
Чудовище во мне
Прежде Пол представлялся мне этаким творческим романтиком, человеком, которому присущи безрассудные поступки и порывы. Но тот факт, что он, невзирая на свой возраст, все еще оставался в полной финансовой зависимости от своей приемной семьи, придает его образу больше изломов, чем я думала. Одно дело быть преданным и брошенным в детстве, и совсем другое – чувствовать себя незащищенным и уязвимым в возрасте 34 лет.
У Пола Морриса определенно были причины искать доход в обход семьи, но для меня все еще остается загадкой, почему для решения своих проблем он выбрал такой неожиданный путь – путь контрабандиста.
Я подхожу к доске и рядом с фотографией Пола записываю в столбик терзающие меня вопросы: шляпа, усеянная бриллиантами, – первый опыт или он делал это и раньше? Кто стал для него проводником в этот мир? Кто еще знает об этих бриллиантах? Кто ищет эти бриллианты?
У меня нет ответов на эти вопросы. Пока нет. Зато есть члены семьи, от которой он так хотел избавиться. Семьи, которая внимательно следила за ним все эти годы. Неужели ему удалось вести двойную жизнь прямо у них под носом?
Может быть, кто-то знал? И даже помогал? Может быть, Гвен?
Она показалась мне подозрительной. К тому же она заметно напряглась и занервничала, когда я показала ей фейковую страницу аукциона, и даже предположила, что я пришла к ней по наводке какого-то Эй Джея.
– Эй Джей, – задумчиво тяну я, выписывая это имя на доску рядом с фотографией Гвен. – Может быть, он и есть тот, кто мне нужен?
Еще один вопрос, на который у меня нет ответа. Я понятия не имею, кто такой этот Эй Джей. В интернете под такими именами существуют певец, комик, а также несколько подростков, ни один из которых даже не проживает в Нью-Йорке. Не думаю, что кто-то из них мог бы вселить такой страх в Гвен. Снова тупик.
Я медленно перевожу взгляд с профиля жертвы на профиль убийцы. А что, если и здесь я просчиталась?
От этой мысли становится не по себе. Напряженно вчитываюсь в составленную мной же характеристику и понимаю, что портрет этот не просто неточный, но, возможно, даже неверный.
– Всю театральность и показушность убийства я без колебаний определила как тягу к тщеславию, но что, если это просто задетое самолюбие? – почти шепотом рассуждаю я, кусая кончик фломастера. – Что, если кто-то просто решил потешить свои амбиции? И если так, то вся эта зрелищность не ради славы и признания, не из-за лютой зависти и злости к жертве…
Закрываю глаза, тяжело выдыхая. Подхожу к доске и, стерев слово «тщеславие», пишу «амбиции». Голова гудит от мыслей, мой мозг на запредельных скоростях прокручивает варианты, точно маленькие фрагменты большой картины, пытаясь собрать единое полотно. В висках навязчиво пульсирует: «Ты ошиблась! Ты ошиблась!»
– Смерть Пола – это прилюдная казнь, но не столько ради славы ее создателя, сколько ради урока остальным. Это не показушность, а наглядный пример того, что ждет неверных. Эти бриллианты не принадлежали Полу. Черт, черт, черт! – хлопаю по лбу ладонью. – За этим убийством должен стоять не нарцисс, непризнанный гений, но настоящий тиран, привыкший держать все и всех под контролем. Как я могла так ошибиться? – в ужасе шепчу я, стирая характеристики убийцы.
Когда-то я была лучшей на курсе, и профессор Лимерман лично рекомендовал меня для подготовки в Академию ФБР, полагая, что я не только владею методикой, но и обладаю уникальным чутьем.
Неужели это все тоже теперь в прошлом?.. Неужели я утратила свое чутье?..
* * *После того как я полночи провела перед доской в комнате для спиритических сеансов, возвращаться в квартиру в Восточном Гарлеме было не только пустой тратой времени, но и не самой лучшей идеей. Этот район не славится безопасностью, особенно после полуночи.
Я осталась ночевать на диване в приемной, а потому, когда утром подо мной начинает что-то вибрировать и жужжать, я с трудом разлепляю глаза, пытаясь сориентироваться, где я и что происходит. Тело затекло от неудобной позы так, что даже вдох, кажется, причиняет мне физическую боль, но я продолжаю шарить растопыренной пятерней где-то под собой.
