Унесенные ветром. Том 2

Ее черные брови стремительно сдвигались под острым углом у переносья, и у Фрэнка душа уходила в пятки. Она была наделена поистине варварским темпераментом, а в такие моменты в ней просыпалось бешенство дикой кошки: казалось, она не замечала, что говорит и как больно ранят ее слова. Когда разражался очередной скандал, весь дом погружался во мрак и уныние. Фрэнк уходил в лавку пораньше и оставался там допоздна. Тетя Питти забивалась в свою спальню, как загнанный кролик в нору. Уэйд с дядюшкой Питером прятались в каретном сарае, а повариха не высовывала носа из кухни и даже воздерживалась от пения псалмов. Одна лишь Мамушка невозмутимо выносила бешеные взрывы темперамента Скарлетт, но ведь Мамушка прожила долгие годы рядом с Джералдом О’Хара и ко многому успела привыкнуть.

На самом деле Скарлетт совершенно не хотелось скандалить. Она искренне стремилась быть хорошей женой Фрэнку, она питала к нему теплые чувства и была ему благодарна за спасение Тары. Но он так часто и порой столь неожиданно испытывал ее терпение, что ей никак не удавалось держать себя в руках.

Она не могла уважать мужчину, позволявшего ей помыкать собой, а его смущение и нерешительность в любой неприятной ситуации, в столкновении с ней или с другими, раздражали ее до чертиков. Она могла бы закрыть глаза на эти вещи и быть счастливой, поскольку ее денежные затруднения по большей части успешно разрешились, но ее недовольство росло с каждой новой мелочью, доказывающей, что Фрэнк – мало того, что сам никудышный управляющий, – и ей не желал успеха в делах.

Как и ожидала Скарлетт, Фрэнк долго отнекивался, не желая собирать деньги с неплательщиков, а когда она его все-таки вынудила, принялся за дело через пень-колоду, извиняясь на каждом шагу. Ей не требовалось других доказательств, чтобы убедиться, что семья Кеннеди никогда не выбьется из нужды, если только она в одиночку не заработает, сколько считает нужным. Теперь она знала, что Фрэнк до конца своих дней готов довольствоваться тем, что ему дает его грязная лавчонка. Похоже, он не сознавал, сколь ненадежно их положение и как важно зарабатывать побольше денег, ибо только деньги в эти опасные и трудные времена могли служить защитой от всех невзгод и напастей.

Может быть, до войны, когда это не составляло труда, Фрэнк и преуспевал в делах, но по нынешним временам, считала Скарлетт, его поведение было ужасающе старомодным: он упрямо держался за прошлое, хотя давно пора было понять, что от прошлого уже и следа не осталось. Ее муж был начисто лишен предприимчивости, столь необходимой в изменившейся, более суровой обстановке. Что ж, самой Скарлетт предприимчивости было не занимать, и она намеревалась использовать ее сполна, нравится это Фрэнку или нет. Им нужны деньги, и она добывает деньги, хоть они и нелегко ей достаются. А Фрэнк, считала Скарлетт, мог бы хоть не вмешиваться в ее планы, уже приносившие плоды, о большем она бы уж и не мечтала.

При ее неопытности управлять лесопилкой было непросто, тем более что конкуренция с каждым днем становилась все более жесткой по сравнению с тем, что было вначале, и Скарлетт возвращалась домой поздно вечером, усталая, сердитая и озабоченная. А когда Фрэнк, сконфуженно покашляв, говорил ей: «Сахарок, я бы этого не делал» или: «Будь я на вашем месте, Сахарок, я поступил бы по-другому», она, как могла, сдерживала гнев, но у нее далеко не всегда хватало на это терпения. Если он сам по своей бесхарактерности не способен оторваться от стула и заработать денег, зачем же придираться к ней? К тому же он пилил ее по таким пустякам! Что за важность в теперешние-то времена, если она ведет себя не по-женски? Тем более что именно ее «позорящая ее как женщину» лесопилка приносит столь необходимые ей, ее семье, Таре и даже самому Фрэнку деньги.

Фрэнку хотелось тишины и покоя. Война, в которой он честно сражался, подорвала его здоровье, лишила состояния и превратила в старика. Он ни о чем не жалел и после четырех лет войны желал в мирной жизни лишь спокойствия и добра, хотел видеть вокруг себя любимые лица и ощущать одобрение друзей. Он очень скоро понял, что мир в доме имеет свою цену и цена эта – позволять Скарлетт делать все, что ей взбредет в голову. Устав бороться, Фрэнк принял мир на ее условиях. Иногда он думал, что дело того стоит: лишь бы видеть ее улыбающейся, когда холодными вечерами она открывала ему дверь и целовала в ухо, в нос, куда попало, когда она, укутанная в одеяла, засыпала, положив голову ему на плечо. Домашняя жизнь была просто раем, если все было так, как хотела Скарлетт. Но этот мир был лишь пустой видимостью, и Фрэнк заплатил за него непомерно высокую цену: пожертвовал всем, что считал правильным в семейной жизни.

«Женщина должна больше внимания уделять дому и семье, а не болтаться где ни попадя, как мужчина, – думал он. – Вот если бы у нее был ребенок…»

При мысли о ребенке Фрэнк улыбнулся. Он часто думал о ребенке. Скарлетт весьма откровенно заявляла, что не хочет детей, но ведь дети часто появляются на свет без приглашения. Фрэнк знал, что многие женщины говорят о своем нежелании иметь детей, но это всего лишь порождение глупости и страха. Будь у Скарлетт малыш, она любовно заботилась бы о нем и согласилась бы оставаться дома и заниматься хозяйством, как все другие женщины. Тогда ей пришлось бы продать лесопилку, и всем его мучениям пришел бы конец. Всем женщинам для полного счастья нужен ребенок, а Фрэнк видел, что Скарлетт несчастлива. Не будучи знатоком женщин, он тем не менее не был слеп и замечал, что временами она очень и очень несчастна.

Иногда, проснувшись ночью, он слышал, как она тихонько плачет в подушку. Проснувшись от ее рыданий в первый раз, он тревожно спросил: «Что такое, Сахарок, что случилось?» – но в ответ получил лишь отчаянный крик: «Оставьте меня в покое!»

Да, ребенок сделает ее счастливой и отвлечет от всяких дел, которыми ей не пристало заниматься. Иногда Фрэнк тяжело вздыхал и думал, что поймал ослепительно прекрасную тропическую птицу, хотя мог бы удовольствоваться простым воробушком. Это было бы даже гораздо лучше.