– Я вас понимаю, министр и в каком-то плане даже с вами согласен, но ответьте мне на такой вопрос, кто будет воспитывать это… «существо»?
– Нам нужно добиться того, чтобы он стал одним из нас. Значит лучше всего, будет его отдать в хорошие и заботливые руки, дабы тот сполна прочувствовал наши порядки и устои. Есть одна на примете персона, она потеряла семью, и вот уже как три года страдает в одиночестве. Обычная мать вряд ли такое примет к себе, а вот она – потерянная душа, отказаться не сможет. Только нужно сделать это все публично, организовать сцену в центре города, радиотрансляцию, позвать газетчиков, чтобы как можно больше узнали об этом.
– Очень хорошо! – восторженно вскрикнул глава, он встал со стула и быстро подошел к министру. – А давайте, вот вы все и реализуете, к тому же я полностью вам доверяю, – мэр приобнял слегка удивленного министра. – Вы только скажите сколько вам необходимо выделить средств, а я все устрою.
– Выделять много не нужно, господин, разве что на торжество и шумиху, чтобы про это говорили хотя бы первые пару недель. А дальше, думаю, ситуация уже будет зависеть не от нас.
– А как же средства на содержание?
– Как раз наоборот, – министр взял очередной листок из большой кипы. – Здесь указано, что она жила ранее у фабрики. Когда на фабрике случилось то, что случилось, ее дом попал под зону покрытия. На месте пепелища смогли обнаружить среди других трупов – ее супруга. А через несколько месяцев она потеряла и ребенка.
– Подождите, коллеги, – мэр вновь сел на свой стул, – я окончательно запутался в этой ситуации. У нее была семья, у этой вот женщине, верно, министр? – тот кивнул. – Потом случилась катастрофа, муж заживо погиб, а она значит с ребенком уцелела, так? – он вновь кивнул. – А что произошло с ребенком? И зачем нам отдавать это существо ей?
– Вы неправильно поняли меня, – четвертый министр подошел ближе к мэру. – Представьте женщину, что потеряла своего семилетнего ребенка. Как вы думаете, о ком она будет сожалеть? О том, кого потеряла. В ее голове уже давно сформировался образ и другого она просто не потерпит. И каждый раз, возвращаясь в прошлое, она будет вспоминать именно его. А вот представьте, женщина теряет ребенка при родах. Не так больно, соглашусь, но вот упущенная возможность стать матерью все равно будет терзать ее душу. Определенного образа в ее голове нет – и нам это на руку. К тому же она потеряла свой дом, а наша программа лояльности смогла выдать ей лишь старую деревянную постройку, на окраине старых районов. И вот, пройдя через такой сложный путь, ей будто воздается благом, ведь кроме пустых стен и старого велосипеда у нее ничего не осталось, а здесь появляется смысл, смысл продолжать что-то делать, смысл в конце концов жить, – он закончил свою речь и сложил все бумаги опять в одну стопку. – Эта женщина – сокровище для нас и нашей ситуации. Она воспитает его, как никто другой, а деньги лишь погубят эмоции, поверьте. Конечно, на первое время нужно будет обеспечить ее едой и будет не лишним обить ее крышу дома, но доводить это все до фанатизма, думаю, не стоит.
– Все же я не пойму, министр, – было видно, как глава этой встречи меняется в выражении лица от усталости, – почему им не выделить новый дом, обеспечить хорошей работой мать, чтобы она не жила хотя бы с низшим классом?
– А вы думаете кто пойдет на войну? Буржуазия с ее манерными замашками? Нет, низший класс и пойдет. А этот ребенок, в последующем возможно может стать командиром одного из полка.
– Что вы сказали?! Это существо будет командовать нашей армией? Да не в жизни! Одно дело принять его в общество наше, а другое давать ему право и власть, вы сами-то думаете, о чем говорите, министр? Он другой, поймите, знаете, как они называют нас? Лягушки! Представляете!? Но зато себя считают людьми. А мы значит у них – «лягушки». Их народ на каждом углу клевещет на нас, а мы должны их чадо принимать и боготворить?! Вы же сами понимаете, что это добром не кончится…
– Я понимаю ваши опасения, господин мэр, но уверяю вас, начав прямо сейчас воспитательный процесс, мы избавим это тело от пагубных мыслей, а когда наступит время, то это уже не будет «существом сверху», а будет настоящим и преданным своему народу солдатом. Все дело в социуме, оно легко исправит любого под себя.