Наконец мои пальцы хватают источник шума, и я несколько секунд непонимающе смотрю на свой мобильный, на экране которого растянуто мое любимое фото Нью-Йорка и высвечивается дата: воскресенье, 6 октября. Время – 8:32.
Протяжно зевая, я пытаюсь сообразить, кому я могла понадобиться в такую рань, когда телефон в руках пищит, сообщая о новом голосовом сообщении.
Я нажимаю кнопку «Прослушать», откидывая голову на подголовник и закрывая глаза.
– Мерида, надеюсь, ты просто спишь. Как я тебе говорил, делом Пола Моррисазанимается мой старый приятель Нортон. Пару лет назад я прикрыл его зад, так что он мне должен. В общем, я договорился с ним о встрече, думаю, тебе будет полезно лично поделиться с ним своими соображениями. У его сына тренировка по хоккею в двенадцать, поэтому встречаемся через час в «Грустной панде», адрес я тебе скинул. И да, если ты не перезвонишь мне в течение пяти минут или никак иначе не сообщишь, что у тебя все хорошо… – Кевин тяжело вздыхает в трубку, выдерживая драматическую паузу. – Ты знаешь, что будет, Мерида. И ты знаешь, я не шучу.
Широко зевая, я быстро набираю сообщение:«Я только проснулась. До встречи».
Этого должно быть достаточно, чтобы Кевин вернулся к своей обычной жизни выходного дня, а не мчался спасать меня с группой захвата.
Чувствую себя разбитой и невыспавшейся, но, несмотря на это, я рада звонку Кевина. Теперь, когда я не одна, шансы раскрыть тайну убийства Пола Морриса заметно возрастают.
Тянусь всем телом до хруста в позвонках, после чего поднимаюсь с дивана. Вчера я так увлеклась работой у доски, что забыла не только о времени, но и о том, что уже давно могу выйти из образа. А потому сейчас, глядя в зеркало, я вижу помятое лицо медиума Джены с размазанной черной краской возле глаз и красным ободком вокруг рта.
– Черт! – ругаюсь я, начиная салфетками оттирать лицо.
Тишину комнаты нарушает писк телефона.
Новое сообщение от Кевина:«Я могу за тобой заехать, мне по пути».
Ему не по пути. Совсем не по пути. Даже при условии, что я бы сейчас находилась в своей квартирке, Кевину пришлось бы совершать приличный крюк, потому как живет он в Джерси-Сити, и для того, чтобы попасть на Манхэттен, он каждый день пересекает Гудзон.
Заботливый Кевин – это мило, это приятно. Но когда он переходит границы, пытаясь контролировать меня, я вновь вспоминаю, почему еще шесть лет назад держала дистанцию в наших с ним отношениях и, не раздумывая, приняла предложение Ника встречаться. Возможно, в те дни я сделала этот выбор отнюдь не из чувства влюбленности, а из-за банального желания воздвигнуть между мной и Кевином стену.
«Не беспокойся. Я доберусь сама».
11
Глава
Я опоздала. Когда вхожу в «Грустную панду», то буквально замираю на пороге, пытаясь найти глазами знакомое лицо. Все столики в заведении заняты шумными компаниями. В помещении стоит такой разноголосый гул, что я даже не сразу могу различить приветливое обращение девушки-хостеса.
Когда ей удается перехватить мой взгляд, это кажется настолько неожиданным, что я вздрагиваю.
– Простите, свободных мест нет.
– Ясно, но меня ожидают, – рассеянно бормочу я, продолжая шарить взглядом по залу ресторана.
Кевин сидит за дальней колонной, рядом с пестрой занавеской, вероятно скрывающей вход на кухню, и приветственно машет мне рукой. У меня с губ слетает вздох облегчения.
– Мой друг сидит вон за тем столиком!
Не дожидаясь ответной реплики от девушки, я уверенным шагом начинаю маневрировать между круглыми столами, прокладывая себе путь к цели.
Когда я подхожу к столу, Кевин уже стоит на ногах, он притягивает меня к себе, и на миг я ощущаю легкое покалывание его щетины на своей щеке.
– Рад тебя видеть, – почти шепотом говорит он, глядя на меня из-под нависших бровей. – Второй раз за неделю, я могу привыкнуть.
