Суета. Роман в трех частях

– Я подумала, что вас продует.

– А вы за меня не беспокойтесь. Я сам прекрасно знаю, что лучше для меня, – после недоброжелательного ответа, служанка сморщила лоб и отойдя в сторону, начала что-то бубнить себе под нос. Коспалов это заметил, но никаких мер в сторону старушки не последовало.

Она лениво дошла до коридора и скрылась за кухонными дверьми. Министр вновь закрыл глаза и попытался уловить связь между локальным сквозняком и музыкой, которая будто медленно разливалась по залу, овладевая с каждым разом новой площадью. Ему казалось, что место, где он находится сейчас сильно отличалось от дома, где он живет. Он перестал ощущать стены, перестал чувствовать рядом других. Он будто исчез и это казалось ему праздником, где счастливы все, без исключения. Коспалов почувствовал новую волну теплого ветра и думалось ему, что впереди нет ничего больше, кроме этого момента. Его мысли растворились в музыке, а тело превратилось в легкую массу, которая при любой возможности могла возвыситься среди этих каменных стен. «Одиссея» не знала конца и проникала в душу министра все глубже. Она почти захватила его разум, как вдруг, Коспалов пробудился от звонкого голоса молодой служанки. Он открыл глаза. Она стояла рядом, склонив голову вперед, чтобы голос казался громче.

– Господин министр, – девушка улыбнулась, – я хотела сказать, что закрыла окно, – она продолжала хлопать большими глазами, ожидая одобрения. Коспалов тяжело вздохнул.

– Можно ли вам задать довольно нескромный вопрос? – девушка кивнула головой. – Вы больная? – ее улыбка резко превратилась в нечто другое, что означало непонимание. – Или может вам скучно одной, а? Иначе, я не понимаю ваших поступков, – он говорил очень медленно и тихо, будто вместо диалога, кто-то громко делился своими мыслями. Девушка подняла голову. Ее лицо побледнело. Она попыталась ответить, но министр пресёк это. – Я не хочу даже слушать вас. Понимаете, вы мне настолько противны. Я не хочу больше видеть вас здесь. Можете смело идти по своим делам – здесь вас больше никто не держит.

Она поспешила прикрыть руками свои глаза, чтобы никто не увидел слез. От неожиданной новости, ее резко ударило в жар. Девушка сделала шаг назад, пытаясь хоть как-то устоять на ногах. Министр прикрыл глаза обратно и старался не обращать внимания на происходящее рядом. Собравшись все же с силами, девушка покинула зал, оставив после себя несколько слез на столе и полу, и слегка слышимое слово «Простите». В этом доме она больше не появлялась.

Музыка продолжала пленить хозяина. Он снова начал углубляться куда-то дальше от дома. Но в этот раз, это было немного иначе. Господину Коспалову что-то мешало и не давало полностью абстрагироваться от настоящего. Он открыл глаза и осмотрелся. Где-то в углу зала прибиралась пожилая служанка:

– Будьте так добры, моя дорогая, приоткрыть окно заново – слишком душно, – проговорил министр. Старушка в тот же миг обернулась и с улыбкой на лице похромала до большого окна.

– Как скажете, господин, – она медленно схватила раму и потянула на себя. Легкий ветерок быстро ворвался во владения министра и заново окутал его своей теплотой.

– Так-то лучше, – закрывая глаза, произнес Коспалов с надеждой, на последующий покой.

В доме снова образовалась тишина. Кроме музыки и легкого сквозняка на первом этаже, больше ничто не издавало звуков. Служанки спрятались по комнатам, стараясь не попадаться на глаза хозяину, дабы не испытать на себе учесть бывшей коллеги; повара томно сидели у печей, ожидая приказов, а господин Коспалов мирно восседал за столом, пытаясь уловить запылившееся от времени спокойствие внутри. Незаметно для всех, утро перекачивало в день.