– То есть повода беспокоиться нет? Вы же понимаете, что для своего народа я хочу все самое лучшее, в том числе это должно выражаться и в моих решениях. Просто думается мне иной исход и мысль о том, что плоть врага встанет рядом с нами уж сильно тревожит… Хотя идея ваша мне и нравится, – мэр сфокусировался на книжный шкаф и начал думать. – А черт с ним! Я одобряю вашу идею, министр! – он подошел к четвертому и крепко пожал руку. – От вас я жду список всего необходимого и расчеты по бюджету, – он повернулся к столу и посмотрел на других. – У кого-то есть еще вопросы ко мне? – в ответ ничего не прозвучало. – Тогда все свободны, хорошего дня. А вы, – мэр обратился ко второму министру, – задержитесь ненадолго, обсудим вчерашний вопрос.
Кабинет опустел. Глава сел на свое место и достал миниатюрную курительную трубку с золотым мундштуком. Он высыпал табак из кармана на стол и принялся медленно перебирать его. Он старался подбирать лишь крупные табачные листья, а те, что не подходили сметал на пол. Министр в это время сидел напротив и молча смотрел на окно, откуда с пронзительным желанием пытался просочиться свет. В этот момент непроизвольное молчание плавно стало перетекать в банальное незнание и усугубляло уже затянувшуюся паузу. Министр неохотно встал со своего места и переместился ближе к шкафу. Он взял первую книгу, что заметно выделялась среди остальных и прочитав название положил обратно:
– Хорошо, что мы запретили такое чтиво, – начал он. – Простолюдин запросто мог бы сойти с ума от подобных высказываний. Нынче вообще литература пошла странная, не находишь? – Мэр оглянулся на него и развел руками. – А я вот частенько замечаю такие моменты. С каждым годом их становится все больше и больше… и знаешь, проблема даже не в темах, что затрагивают авторы, а в самом понимании. Вот недавно вычитал у одного: «Наш город», пишет он, «Закрыт со всех сторон, хоть мы подобного не видим, но зато стараемся не упустить возможности вовремя попасть на ярмарку, что открывается по раннему утру. Какие же мы все-таки глупые». Вот читаешь подобного рода вещи и задумываешься, что же должно произойти в жизни у этого автора, чтобы он начал видеть такое? Ну это же все написано не от большого ума, как мне кажется, а лишь бы народ раззадорить лишний раз, выдавая свои безумные мысли за какую-то истину. И что самое страшное, это читают и читают с удовольствием. Что стало со всеми этими писателями, я не пойму, ну раньше же, раньше не было такого. Раньше если и писали, то это по крайней мере было интересно. Было над чем задуматься что ли, – он сделал пару шагов вперед от шкафа и облокотился на край окна. – Нужно этих всех авторов собрать и посадить к чертовой матери, а после воспитать нормальных, новых, чтобы наше общество не отупело окончательно.
– Да перестань ты, – мэр прервал его речь, – ну закроешь ты всех юродивых, думаешь новые не найдутся? Они ведь как, ты им кислород перекрываешь, а они все больше скалятся, причем эти действия у них не вызывают чувство боли, а наоборот, они ими питаются. Уж лучше пусть пишут себе, нежели будут расхаживать по улицам и пугать переворотами. А что касается твоих взглядов на книги, так все просто – ты повзрослел и прошлые глупости, что нравились тебе уже смотрятся и читаются немного иначе, под другим углом. Ну хочет он думать, что все настроено против него, хочет он, я не знаю, выглядеть ярче среди серой массы, так пускай. Глупцам дана подобная черта и к сожалению, глупцов всех в нашем мире не перестрелять.
– Что самое удивительное, пишет он это все не опираясь на свои мысли. Услышал где-то, что народу такое по нраву и в тот же миг за печатной машинкой строчит глупости. В этом же не заключается истинная идея литературы. Получается, делается все это не во благо искусства, а во благо популярности. Неужели им самим нравится такое?
– Дорогой мой, о чем ты говоришь, подобного рода действия давно перешагнули значения духовности и сейчас это лишь способ набить себе карман. Зачем ему писать свои мысли, если он не знает наперед – примут его читатели или нет, а тут все намного проще – поругал власть, пожалел бедняков и одной ногой в почетных писателях. Это уже не искоренить, поверь мне, за этим можно только наблюдать и делать выводы. Страшно, соглашусь, но выхода другого нет, – он закурил трубку. – Ты, лучше скажи мне вот что, почему не заходишь к нам последнее время?