– Не стоит, ты же знаешь, какой у меня плотный график, – парирую я, неловко улыбаясь.
Покончив с игривым приветствием, Кевин переводит взгляд на мужчину, что все это время сидел за столом, но при этом оставался для меня в тени.
– Знакомься, это мой хороший друг Нортон Клаттерстоун, – представляет мне его Кевин. – А это…
– Дженифер Рид, и, полагаю, я тоже хороший друг Кевина, – говорю я, наблюдая, как мужчина запоздало поднимается из-за стола, протягивая мне руку для приветствия.
На фоне широкоплечего высокого и, более того, одетого во все черное Кевина фигура Нортона кажется какой-то нескладной и тщедушной: взъерошенные волосы каштанового цвета, маленькие зеленые глазки с опущенными внешними уголками, реденькие усы, которые придавали бы мужественности парню-подростку, но никак не взрослому мужчине с заметной сединой на висках. Дополняют нелепый образ ямочки, которые появляются у него на щеках, когда он, улыбаясь, смотритмне в глаза. Однако, несмотря на всю эту очевидную несуразность, рукопожатие у него твердое и быстрое.
– Наслышан, – отвечает Нортон неожиданно низким и глубоким баритоном, после чего снова садится на свое место. – Если я правильно понял, вас заинтересовало дело Пола Морриса. Это довольно неожиданно, учитывая тот факт, что я собираюсь его закрывать. Считаете, тороплюсь?
Еще один сюрприз, к которому я оказалась не готова. Если бы мне пришлось составлять психологический портрет Нортона Клаттерстоуна, опираясь на его внешность и мимику, я бы охарактеризовала его как неуверенного человека, предпочитающего сидеть в стороне и отмалчиваться в беседе, предлагая другим высказаться первыми. А потому, едва взглянув на него, я решила, что легко смогу взять инициативу в этой встрече на себя.
Ошиблась. Снова. И в который уже раз за последнее время?
Мы с Кевином тоже садимся за стол. Он на свое место, напротив Нортона, а я в торец стола, оказываясь в самом центре.
Снова оценивающе смотрю на него, пытаясь понять, доводилось ли нам встречаться прежде. Фраза «наслышан» в его устах звучала отнюдь не как комплимент.
– Я так не говорил! – заполняет неловкую паузу Кевин. – Я сказал, что у Джен есть некоторые соображения, которые могут быть тебе полезными. Прекрати эти свои идиотские шуточки.
– Какие могут быть шутки? На кону моя репутация, поэтому для меня это уже дело чести, – ровным голосом басит Нортон, после чего снова упирается в меня своими маленькими зелеными глазами. – Ну так что, вы думаете, я ошибаюсь, считая это дело несчастным случаем?
– Не знаю, – честно признаюсь я. – А вы думаете, ошибаетесь?
Улыбка Нортона становится шире, чем в момент нашего знакомства. Я вижу ровные ряды маленьких белоснежных зубов, а в следующий миг напряженную тишину, внезапно нависшую над нашим столиком, разрезает его глубокий отрывистый смех. Звучит он фальшиво.
– Я думаю, что вы зря тратите мое и свое время, а еще понапрасну пудрите голову моему другу.
– Норт, кончай кошмарить! Я же сказал, она друг. Мы просто хотим поговорить, – раздраженно встревает Кевин.
Нортон бросает на него косой взгляд, продолжая удерживать меня в поле своего зрения.
Мне не впервой сталкиваться с таким непринятием со стороны детективов. Когда меня представили парням из десятого участка, Кевин был чуть ли не единственным, кто не смотрел на меня с пренебрежением. Хотя, вероятно, виной тому было отнюдь не уважение к моей профессии, а скорее интерес ко мне как к девушке. Но это я поняла несколько позже.
В отношении же Нортона Клаттерстоуна нет никаких сомнений: в моем лице он видит если не врага, то как минимум соперника. И он это сразу дал мне понять: на кону его репутация, ведь это его дело.
– Да я и не пытался! – хмыкает Нортон. – Не узнаешь меня, да? А вот я не забуду то, как ты завалила нам все дело в две тысячи четырнадцатом году.
