В краю несметного блаженства

– Да… я же пересёк границу… и оказался в другой стране… Разве не так? Или вы настолько отдалены от неё, что совсем позабыли о таком понятии, как страна?

Выпив чаю, мужчина посмотрел на Веха, как на неандертальца, но всё же вошёл в его положение и доходчиво разъяснил:

– Вех, то, что ты пересёк границу, не означает, что ты автоматически попал в другую страну. Существуют и пограничные зоны. В нашем случае зона не пограничная, а межграничная, как её у нас называют. То есть со стороны как твоей, так и якобы нашей страны есть неиспользуемое малоохраняемое пространство. Здесь оно достигает тридцати пяти километров в ширину! Хочешь сбежать в ту страну? Вперёд, ещё тридцать километров на север по выжженной, покрытой снежным пеплом пустыне! Разумеется, наши рьяные жители и туда забирались, но там ничего интересного не нашли.

– Получается, – зашевелился Вех, – поселение ваше – автономное?

– Как понимать – автономное?

– Самостоятельное, независимое? Не принадлежащее ни одной из стран?

– Ах да. Получается, так. – Фландер улыбнулся. – Но, я слышал, бывали времена, когда границы расширялись, и таким образом мы автоматически поглощались страной, входили в её состав. Тем не менее к нам никто ни разу не приставал. Десятью километрами западнее расположен небольшой пограничный пункт. Время от времени оттуда приезжают пограничники, летом на вездеходах, зимой – на снегоходах, привозят угощения. Мне вот, например, достался чай. Завозят одежду, консервы, целые сухие пайки. В общем, помогают. И мы им в ответ – куриные яйца, молоко, скоропортящиеся продукты, которых им недостаёт. Так и живём. Но с недавних пор они почти не появляются. Судя по тому, что ты наговорил о ситуации в стране, о государственном перевороте, можно предположить, что живётся им сейчас несладко. Забыли про них… Голодают, ничего нести к нам не хотят. Сами хомячат, хе-хе.

– Главное – чтобы к вам не сунулись. Храните ружья наготове.

– Я и храню, хотя особо не боюсь. Услыхал посреди ночи твои пистолетные выстрелы – приготовился, всю ночь держал ухо востро.

Вех почувствовал, что ему нехорошо. Голос Фландера стал двоиться и растягиваться, как при долгом нажатии на клавишу пианино. Чай перестал литься в горло, и чаепитие превратилось в сущую пытку.

– Подождите секундочку… – Поднявшись, он шатнулся и зашевелился к постели. Фландер следовал за ним, придерживая его за плечи. – Я немножко посплю, ладно? Вы разрешаете поспать? Я ненадолго, на пару часиков… Проснёмся и ещё поговорим…

– Ложись-ложись. Видимо, всё-таки я накаркал, – замялся мужчина. Пока Вех снимал верхнюю одежду, он помог ему снять сапоги. Парень лёг на бок, поближе к Рокси, залез под одеяло и, будучи не в силах больше находиться в бодрствовании, моментально улетел в царство сна.

Ему снились жуткие сны, по сюжету которых на него и Рокси в опустевшем городе нападали разъярённые волки, а ему было нечем от них отбиться. В итоге Рокси съедали, локация менялась и девушка оживала, но то же самое происходило и в другом месте, снова и снова. Самое страшное – Вех не мог пробудиться. Между сном и реальностью выросла непреодолимая преграда. Обычно после пережитого во сне кошмара человек ошарашенно вскакивает с горячей головой. Это необходимо, дабы не сойти с ума от впечатлений и вовремя сообразить, что кошмар был не на самом деле, но за последний месяц Вех чересчур активно злоупотреблял возможностями своего организма и расходовал его на полную мощность, подчас забывая о малейшем отдыхе. То невероятная, в самом плохом смысле этого слова, кинопремьера, то беготня по городу в поисках Донована, то увеличение продолжительности рабочего дня в Центре Послесмертия до восьми часов, то выполнение дополнительных поручений Барна Вигеля, то вредная пища, то скорбь о смерти мамы, то бессонницы, то наркотические сигарки, то наркотический сорокадвухкилометровый марафон по городу, то отключки, то сильнейшие перегрузки между сном и бодрствованием, то зимнее путешествие с Рокси на руках длиной в сутки! – всё это вынудило организм отстраниться от парня, сделаться самостоятельной независимой частью и взять управление над собственным выживанием в свои невидимые руки. Вех должен был постепенно, кропотливо отсыпаться и восстанавливаться, насильно абстрагировавшись, отключившись от жизни, и поэтому остановить цикл кошмарных сновидений было нереально. Такое наказание уготовил ему организм.

Всё же он просыпался раз в шесть часов, однако едва открывал глаза и не шевелился. В это время светловолосая Вельгма, назначенная отцом следить за состоянием заблудших путников, замечала движение его дрожавших век, поднимала над подушкой нетяжёлую его голову, подносила к его губам чашку и потихоньку заливала внутрь тёплый чай. Часть напитка выливалась наружу, но остальной чай более-менее усваивался.