– Ну как – я работаю, – министр устал стоять на одном месте и короткими шагами начал бродить из угла в угол, – Времени, понимаешь, все нет свободного. Все какие-то дела… Да случаи. Я сам-то позабыл уже, как по улице ходить не торопясь, а ты говоришь «в гости».
– Раньше за тобой я не замечал такого, – мэр откашлянулся от дыма, что окружал его и продолжил. – Я конечно, все понимаю, но на мой взгляд ты поступаешь не красиво. Ты конечно можешь отнекиваться, говорить про нехватку времени, но мы же оба понимаем, что причина кроется немного в другом, – он сделал длинную тягу и моментально выдохнул весь образовавшийся дым через нос. – Кстати, эта самая причина, о которой мы оба знаем, совершенно не против твоего присутствия в нашем доме, по крайней мере, она больше не называет тебя подлецом.
– Говорить может и перестала, а вот в голове подобного рода мысль, да проскочит. Не уговаривай меня это делать, прошу. Что было, то было. Об этой ситуации я тебе вроде все уже сказал ранее.
– Что значит «было»? Ну подумаешь, побранились слегка, сказали глупости и что теперь из-за мелкой ссоры разрывать нашу с тобой дружбу? Мы же все взрослые люди – ругаемся, миримся. Это же нормально, пойми. Придумал еще что-то, про какое-то время, прогулки… – мэр отставил трубку и вздохнул. – В общем, жду тебя с примирением. Хватит изображать занятого и бегать – приходи, накроем стол значит и нормально, спокойно посидим, как раньше… Ты услышал меня? – министр неохотно кивнул. – Вот и хорошо, мне нравятся диалоги, которые заканчиваются решением. Это, я скажу тебе, по-мужски. Кстати вспомнил, а что это было здесь до меня? Боюсь представить, если бы ты все же добрался до него. Чего не поделили?
– Не знаю, как тебе сказать даже…
– Как всегда – с выражением, прямо и без особых порицаний, – глава приготовился слушать, откинувшись на спинку. Министр продолжал молча ходить из стороны в сторону, ускоряю при этом свой шаг. – Не томи же.
– Мне кажется, – на мгновение он задумался, – нет. Я уверен, что третий министр озабочен твоим креслом и это не похоже на обычную зависть. Он настроен очень решительно. Хочешь узнать почему я полез к нему с кулаками? Ты бы слышал, что он говорил про тебя в этом кабинете. Началось все с безобидного беспокойства первого министра, связанное с твоим опозданием. Он подумал, что таким образом ты скрываешь свое принудительное лечение, на что, естественно, я поспешил успокоить коллегу, так как лично знаю истинную причину твоей непунктуальности, – министр продолжал бродить нервно по кабинету, – и что ты себе представляешь? Этот невоспитанный, обиженный жизнью идиот начал сомневаться в твоей должности, обосновывая это тем, что настоящий глава города, такого никогда себе не позволит, а после добавил: «Если вы не собираетесь ничего менять в данной ситуации, то сидите и дальше, а вот я, приложу все усилия, дабы эту персону, что возомнила из себя, как можно скорее попросили освободить место». На этом моменте я уже не выдержал и живо бросился с кулаками. Конечно, может это и лишнее, но я не жалею о том, что сделал.
– Почему ты мне сразу не сказал? – тихо спросил, слегка расстроенный мэр. – Хотя это было бы неправильно, согласен, – он взял обратно в руки трубку и задымил. – А я еще и думаю, что это меня первый министр про самочувствие спрашивает.
– Ужасная ситуация, – министр наконец-таки перестал маячить и сел на свое место. – Вот вправду, кто бы мог подумать, что такого кроя политик, так низко падет. Причем до этого-то, – он импульсивно выкидывал руки в сторону, дабы речь казалась эмоциональнее. – Его знать не знали – сидел себе молча, а тут вылез! Представляешь, что за мысли у него были ранее? Не удивлюсь, если в попытках выдумать что-то новое, он и на убийство смотрел с болезненным желанием, – министр взглянул на мэра. – Ты меня прости за такие слова, конечно, но я молчать об этом не собираюсь, причем, когда обстоятельства касаются моего близкого круга.
– Хорошо, – ответил мэр, – допустим он хочет меня убрать с поста… а что у него вообще есть? Знакомства – так он одиночка. Я никогда не видел, чтобы он общался или был на приеме у влиятельных людей. Деньги – так у меня больше их, однозначно. Власть – так и ее больше. И что с этим он может сделать? Что есть у него такого, чего нет у меня? А все эти выкрики его, это лишь способ хоть как-то быть замеченным…
– У него есть кое-что получше. У него есть информация.