Необычное присутствие света на предметах исчезло, превратив элементы декора обратно в безделушки. С каждой минутой из-за усиления сквозняка рама окна сдвигалась маленькими шагами вперед. Из-за этого, прохладного ветра на первом этаже стало больше. Он начал подбираться все ближе к столу, разбрасывая холодные потоки по углам, то отдаляясь, то приближаясь и только временами невидимое можно было заметить по колышущейся поверхности газеты, что лежала на краю стола. Поток холодного воздуха смешивался с теплым, который гостил еще с утра и поначалу было совершенно не понятно кто одержит верх в этом поединке. В конце концов газета от ветра рухнула на пол, прикрыв собой остаток засыхающих слез. Рама приоткрылась еще больше, а хозяин даже и не думал открывать глаза, боясь, что следующего такого раза может и не быть. Коспалова не потревожил даже звонок в дверь, который звонко раздался по всему первому этажу, а через мгновение волнами разнесся и по второму. После второго звонка, министр нахмурил брови, в мыслях о том, что нынче служанки не справляются со своими обязанностями. Через пару секунд последовал третий звонок. Министр крепко зажмурил глаза, пытаясь не замечать посторонних звуков. За его спиной будто образовалась пустота: «Подозрительно тихо» – подумал Коспалов, в надежде услышать хоть какие-то признаки жизни, которые откроют входную дверь. Раздался четвёртый звонок. Министр открыл глаза. Слишком яркая картина полностью перечеркнула все его мысли о спокойствии, а пятый звонок в дверь заставил встать из-за стола и спешно пройти в коридор.

Нервно разобравшись с замками, он приоткрыл входную дверь и на пороге дома увидел образ мужчины средних лет в желтой униформе. Поначалу мужчина никак не обращал внимания на хозяина дома, копаясь в своей большой сумке, что висела через плечо. Отыскав нужное письмо, он поднес его близко к глазам и хриплым голосам спросил: «Коспалов?» – после поднял глаза на хозяина и на мгновенье замер. Мужчина откашлялся и продолжил:

– Простите господин министр, не признал ваш дом, – он протянул письмо Коспалову, что стоял в дверях. – Вам телеграмма от господина Лескова.

– Это все? – раздраженно поинтересовался министр, в ответ почтальон незамедлительно кивнул головой. – Чудесно, – сквозь зубы проговорил Коспалов, вырвал письмо из рук почтальона и демонстративно захлопнул большую входную дверь. – Что за день, – вздохнул он, беседуя с самим собой, в надежде что никто не подслушивает.

– Сегодня вторник, – со стороны кухни вышла пожилая служанка. – Мне послышалось или кто-то приходил к нам?

– Вам послышалось, дорогая, – Коспалов поспешил вернуться на свое прежнее место, но ощущение слежки его так и не покинуло. – Принесите мне чай, – крикнул он, чтоб старушка наконец перестала наблюдать за ним. Она кивнула головой и удалилась.

Министр снова сидел за столом на своем любимом месте. Перед ним лежал белый конверт, где большими буквами было напечатано: «Коспалову от Лескова. Приглашение». Он вынул письмо из конверта и принялся изучать:

«Приглашение. Дорогой мой друг Коспалов, ты прекрасно знаешь о том, как я люблю тебя и уважаю всем своим сердцем. Именно поэтому, я приглашаю тебя на небольшое вечернее мероприятие, которое пройдет на территории моей усадьбы. Данное мероприятие не только послужит укреплению наших межсемейных отношений, но и так же послужит хорошим началом отношений между мирами. Постарайся освободить свой плотный график и поприсутствовать на таком событии. С Уважением, твой друг, Лесков»

Коспалов протяжно фыркнул и бросил письмо подальше от себя. Его недавний чистый разум завладела возмущенная мысль о приглашении. Для него это было насмешкой, которая изо дня в день повторялась и проходила поперек так называемой «дружбы» с Лесковым. Он откинулся на спинку стула, чтобы отвлечься, но пронзающий ноги ветер снова отвлек его. Коспалов осмотрел первый этаж, со стороны кухни послышались медленные шаги.

