовал вернуть их обратно только с копьем и луком. Наша Фрекен Бок открыла окно и выбросила солдатиков проходящим мимо мальчикам. Всего зареванного мама вывела меня из класса. Я был строго наказан, остатки коллекции она подарила моему брату. И ведь я ничего не планировал, все получилось внезапно. Вот так наши детские души заколачивали между сосновых досок и хоронили под плинтусом. А наша милая Юлечка, приняв нас с любовью в средней школе, разламывала доски, вытаскивала на воздух и делала непрямой массаж сердца. А эта новенькая, свободная, веселая – была другой. Делала нам искусственное дыхание. К девятому классу мы превратились в послушных верных рыцарей. Наперебой, отталкивая друг друга, мы тащили на руках раненую в танцах, всю в мозолях от новых туфлей, прямо к дому. Ещё и негласно соревновались, кто осилит более длинную дистанцию. Вот имена этих рыцарей: Игорь, Макс, Герыч. Меня же в рыцари так и не посвятили.

Да, дружище, должен тебе признаться, все-таки Она была не первой моей любовью. Её опередила другая. Немного расскажу о ней.

Глава вторая: Мои учителя.

Литература.

Легкий сквозняк помог учительнице плотнее прикрыть дверь кабинета. На уроке русского языка я со своим приятелем, Сашкой, затеял орфографическое сражение. По очереди, передавая записки, мы обзывали друг друга бранными словами. По правилам игры слова должны были быть литературными и настоящими. Кто засмеялся, тот и проиграл. Первое замечание – сразу притихли. Снова бранимся, повышая градус фантазий и хитро подмигиваем. Второе замечание с угрозой: "Угол в классе давно пустует и уже заскучал!" Очередная записка – "Гусь лапчатый!". Я не выдержал и хлопнул смехом. Поражение в игре, и как следствие контрибуция – носом в угол. Скучно стоять. Может почудить немного? Сначала сильно зачесалась ягодица справа, тут вдруг слева. В классе зашептались, вот и смешинки. Работает! Представление начинается. Изобразил обезьяну: зачесал под мышками, будто немного приседая от удовольствия. Класс прыснул и тут же замечание! Тихо, тихо полез в карман за красной повязкой дежурного. Аккуратно, украденным мелком с доски, нарисовал на ней белый круг и пристроил на левое плечо. Приладив два пальца на верхнюю губу, скорчил классу злобную физиономию. Фюрер в профиль получился отменным. Класс смеялся. Улыбалась и учительница, выставляя артиста за дверь. Примерно лет через шесть или семь, после нашего выпускного, Галина Сергеевна там же за дверью давала мне свой последний совет. Очки учительницы сползли на нос. Я любил ее ироничный взгляд из-под бровей:

– Послушай, я поставила тебе пятерку по русскому и литературе, потому что ты не идешь на медаль. И еще потому, что ты любишь читать. А русского ты пока ещё не знаешь, а вот она идет на медаль – поэтому ей пять, бесспорно. Любишь читать, вот и читай. Пиши письма друзьям и близким. И может быть когда-нибудь твоя пустая голова заполниться настолько, что литература полезет из нее на бумагу. Вот тогда бери ручку и пиши что хочешь. Все, что придет в голову: про стол, про карандаш, про детей, про вчерашний ужин. И каждый день. И твоя память, опыт, фантазии сольются с чувствами, и ты начнешь писать.

–Галина Сергеевна, мне кажется, что сейчас немного получается, вот пишу и чувствую, нравится, все будто вдруг исчезает, и удивительные образы срываются на бумагу!

– Хорошо, напиши, я прочитаю.

– Попробую…

…«Он встречал меня в Шереметьево. Его густая пышная шевелюра опять меня будоражила. Эти карие блестящие глаза снова бережно ласкали мое лицо. Зачем опять меня тянет к нему. Сама себе отвечаю – его романтика. Густая, длинная, тайная, сумасшедшая романтика. Будто инъекции счастья: сердце, бьется, пар в голове, непреодолимое желание и притяжение. И после сразу тоскливый щемящий синдром отмены. И все время так, а все равно ничего не могу сделать. Вот в детстве помню, его романтика выдавливает слезы обиды на ладони и вдруг уже он мягкими губами, в бесконечных поцелуях вытирает их. Вот его романтика стоит под балконом с цветами, опять страстная и нервная. Вот его романтика в юности прижалась головой к моим бедрам в путешествии по Астрахани, подкралась ночью тихими поцелуями к ногам. Вот на берегу Волги его романтика тайно наблюдает за мной, будто сквозь купальник. Вот я вдруг решилась смело окунуться в его романтику взрослой жизни, с наслаждением ныряя в его крепкие объятья. Вот новая весенняя романтика его оголтелых писем с описанием невыносимо нежных чувств. И вот он опять стоит, и я иду навстречу новой романтике. Его необузданная любовь связывает наши встречи в одну цепочку какой-то иной моей жизни. Жизни с ним. Длинный роман с перерывами в пять десять лет. Но вдруг он рядом, и будто вчера только были поцелуи и цветы. Даже «привет» звучит ненужной фразой в постоянной близости влюбленных. Читая толстый роман своей жизни, хочется отвлечься и почитать другую любимую книгу. И новая страница раскрытая сквозняком, с хрустом переворачивается. Какая-то третья полоса событий между нами. Сейчас он перескочил на неё, и протягивает мне свою руку и тюльпаны. Я вытянула руки навстречу и в тепле его ладони опять потеряла волю и тюльпаны ему помогли. Потерянная воля закружилась, закрутилась в сердце и опять отпустила пространство. А он, мягко притягивая меня к себе, не в силах справится с моим молчанием, продолжал убеждать меня в своих чувствах.