– Информация?
– Информация, – раздраженно ответил министр. – Вот ты говоришь, денег у тебя больше, а он и так это знает, причем знает на сколько больше и почему, – он резко встал и подошел к мэру вплотную, тот слегка дернулся. – Говорил же я тебе аккуратнее с этим. Ты представь какие последствия будут, если все это всплывет?
– И что нам делать? – мэр был близок к панической атаке, его правое веко стало произвольно дергаться, а руки превратились в резиновые перчатки. Министр тем временем выдержав паузу, подошел к окну и принялся разглядывать остатки капель на стекле. – Ну что мне, увольнять его?!
– Увольнять, – спокойно ответил он. – Но сначала нужно найти за что, а тем временем, те сбережения наши, думаю нужно как можно быстрее прятать, вернее – вкладывать. Помнишь я говорил тебе о машинах? Давай займемся этим – проложим дорогу, пути, пустим по городу несколько автобусов – пусть передвигаются с комфортом.
– Налоги можно будет дополнительные взимать, – добавил глава.
– Да прекрати ты со своими налогами. Что ж ты так мелко думаешь? Я говорю тебе о транспорте, о возможности доехать в любую точку за короткое время. Как ты думаешь, за сколько можно объехать на машине весь наш город? – мэр пожал плечами. – Тридцать семь минут ровно! А знаешь сколько минут добираться до большого дерева на той стороне? Сто с лишним!
– Ты хочешь сказать, что мы сможем расширить город? – мэр привстал и тоже подошел к окну.
– У нас будет на то причина, а это самое необходимое для реализации… Что думаешь?
– Думаю, что не зря поставил тебя на это место, дорогой мой. Вот, что я думаю, – он протянул министру руку, тот в ответ пожал ее. – А на счет этого не волнуйся, я разберусь. Ты главное занимайся транспортом, возьми людей, деньги, чтобы все это было по правилам, – мэр с облегчением вздохнул и посмотрел на часы. – Мне пора на встречу с генералом.
– А я пойду займусь подготовкой.
Первым из кабинета вышел мэр, убирая в карман курительную трубку, за ним, придерживая дверь – министр. Они вновь пожали друг другу руки, крепко обнялись. Мэр осмотрел министра с ног до головы и напоследок сказал: «Ты заходи к нам в гости. Только не забывай. Устроим вечер ностальгии». Они рассмеялись и спустя мгновение разошлись по разные стороны коридора мэрии.
02.
Его комната была похожа на доисторическую пещеру, где во мраке естества пробивался маленький пучок света, исходящий от настольной лампы. По площади она напоминала три грузовых лифта, что по нелепой случайности были спаяны друг с другом. В таких маленьких помещениях обычно легко создавался уют и к великому удивлению раньше она была такой, но со временем, что-то произошло. Старая мебель, что томилась в пыли спокойно выжидала своей кончины; белый подоконник в прошлом, легко сливался с землей; входная дверь не переставала скрипеть от сквозняка, а пустые полки книжного шкафа во всю стену не насчитывали и дюжины литературных произведений. Все это происходило из-за нехватки времени хозяина, либо из-за большого нежелания что-то менять. Сам он всегда называл ее небольшим коридором из-за характерной вытянутости и узкости от двери до окна. Подобрать подходящую мебель для такой комнаты считалось проблемой, из-за этого шкаф, что стоял слева от входа был небольшим по глубине, а диван напротив имел свойства превращаться в кровать. Рядом с диваном в дальнем углу стоял столик, где обычно лежали чистые листы бумаги, карандаши и полупустые тюбики с краской. Единственное, что придавало этому помещению уют, была настольная лампа с абажуром. Она светила ярким теплым светом, предавая всей обстановке спокойствие и равномерную тишину. Из-за позднего уличного рассвета, лампа работала с вечера и выключалась только утром, перед уходом на работу. Остальные вещи, вроде светлых разодранных обоев или дырявого коврового покрытия не то что предавали чувство бардака, а просто-напросто не вписывались в обстановку комнаты-коридора. Случались моменты, когда «кто-то» пытался убраться в этом месте с мыслями о том, что помещение станет чуть лучше и с каждым разом эти надежды разбивались на осколки из-за банальной невозможности изменить неизменимое.