Пролежав сутки без признаков пробуждения, Рокси впала в тот же цикл шестичасового сна, что и Вех. Её не терзали кошмары, и сон её протекал легче и невесомее. Она вставала не на пару минут, как парень, а на десять или пятнадцать, сама брала предложенную Вельгмой чашку и наслаждалась чаем, с утра и вечером – поднималась на слабые ноги и совершала прогулку по дому. Она не знала, где она, кто эти люди, собравшиеся вокруг неё, и почему Вех непрерывно спит. Не то чтобы её не интересовали все эти моменты – нет, ей было бы любопытно об этом узнать, – но ввиду слабости, продолжавшей бушевать внутри неё с момента нападения хищного зверя, она спокойно могла обойтись без данной информации и потому беззаботно жила (спала) на иждивении семьи Фландера.

Неслись сутки: первые, вторые, третьи, четвёртые… Вельгму заменила Марта. Пятым утром Вех, полностью восстановившийся и как следует отоспавшийся, наконец покинул постель. Изумлённая Марта поднесла к нему очередную чашку, но парень скрестил руки и ответил, что не хочет.

– Мне бы пройтись, – добавил он и посмотрел на Рокси. Душа его скомкалась, будто хлипкая бумажка, он нагнулся, прильнул к девушке и заговорил в слезах: – Что я наделал, Ро, девочка? В какую даль я тебя забросил? На какие муки обрёк? Оторвал тебя от родителей, от всего, что было тебе дорого! Как я посмел? Ты ведь предупреждала, а я не внял этим словам, посчитав их творением твоего юного легкомыслия! Горе и смерть мне, горе и смерть, если ты не очнёшься! Вечные адские страдания! Невыносимые сны с ликом нерождённого твоего малыша! Я готов познать эту участь, готов стать её жертвой, но, как бы я ни хотел замолить свой несмываемый грех, твоя жертва всегда будет печальнее, тяжелее и обойдётся в тысячу раз дороже. Но прошу: не оставляй меня. Что я отвечу твоим родителям, которые непременно отправят в этот край письмо? Я разорвусь на части, Ро! Я сдеру с себя кожу! Умоляю…

Напоследок он расцеловал её щёки, её тепловатый лоб, а к губам притрагиваться не стал, не посмел. Мать с дочерью, спрятавшись в тени под лестницей, следили за сердечным эпизодом. Трогательными взглядами они проводили парня, который собрал слёзы ладонью, поспешно оделся и вышел на веранду.

На неогороженном участке вокруг дома имелся прямоугольный сарай из брёвен и рядом – хлев. Эти постройки, тогда не замеченные Вехом в ночной тьме, находились на заднем дворе. В просторном и опрятном хлеву с несколькими утеплёнными оконцами, распределённые по отсекам, жили две козы и бородатый козёл. Они жевали сено, попутно издавая прерывистые блеяния. Вместе с козами, в противоположном углу, в красном сетчатом птичнике с мягким соломенным полом содержались куры. Птицы воротили солому, перемещались по своему вольерчику, клевали зёрнышки – короче говоря, занимались обыденными куриными делами. В хлев Вех не зашёл, а посетил сарай, в котором он случайным образом обнаружил Фландера. Стоя над верстаком, Фландер заострял лезвие топора точильным камнем. Из-под его носа вылетали противные слуху звуки.

– Здорово, Вех! – воскликнул он, отвлёкся от работы и протянул парню руку, как хорошему приятелю. – Давненько не видел тебя на ногах, аж подпрыгнул от неожиданности, когда ты вошёл. Ну что, выспался?

– Да, выспался. Сколько дней я проспал?

– Пятый день пошёл. Четверо суток. Сегодня четвёртое декабря.

– Спасибо… Простите за резкость, Фландер, но я очень беспокоюсь за Рокси. Как она? Вы приглядывали за ней?

– А как иначе? Марта с Вельгмой этим занимаются. Признаться, мы между собой рассчитывали, что первой полноценно проснётся именно девушка. Она пробуждалась, пила чай и даже ходила по дому, пока ты почти всё время лежал в отключке и подобным не промышлял.

– Пробуждалась? Ходила? – оживился Вех от этих слов. – Я думал, она по сей день беспробудно покоится под одеялом! Вы меня обнадёжили, Фландер!

– Что ж, в таком случае я рад. Значит, скоро и твоя Рокси к нам присоединится, коль уже и ты встал.

– Зачем топор точите?

– Пора заняться заготовкой дров на следующую зиму, а то не высушатся. Есть у нас одно местечко, где можно нарубить. Не желаешь прогуляться вместе со мной?

– Желаю! Пойдёмте.

– Возьми колун на всякий случай. – Фландер передал Веху длинный и тяжёлый топор, не тот, который он точил, а другой. – Не волнуйся, сейчас в тачку положишь, нести не заставлю.