– Я не хочу жить с обрубком нашей любви, я хочу проснуться с тобой рано утром и видеть ту, в которую влюбился когда-то. Ты сегодня как куколка – ухоженная, зрелая, гармоничная. В такую девушку может влюбиться каждый, но каждый любить тебя будет так, как он хочет, с опорой на свои желания. А я люблю тебя настоящую, естественную, разную в любом твоем проявлении. Нет в тебе того, чего я не любил бы, ну нет. И любить тебя буду так, как ты хочешь, чтобы тебя любили.

Он никак не понимал, что я смелая только по другую сторону телефона, могу спорить, иронизировать, соблазнять, скрывать. Но когда он рядом, я охвачена его страстью, его безумием, дикой любовью. В машине я остановила его длинные предложения поцелуем, забирая себе остатки дыхания. Так, ничего не видя вокруг, рассыпав цветы по машине, мы куда то приехали.

–Защищаю свой проект. Поживу немного в Москве. У меня тут все есть, я приготовил. Теперь точно все, потому что и ты сейчас со мной.

Он предложил мне освежиться, опускаясь на колени перед ванной, пробуя температуру воды. Уставшая с дороги, я согласилась. Напенил меня шампунем и начал ласкать, будто моет. Своими красивыми руками он нежно перетирал мягкие волосы между пальцами, гладил плечи, грудь, живот. По спине с водой струились его прикосновения и поцелуи. Мои уставшие подошвы целовал и прижимал к своему лицу. Неторопливо копил свою страсть. Я закрыла глаза и наслаждалась. Завернув в банное полотенце, отнес меня на кровать и, более не сдерживаясь, с лица и шеи начал целовать. Поцелуи потоком лились сверху вниз. Он потрясающе нежно ласкал мою грудь, после беременности она стала гораздо мягче и чувствительнее. Сегодня она потрясающе конкурировала с ощущениями от прикосновений к чистому бутону. Он ласкал меня тем, что было под руками: губы, щеки, нос, язык, дыхание. Ласкал все, что попадется под руки. Я неумолимо двигалась к самому желанному. Его бархатная кожа окружала самую жизнь. Дотронувшись, я не могла уже отпустить его. И я пустила всю его нежную, страстную, сумасшедшую любовь в своё сердце. Он прижал меня одной рукой сплетенных пальцев к своей подушке, контролируя вес на другой. Не прекращая целовать лицо, волосы и грудь, он продолжал наполнять меня своей любовью.

–Ложись полностью, не бойся, я хочу чувствовать всего тебя!

Вот он уже прижался грудью к моей спине, повернув меня на бок. Шея наслаждалась горячим дыханием, спина упиралась в его тело. А сумасшедшие пальцы помогали чувствовать любовь его жизни. Теперь я владела им, отдавая свою красоту его глазам. Как он смотрит на меня. Боже, как он смотрит. Как невыносимо приятно проникает его взгляд в мою душу. Какие огромные и крепкие плечи. Какая глубокая отдача, как он стонет, дышит, двигается и наслаждается моей красотой. Миг, и я смотрю на его красивые крепкие ноги, сжимая руками его бедра. А он продолжал непрерывно и гармонично двигаться навстречу моей страсти, любуясь красивой спиной. Я почувствовала, как наливается силой его бесконечность. И сама от этого стала сильней возбуждаться. Он больше и больше, крепче и крепче, быстрей и быстрей. Импульсы жаркого счастья плеснули внизу, время остановилось на мгновение в сладкой нирване. И его водопад жизни сладкими струями, напрягая бесконечными импульсами его тела, раскрасил мои живот и грудь. Уставший и счастливый, через несколько минут он опять начал гладить меня своими изголодавшимися руками»…

Я была уже не в силах читать о новой волне страсти. Откинувшись головой на спинку кресла, я закрыла глаза.

Командир самолета объявил посадку в аэропорту Храброво города Калининграда. "Боже, какие сумасшедшие письма!" – выдохнула я и закрыла приложение в телефоне, пытаясь вернуться к мыслям о работе. Как мне хорошо, голова кружится.

Галина Сергеевна поправила очки и приступила к знакомству с моими литературными потугами.

– Ну что ж, довольно откровенно, в литературе это главное, читатель сразу чувствует скованность. Язык хороший, настоящий, тот самый за который в школе можно поставить пять; с авансом я угадала. Вижу признаки начитанности, "Унесенные ветром" Митчелл дополнят впечатления знатокам. Хорошая концовка превращает тайну исповеди в фантазию. И главное, попытка окунуться в чувства другого человека, прожить его мысли. Ведь можешь, зачем тогда переписывали целые статьи критиков целиком, сдавая тематические сочинения как свои? Теперь ты готов писать ей письма. Пиши!