Я напрягаюсь. Взгляд туманится, в ушах шум, и отдаленным, едва различимым эхом я слышу колкие ремарки Нортона: «Мы могли его поймать до того, как он ее убьет», «Мы могли ее спасти», «Он с самого начала был в узком круге подозреваемых, но он не подходил под твой чертов профиль убийцы!».
Мне трудно дышать. Я закрываю глаза. Я знаю: все, что он говорит, правда. И в смерти той девушки виновата я и только я.
Это было мое первое и последнее дело, над которым я работала не как стажер ФБР, а как полноправный участник расследования. К тому моменту, как я подключилась к этому делу, серийный убийца по прозвищу Профессор успел похитить и убить по меньшей мере трех студенток Колумбийского университета.
Мне было с чем работать, и я легко составила портрет убийцы, а также выделила общие черты жертв. Именно эти данные помогли спасти его потенциальную жертву номер пять. Но случилось 25 октября, и я сорвалась. Я полетела в пропасть. Во мрак. И утащила за собой все, что только могла: людей, которых любила, привычки и образ жизни и, разумеется, работу.
Одри Зейн умерла по моей вине. Она в итоге и стала пятой и последней жертвой Профессора. Если бы не я, его могли поймать раньше. Если бы не я, Одри осталась бы в живых. И я всегда буду это помнить. Я всегда буду испытывать это раздирающее чувство вины.
– …ты ради этого сюда пришел?.. какого хрена? – долетают до меня обрывки гневных реплик.
Я открываю глаза и вижу только почерневшее от злости лицо Кевина. Пять лет назад он тоже был на моей стороне – и это чуть не стоило ему карьеры.
– Да, вы правы, – выдыхаю я, заставляя Кевина остановиться на полуслове. – Что бы я сейчас ни сказала в свое оправдание, это уже никак не изменит того, что произошло. Я ошиблась, и этот промах стоил Одри Зейн жизни.
Я поворачиваюсь к Нортону и смотрю ему прямо в глаза. Взгляд его стал еще более острым и колючим.
– Как легко! Промах, и все, а на кону вообще-то была человеческая жизнь!
– Норт, прекрати, или я не посмотрю на то, что мы друзья, – шипит Кевин. – Не трогай ее, иначе будешь иметь дело со мной!
Нортон откидывается на спинку своего стула. Опускает голову и тихо хихикает.
Я не свожу с него глаз, подмечая, как напряжено его тело, как проступают вены на шее. Он не смеется, а насмехается.
– Хорошо, я весь внимание. Что у вас есть? – спрашивает он, глядя на меня исподлобья.
Он смотрит с вызовом, но на этот раз ему меня уже не смутить. Я готова дать ему отпор.
– Я считаю, что смерть Пола Морриса – хорошо спланированное и блестяще исполненное убийство.
– То есть, по-вашему, собака может тщательно планировать, а потом блестяще исполнять свое нападение? Пусть будет так, – щелкает языком Нортон, складывая руки на груди. – Это все?
Его высокомерие выводит меня из себя. Мысли путаются.
– А у вас не было мысли, что собака – это просто орудие? Вы же опытный детектив, что, если собаку кто-то просто натаскал? Или же ее вовсе подменили? Что, если у вас в клетке сидит не Рокки, а какой-то другой пес?
– Нет и не было никакого другого пса. Пес всегда был один, и он у нас. И это, без сомнения, тот самый Рокки. Мы не идиоты. Была проведена экспертиза!
К нашему столику подходит официантка и ставит перед Нортоном заказанный им ранее двойной эспрессо.
– Кев, и вот ради этого цирка ты меня сюда позвал? Мне что, по-твоему, в выходной день заняться нечем?
– Просто послушай.
– Я и так сделал тебе большое одолжение, согласившись прийти сюда, но слушать весь этот бред?..
– Потеря родителей в возрасте пяти лет не может пройти бесследно, как и два последующих года скитаний от одной приемной семьи к другой. – Я начинаю раскладывать перед ним портрет Пола Морриса. – Это травмы, которые могут привести к самым разным последствиям и поведенческим сценариям. В нашем случае они привели к тому, что Пол вырос замкнутым и недоверчивым человеком, привыкшим хранить свои личные привязанности и переживания глубоко внутри. Поэтому в прессе нет ни одного упоминания о его личной жизни, а между тем у него была девушка.