Спустя минуту они вышли с топорами наперевес. Фландер выкатил из сарая глубокую тачку и положил в неё свой инструмент. Вех поступил так же. Ширина раскопанных лопатой тропинок позволяла беспрепятственно катить двухколёсного помощника по гладкому слою твёрдого снега. Вёз тачку парень, вёз топорно, пытаясь не задеть шедшего спереди Фландера. Оба они удалялись от дома на восток, вследствие чего чёрные точки остальных домов поселения, неизведанных Вехом, оставались на равноудалённом значительном расстоянии. Двадцать минут спустя пришли к зачатку огромного восточного разношёрстного леса – к полосе, состоявшей из десятка рядов деревьев. На участке подле тропинки большинство деревьев были срублены и спилены. Валялись стволы, в основном берёзовые, наполовину окунувшись в снег.

– Нам нужны не шибко толстые деревья, – пояснял Фландер. – Увидишь подходящий срубленный ствол – обрубай ветви и затем руби оголённый ствол на поленья размером с пни. Сбрасывай в тачку. Я углублюсь чуть дальше в лес.

Оставив Веха одного, мужчина пошёл вперёд по сугробу, высоко поднимая колени. Вех чуть-чуть порыскал по кладбищу деревьев, нашёл не толстый и не тонкий берёзовый ствол, покоившийся в снежном наряде, и очистил его от снега, покрепче обхватил гладкое топорище, прицелился лезвием на середину ствола, совершил пару репетиционных движений и на третий раз вдарил по древесной плоти, предварительно замахнувшись. Ничего не вышло, ствол отделался продолговатой раной, но не разделился на две части. Вех был слаб и вообще орудовал топором (колун Фландер забрал с собой) впервые. Подсобравшись, он снова поднял орудие над собой и попытался нанести удар в уже образовавшуюся рану, но промахнулся и получил вторую полосу рядом с первой. Он не сдавался и из раза в раз продолжал засаживать лезвие в намеченную область. Посыпались и полетели первые щепки. Громкие стуки, казалось, слышала вся округа. Под натиском постоянных ударов ствол начал хрустеть, и уже чувствовалась его неминуемая готовность разломиться. На десятом или одиннадцатом ударе и без того мёртвое дерево было одолено, и последние его ткани, доселе умудрявшиеся сохранять целостность и не поддаваться разъединению, всё же разорвались. Нижнюю половину ствола, не обременённую ветками, Вех нашпиговал сталью топора в трёх местах, и теперь лежали перед ним три равные по длине полена, которые он, едва не надорвавшись, перенёс и бросил в тачку.

Глухие удары со стороны леса также прекратились. Навстречу вышел Фландер, с охапкой дров в согнутых руках и колуном на её вершине, норовившим упасть в снег.

– Берёзовый пень разрубил, – поделился мужчина, пронёсшись мимо Веха и сбросив в тачку дровяной балласт. – Ты, я смотрю, тоже без дела не сидел – хорошей берёзки добыл. Тачка выдержит, давай ещё поработаем! Пару поленьев – и поедем!

Парень вернулся к своему расчленённому дереву, топором избавил его верхушку от веток и, приложив достаточные усилия, разрубил берёзу ещё на две половины, а потом эти половины – уже на четвертинки, взял две четвертинки и положил их на остальные собранные в тачку поленья. Фландер принёс такое же светло-серое полено с коричневыми вкраплениями и перпендикулярно торчавшим сучком и забросил его на самый верх получившейся пирамиды. Он же повёз заполненную дровами тачку обратно, освободив Веха от всех забот, кроме одной – нести два топора.

– Потрудились что надо, – донеслась хвальба из его уст и поднялись густые чёрные брови.

– Мне понравилось. С удовольствием бы сходил ещё раз.

– Такая возможность тебе подвернётся, если пожелаешь у нас остаться. Хоть завтра бери топор и иди. Ты же останешься, верно? Ну, когда твоя подруга оклемается.

– А вы разрешите?

– Спрашиваешь! Не зря же ты сюда из столицы своей страны прибыл, не зря с волками сражался, не зря всю ночь с девушкой на плечах шёл. В стране бардак – ты ехал сюда спастись, я догадываюсь. Как можно вас выгнать, а главное – куда? Максимум – можно передать вас соседям, но с нашей семьи не убудет, оставайтесь. Ты славный парень, Вех, сильный и трудолюбивый. На вес золота.

– Насчёт трудолюбивого я бы поспорил. Вам кажется. Я плохо учился в институте и работал – так себе.

– Значит, на то была судьба. Не твоё это. Сама жизнь подсказывает. Я вижу, тебе доставляет дрова рубить. Вот твоё предназначение! Дровосек! – Фландер рассмеялся и чуть не опрокинул тачку на бок.

– Звучит как оправдание собственной лени.

– Это тебе самому решать, кто ты: лентяй или же работяга, но которому банально не повезло определиться с профессией. Кем ты там работал? Учёным в центре смерти?

– Ха-ха, нет, в Центре Послесмертия. Я вам уже фрагментарно рассказал, что послесмертие из себя представляет.

– А ты расскажи не фрагментарно! Я ни черта не понял.

– Я сам ни черта не понимаю. Давайте забудем об этом, умоляю. Это осталось позади, там, в городе. На новой земле я хочу предаться природному энтузиазму.

– Во что хотя бы ты веришь? В аспекте жизни и смерти. Ответь – и я отстану.

– Ни во что, честное слово! Я устал верить.