– Ваш чай, господин министр, – пожилая служанка поднесла к нему чашку и поставила на стол, – Мне думается, вас вновь пригласили на очередной карнавал, – начала она. – Что же вы с этим будете делать?

– Все-то ты знаешь, моя дорогая, – ответил устало министр. – Что я буду делать? А ничего не буду делать. У меня выходной день и как знаешь, в выходные дни люди отдыхают.

– Но послушайте, это же не только ваш друг, а сам мэр, – последнюю фразу она проговорила с легким подъемом в голосе, будто это означало что-то важное. – Нельзя же сидеть просто так и отказывать. Вы же министр. Знаете, что я думаю по этому поводу? – Коспалов слегка отвернулся. – А я скажу. Я думаю, что пора бы вам уже позабыть старые обиды и вернуться в обычную жизнь, где есть другие люди, – она склонилась к нему ближе и шепотом добавила. – Перестаньте в конце концов жить прошлым.

– А если я не хочу, – резко ответил министр, – если для меня жизнь осталась в этом самом прошлом, дорогая. Вы же опытный человек в этом деле, будто сами не знаете какого это и говорите мне такие вещи. Зачем давать советы, которые сами никогда в жизни своей не применяли. Вы хотите сделать как лучше для меня, я понимаю, но знаете что, лучше для меня – сидеть на этом самом стуле, думать о простом, и чтобы где-то там позади без остановки играла музыка.

– О простом… – старушка отошла от стола и прихрамывая на левую ногу подошла к окну. – Будто я не знаю, о чем вы все думаете, – она взглянула куда-то вдаль, осмотрелась и добавила. – Что-то слишком темно, наверное, скоро придет буря.

– Даже не думай закрывать это окно, – прервал Коспалов, – это единственное, что меня успокаивает на сегодняшний день, – он закрыл глаза обратно, мирно намекая о том, что боле не намерен вести какие-либо беседы.

Пожилая служанка горько вздохнула, со скорбью осмотрела министра и прихрамывая удалилась обратно, в сторону кухни. «Наконец-то» – подумал Коспалов, согревая собственные руки друг о друга. «Одиссея» переступила границу середины и теперь, эта слегка странная композиция стремительно шла к своему финалу. «Это пройдет» – пробубнил министр себе под нос, окутывая себя мыслями о чем-то ином, где он мог с чистой совестью успокоиться и выдохнуть тот окаменелый остаток уходящих дней. Рама окна была уже почти полностью открыта ветром, а весь былой свет покинул дом. День становился обыденным.

Коспалов медленно наклонился над чашкой чая и застыл. Запах, что исходил от нее не был похож на запах свежезаваренного листового. Такое случалось в этом доме. Дело в том, что пожилая служанка время от времени добавляла министру в чай успокоительные. Хотя они и были довольно редкими и дорогими, их запах очень сильно контрастировал на фоне черного чая. Поначалу Коспалову казалось это правильным, и он с охоткой мог выпить такую чашку. Министр перестал это воспринимать за нормальность, когда данная традиция начала превращаться в частое явление и кроме чувства неудобства ничего боле не вызывала внутри. Однажды, в разговоре с господином Лесковым, он бросил: «Моя служанка каждый день подливает в мой чай успокоительное. Мне совершенно противно это понимать. Раньше, я принимал это за заботу, а сейчас, мне кажется, что это переросло в нечто больное. Я бы уволил эту служанку, но есть причины и есть обещания, которые я не могу нарушить». Он отставил чашку подальше от себя и решил прогуляться до окна.