Из-за невыносимых обстоятельств прошлого, ему легче было вжиться в роль нового человека. Поначалу образ жителей города слегка пугал его и казался странным, но со временем все предрассудки были поглощены рутиной и возникали в сознании все реже и реже. Для того, чтобы было проще привыкнуть к ним, юноша перестал смотреться в зеркала, а руки, что попадали в его поле зрение, обычно укутывались в кожаные перчатки черного цвета. Последнее время он не прибегал к этим методам, ибо решил для себя, что полностью «влился» в данное общество. Понял он это в автобусе, по пути на работу, когда нечаянно взглянул в зеркало заднего вида и увидел свое отражение. Это был среднего роста молодой человек, со слегка небрежными волосами на голове, носом напоминающий отдалено картошку, карими глазами и бледной кожей по всему телу. У юноши было два выработанных состояния, либо он находился на работе, либо у себя в комнате. Работа начиналась с самого утра и продолжалась четырнадцать часов до поздней темноты. По возвращению домой, единственное, что волновало его это краски и кисти, за счет которых уже несколько лет писалась картина. Его приемная мать думала, что он бросит это дело из-за нетерпеливости, но этого, на удивление, не случилось – юноша томил надежды, что после завершения, его картину одобрят для выставки в городской музей. Таким он видел свой первый шаг на пути к признанию его творчества. По этой причине, молодой человек практически не спал и в перерыве между работой и работой стоял возле холста. В центре своей небольшой комнаты он старательно, с большим трепетом внутри выводил линии образов, задуманные еще задолго до их понимания.
Он почти заканчивал работать на тот момент, когда взял в правую руку растрепанную кисть с черной краской. «Теперь осталось это только закрасить» – бормотал он себе под нос. Он аккуратно поднес к холсту кончик кисти и остановился. «Ты действительно думаешь, что это хорошая идея? Да, думаю, что это хорошая идея. Но это противоречит правилам… Каким еще правилам, которые ты сам выдумал для себя? Ты не можешь считать себя мастером, если не знаешь всех тонкостей своего ремесла, а малевать так, как ты – глупо и бездарно. Так что значит мне делать? Ответь… Ты что обиделся на меня?». Его разговоры прервались тихим шорохом за дверью. У порога двери было видно, что перед ней кто-то стоял: «Андрей, ты опять разговариваешь во сне?» – послышался голос за порогом. После недолгого ожидания ответа, дверь тихонько приоткрылась с противным скрипом:
– Ты опять не спал всю ночь? – женщина прошла вдоль комнаты к окну. – Сколько можно повторять тебе, если и дальше будешь так мучить себя ни к чему хорошему это не приведет, – она раздвинула шторы и приоткрыла окно, в комнате стало чуть светлее. Андрей от непривычной яркости зажмурился.
– Ничего страшного, – сказала она, – зато не будешь в полумраке сидеть. Неужели тебе удобно так рисовать? Ленивый ты, конечно, ох какой же ленивый… – мать прошла мимо холста и приостановилась. – Над чем ты хоть работаешь, я не пойму? – она старалась разглядеть в нарисованном смысл. – Это что, я? – женщина вновь пригляделась к картине. – Какой кошмар. Заканчивай, Андрей – опоздаешь на работу. Пойдем на кухню лучше, у меня все готово уже, – она вышла из комнаты, оставив после себя ароматный запах выпечки.
Андрей взглянул на часы – время и вправду поджимало. Не теряя драгоценных минут, он отставил холст с красками в пустой угол и накрыл свое рабочее место большим и прочным пакетом. «Увидимся ночью» – вновь пробормотал он себе под нос, выключил настольную лампу и спешно вышел из комнаты.
Это была маленькая квартира с двумя комнатами, кухней и ванной. По интерьеру другие помещения практически ничем не отличались от «коридора» Андрея. Повсюду царил образ мгновенной старости.
– Вот я не пойму, – послышался голос из кухни, – ну вот рисуешь ты этот рисунок несколько лет уже, да. Если быть оптимистами, то предположим ты его дорисовал, и он тебя полностью устраивает, – Андрей добрался до источника шума и сел на мягкий диван за круглый кухонный столик, мать стояла спиной к Андрею у плиты и выжидала готовности блюда, – а дальше-то что? В мэрию сходишь, документы тебе подпишут на выставку в музей – хорошо, пусть будет так, а после этого что ты делать будешь? – она переместила блины и омлет со сковородки в белую тарелку и поставила ее перед Андреем.
– Рисовать дальше, – ответил юноша. – Я же говорил тебе это сотню раз.