Дом Коспалова находился далеко от центра города и граничил с большим густым лесом, который некоторые жильцы называли «безвозвратным». Название появилось после громкого случая пропажи детей в этом самом лесу. Случилось это несколько лет назад, когда группа детей отправилась в поход. Спустя сутки родители этих детей начали паниковать, после была организована поисковая экспедиция. В течении месяца группы людей ходили по лесу в поисках пропавших, но отыскать что-либо никто так и не смог – никаких вещей, тел и даже следов. Через некоторое время подобного рода заявления стали увеличиваться. Местные правоохранительные органы объясняли такую волну обычным стадным чувством – родители, что потеряли своих чад по собственной глупости и невнимательности пытаются взвалить ответственность на мистическую сторону леса. Так же, они называли подобные заявления «последней надеждой». На одной из встреч с жителями города, мэр произнес: «Я искренне соболезную всем родителям, чье нынешнее состояние не поддается описанию и успокоению. Но вы должны понимать, что ответственность за этих детей лежит не на городе, а в первую очередь на ваших плечах. Я не могу следить за вашей глупостью и за вашими поступками. Ваших детей не вернуть, и я прошу прекратить глупые нападки на сотрудников безопасности. Надеюсь на ваше понимание». Сам Коспалов не верил в эти рассказы. Он считал, что без особо веских доказательств нельзя быть уверенным, что дети отправились именно в лес, а не куда-то еще. Именно поэтому, к данной ситуации он относился нейтрально и густой лес, что виднелся из окон никак не вызывал у него отвращения.

Министр облокотился на подоконник, пытаясь рассмотреть что-то вдалеке. «Опять» – проговорил Коспалов, заметив красные полоски на стволах деревьев. Это делали обычные люди, которые верили в необычность дремучего леса. Они помечали красной толстой линией деревья, что стояли вначале, показывая тем самым границы, куда нельзя заходить, ни при каких обстоятельствах. Данное действие выводило министра из себя. Он не понимал смысла задуманного и критиковал «глупых людей, которым нечем заняться». Каждый раз, когда он подходил к окну и любовался открывающемся видом, он замечал красные пометки, которые «никак не вписывались в общую картину чудесного пейзажа». Чтобы успокоить внутреннее состояние души, Коспалов приказывал служанкам мыть стволы деревьев от краски. Происходило это ночью, чтобы никто не мог заметить, но люди не успокаивались и на месте старых полосок всегда появлялись новые. Самое странное, что это никто никогда не обсуждал публично, все это происходило молча, без каких-либо скандалов и пикетов.

Коспалов открыл окно до конца, впустив поток еще более холодного ветра. Он нелепо вздохнул, смотря на общий план пейзажа, где среди всего зеленого выделялись ярко красные пометки, отошел чуть дальше, а после и вовсе вернулся за стол; отпил немного чая, откинулся на спинку стула и снова попытался закрыть глаза. В кромешной пустоте было спокойно. Понемногу, его стали покидать дурные мысли, а ледяные пальцы рук каким-то волшебным образом начали согреваться. В этой пустоте медленно начала вырисовываться картина: длинная узкая дорожка, которая казалась бесконечной; фонарь, что светил тусклым теплым светом и небольших размеров домик, где в окнах то загоралась свеча, то становилось темно. Поначалу он летал вокруг дома, а после, устав – приземлился прямо возле входной двери. Звонка он не нашел, пришлось разрушить гробовую тишину тройным стуком по обветшалой древесине. Спустя мгновенье дверь открылась. Он медленно переступил через порог, скрипя досками под ногами. Время внутри будто остановилось и превратилось в бесформенную массу, которая блуждала где-то рядом. В попытках обнаружить живую душу в доме, он наткнулся взглядом лишь на безмолвную свечу, что стояла возле окна. Рядом, одиноко лежал слегка приоткрытый коробок спичек. Где-то на улице послышался протяжный стон. Он поспешил зажечь свечу и оглядеться получше. Кроме стола и старого шкафа позади ничего не было – деревянные стены и пустые углы. Понемногу им стал овладевать страх, что будто поднимался от ног и шел целеустремленно в область груди. На улице вновь послышался стон. Свеча разгорелась, а Коспалов чуть ли не на цыпочках подошел к окну, где в объятиях кромешной тьмы светил тусклый фонарь. Там не было горизонта и не было звезд. Это будто существовало когда-то давно, а сейчас этого нет. В один момент все погасло. И свет, и свеча и воцарилась тьма вокруг. Коспалов замер на месте. Он слышал свое сердцебиение и в тот момент ему казалось, что это безумно громко, громче, чем атомная война. Свет вернулся, вместе с ним появился образ вдали от фонаря. Образ кружил вокруг дома, временами заглядывая в окно. Коспалов с ужасом обернулся к столу, в попытках задуть свечу, но обнаружил в дальнем углу дома девушку, что облокотилась об деревянную стену. С головы до ног она истекала кровью. Ее прекрасное длинное платье было похоже на большое кровавое пятно. Только по маленьким белым участкам можно было догадаться о первоначальном цвете ткани. Она подняла голову, улыбнулась и хриплым голосом произнесла: «Я так счастлива. Счастлива, что со мной. А больше, мне ничего и не нужно». Она с любопытством оглядела дом, будто не понимая, что это за место. «Вчера я убила своего сына. А сегодня, я снова жива. Я так счастлива, что ты рядом со мной». Пронзительный тройной стук в дверь перебил девушку. Свеча погасла, оставив Коспалова наедине с тьмой. Оттуда вновь послышался голос девушки: «Я знаю, что ты любишь больше всего. Но ты, никогда не получишь этого, ибо я давно умерла». На секунду вокруг стало очень тихо. Дверь со скрипом открылась и в дом вошел кто-то еще. Свеча резко зажглась, окровавленная девушка пала на пол. Коспалов вздрогнул и моментально бросил свой взор на образ, что стоял возле двери. В один миг окно распахнулось и в дом ворвался ураган. Образ в двери, не замечая других медленно прошел к столу. Коспалов бросился к выходу, но пронзительный крик умирающей девушки остановил его. Он будто застыл в пространстве, а холодный воздух обволакивал его. Крик становился все громче. От холода его ноги начали скручиваться и тянуть неподвижное тело вниз. Коспалов из последних сил повернул голову в сторону образа, что стоял у стола, в ответ образ взглянул на него и с печалью в голосе произнес: «Вчера я любил и был счастлив, а сегодня я умер, от этой самой любви».

Министр резко открыл глаза. Пронзающая яркость уже не так смущала его. Он осмотрелся. За окном бушевала буря. Первый этаж превратился в ледяную пещеру. Коспалов протер глаза. Со стороны кухни тут же выбежала служанка.

– Что же это происходит! – она незамедлительно ринулась к окну и навалилась всем телом, чтобы поплотнее закрыть его. – Так и заболеть можно, господин министр.

– Господин министр, – из коридора вышла побледневшая служанка, – спешу сообщить, – она глубоко выдохнула и произнесла, – к нам пожаловала госпожа Лескова.

Ни единая живая душа в этом доме не подозревала, что вновь услышит эти слова. После объявления все вокруг стихло. Уже не было слышно ветра, шагов персонала и в какой-то момент даже музыка на мгновенье остановилась в голове господина Коспалова. От такого сильного потрясения он потерял дар речи. Служанка стояла в дверях, ожидая ответа пустить непрошенную гостью или же выгнать с порога. Она хотела было напомнить министру о ситуации и шепотом начала: «Господин, так что же нам…» – как в этот момент со стороны коридора проскочил звук шагов на высоком каблуке. Все вокруг опять замерли. «Вы можете быть свободны» – сказала она служанке, входя в зал далеко не скромной походкой. Шлейф от ее духов внезапно завладел всем первым этажом. Коспалов не был готов к этому, он старался не смотреть в ее сторону, а она прошла до центра зала и после принялась обходить обеденный стол вокруг, чтобы разглядеть министра.

– Я смотрю у тебя все по-старому, – начала она, присаживаясь за стол, – чашки с успокоительными, окна открытые, и ты со своим взглядом, будто кого-то хоронят. – Анастасия улыбнулась, слегка намекая на то, что все ценности Коспалова заключены в этих четырех стенах, и что эти самые ценности никогда не приносили ему настоящего счастья. Министр в это время молча наблюдал, сфокусировав свой взгляд только на ней. Он старался осмотреть ее с ног до головы, при этом проделывая это быстро, чтобы никто не заметил, в том числе и сама Лескова. – Я всегда поражалась тем, как ты с особой любовью относился к подобным моментам жизни. Когда ты остаешься один и все твои мысли будто маленькое войско, которое пытается не уничтожить, а истощить – довести до состояния паники и обреченности. И все это, каким-то образом оказалось тебе по нраву. Ты будто только и живешь этим, ну а если человек живет в постоянных муках от собственных мыслей и совершенно не пытается выбраться из этого, то что же это за человек? – Она пожала плечами и вместе с глубоким выдохом добавила, – не что иное, как слабый, – Лескова опустила глаза и в характерной для нее манере медленно отвернулась, провоцируя тем самым собеседника на поддержание беседы.

Все, кто находился в доме были в недоумении от происходящего. Все, кроме госпожи Лесковой. Она осматривала полупустые стены зала, где на всю площадь помещения висела одна картина. Особо разглядывать там было нечего, но Анастасия хотела выдержать паузу, чтобы хозяин дома смог незаметно насладиться её изяществом и красотой. Поначалу Коспалов старательно этим и занимался, пока в какой-то момент в его глазах не появилась трезвость. Он повернулся в сторону картины, будто увидел ее в первый раз. «Все это прошлое» – произнес тихо Коспалов, пододвигая чашку чая поближе к себе. Лескова глазами вернулась к министру, скрывая всеми возможными способами заинтересованность в сказанных его словах. Он с большим аппетитом отпил немного чая, одернул рукава домашнего халата и продолжил: «Я не знаю зачем ты вновь явилась сюда, но скажу одну вещь – тебя здесь быть не должно. Как бы это грубо не звучало, но это истина моих мыслей. В прошлом было все иначе. Но увы, мы не смогли с этим совладать. Сейчас этого всего нет – как и тебя, не должно быть в моем доме». Он говорил монотонно, будто все силы в один миг исчезли. Он смотрел ей прямо в глаза, пытаясь найти там понимание. «На этом все» – подведя свой монолог к логическому концу, Коспалов притих, откинувшись слегка на спинку стула. По его лицу, можно было легко догадаться, что продолжать «все это» он не готов и что дух госпожи Лесковой слишком вторичен, чтобы вести себя как подобает – «по-человечески».

В доме все замерло. И комнаты, и блюдца, и вода. Без движения даже осталась пыль, что время от времени поднималась вверх, когда кто-то проходил мимо окна.

Анастасия горько склонила голову на левое плечо и о чем-то задумалась. Ее взгляд куда-то в пустоту, охватил стол с конвертом:

– Смотрю, тебя уже пригласили, – улыбнувшись, язвительно подметила она. – И что, снова сделаешь вид, будто забыл или не заметил? Ну конечно, ведь ты мастер в этом.

– Я не являюсь на подобные вечера по причине твоего присутствия на них, и ты прекрасно знаешь это, – улыбка на ее лице медленно стерлась. – Еще ты прекрасно понимаешь всю нынешнюю обстановку, но почему-то все равно совершаешь все эти никому ненужные глупости…

– А я и забыла, что ты у нас святой… – Лескова усмехнулась. – Ты же вовсе не совершаешь ошибок и не делаешь глупостей. Ты человек большого ума, которому все завидуют такой черной, большой завистью… Наверное, поэтому ты сидишь в одиночестве, потешая в мыслях свое самолюбие, – ее глаза покраснели и слегка намокли. – Хочешь знать зачем я пришла сюда? Да на тебя взглянуть, Коспалов. Я думала, что за все это время, что мы не общались с тобой, ты хоть чуточку изменился, а ты… Знаешь и подумать не могла, что когда-нибудь ты станешь таким – бесчувственным, самовлюблённым человеком… Ты всегда порицал моего мужа за характер, высказывания, а в итоге сам превратился в незнамо кого… – чтобы остановить слезы, она провела кончиками пальцев по краю глаз. – И самое паршивое во всем этом то, что когда-то я полюбила тебя… Правильно ты сказал про глупости. Я и тогда знала, что все это не приведет нас ни к чему хорошему, но все равно пошла на поводу у сердца… – Лескова отвернулась и тихо заплакала.

– Всегда поражался твоим умением мастерски перевернуть ситуацию в свою пользу, – он чуть приподнялся со стула. – Ну что ты так убиваешься, в самом-то деле. Я же никоим образом не тревожу тебя. Конечно, мне льстит твой внезапный визит, но если быть откровенным, я не хотел, чтобы ты плакала, – он приподнялся и медленно подошел к ней. – Возможно я и вправду поменялся. Я стал скупым на слова, чувства. Перестал доверять. Во мне, понимаешь, нет надежды. Она будто покинула мое тело растворившись где-то в этих окрестностях, – Коспалов аккуратно обошел гостью и встал напротив, облокотившись спиной к стене. – Мне и самому это все надоело. И министерство, и люди и даже этот самый дом и поделать с этим ничего я не могу…

– Узнаю знакомый тон, – ответила Анастасия, убирая оставшиеся слезы с лица. – Отчего же? Что же это за великая такая сила, что все время тебя держит на месте? – он молча смотрел куда-то в сторону, игнорируя ее вопросы. Она резко замолчала. Холодная пустота витала вокруг нее. – Что же мы делаем с тобою… – тихо добавила Лескова. Она положила голову на свою руку и медленно закрыла уставшие глаза.

– Знаешь, – начал Коспалов. Он оттолкнулся от стены и направился к окну, – мне часто снится один и тот же сон. В этом сне я вижу нас. Мы медленно гуляем по парку. И небо такое синее, и людей вокруг нет. Будто мы одни и все это для нас, – он дернул ручку окна, проверив закрыта ли рама. – И каждый раз, когда я просыпаюсь после этого сна и вижу вновь все эти стены, измученные временем, я по-настоящему огорчаюсь… – Коспалов вернулся к столу и сел обратно на свое место.

– Почему? – в ее глазах проскочило любопытство.

– Потому что и ты, и я – мы изменились. Мы давно уже привыкли жить друг без друга. Хотя когда-то казалось, что это просто невозможно… Ты же ведь помнишь то время? – Анастасия молча кивнула в ответ. – Я бы отдал свою душу, чтобы вернуться туда и вновь увидеть твои сияющие глаза, что разом затмевали все беды и горести этого безумного мира. И знаешь, я бы не жалел об этом, – он взял со стола конверт и осмотрел его. – И печалюсь я от того, что нет той силы, которая поможет мне вернуть все это. К сожалению, мы стали чужими, и я проживаю эту жизнь так, как могу.

– Мы же могли все это исправить, – Анастасия опустила взгляд и о чем-то задумалась. – Почему мы оставили все так…

– Вряд ли мы тогда понимали, что стоит на кону.

«Я такая дура. Правда. Просто из-за того, что свою жизнь связывала постоянно с кем-то. И для меня эта связь была необратимой, она была для меня светом, на который можно ступать без раздумий и ошибок. На самом деле эти самые ошибки совершала сама я. Зачем-то притворялась, делала вид, что кого-то люблю и после некоторого времени сама не понимала, кто есть на самом деле.