Нортон презрительно хмыкает, щелкая языком.
– Смешно!
– Я еще не закончила, – сухо отвечаю я, не реагируя на издевательские интонации в его голосе. – Очевидно, что Пол Моррис не нуждался в деньгах, ведь на его счетах, я уверена, шестизначные, а может, даже семизначные, суммы. Однако, несмотря на это, свободных или, точнее сказать, неподконтрольных средств к существованию у него не было. Совсем не было.
Самодовольная улыбка на лице Нортона начинает меркнуть. Брови хмурятся, супится взгляд.
– Все его деньги находились и, полагаю, находятся до сих пор под контролем Коллина Морриса. И, возможно, именно это обстоятельство подтолкнуло Пола стать контрабандистом.
– С таким же успехом вы можете предположить, что он был игроком, наркоманом, а может быть, сутенером? Почему нет? Вы же так работаете, да?
– Что это значит? Я ничего не предполагаю, я рассказываю вам, кем на самом деле был Пол Моррис. Он был не только пианистом, но еще и контрабандистом.
– Не нужно повторять эту чушь, я и с первого раза все хорошо расслышал.
– Норт, просто выслушай, – говорит Кевин. – Она пытается помочь. Ты же знаешь, порой помощь таких специалистов оказывается незаменимой.
Нортон медленно переводит взгляд на Кевина. Их молчаливое противостояние длится не больше пары секунд, которые кажутся мне вечностью. Колючий взгляд Нортона, пронизывающие глаза Кевина.
– Нет, честно говоря, я таких случаев не припоминаю, – разрывая зрительный контакт, говорит Нортон, громко отхлебывая свой кофе. – Роль и заслуги профайлеров сильно преувеличены и раздуты кинематографом.
– Может быть, ты не в курсе, но, если бы не Джена, дело Сяомин Цинь до сих пор не было бы закрыто.
– Вот в этом как раз наша с тобой разница! Мое дело будет закрыто без чьей-либо помощи. Я сам его закрою!
– За языком следи. Я тебя позвал сюда не старые обиды считать. Мы тебе помочь пытаемся, если ты еще этого не понял. И я, в отличие от тебя, дела веду так, чтобы после сдачи в архив не оставалось хвостов! – сквозь зубы говорит Кевин, и я вижу, как взгляд его становится острее.
– Ты прав, сейчас не место и не время. Я пришел сюда не за этим, – говорит Нортон, снова откидываясь на спинку своего стула. – Мне плевать, как ты работаешь, но и ты не суй свой нос в мои дела. Пола Морриса загрыз пес, и это видели сотни, а благодаря видео, слитым в Сеть, уже даже тысячи глаз. Пес был обследован независимыми экспертами, в заключении которых сообщалось о том, что собаки такой породы склонны к проявлению агрессии. Только в США за последний год питбули загрызли насмерть пять человек, а скольких они покалечили? Так что не надо мне тут говорить о том, будто я что-то упустил! Убийца – это тот, кто отнимает жизнь у другого. В этом случае им оказался пес! Все. Дело закрыто!
И, вероятно желая усилить последнюю фразу, Нортон хлопает рукой по поверхности стола. Посуда тревожно звенит, а его недопитый кофе проливается, стекая коричневой лавой по белоснежной стенке фарфоровой чашки.
– Но ты у нас любитель тратить свою жизнь на смазливые иллюзии, так что не смею останавливать, – произнося слово «смазливые», он бросает уничтожающий взгляд в мою сторону, после чего достает из кармана своей джинсовой куртки маленькую флешку и швыряет ее на стол перед Кевином. – Дерзай, но запомни: я тебе больше ничего не должен. Мы квиты.
* * *Молчание длится дольше обычного. Я просто смотрю перед собой, стараясь не закапывать себя чередой бессмысленных вопросов из категории «зачем я вообще на это согласилась?». Но, мельком взглянув на Кевина, я понимаю, что и в его голове сейчас слишком шумно. Щелкнув языком, он берет свою чашку с давно остывшим кофе и делает большой глоток.
– Я себе иначе представлял эту встречу. Извини, я не думал, что все так выйдет, – нарушает тишину Кевин, со звоном возвращая чашку на блюдце.
– А как ты себе это представлял? – спрашиваю я, избегая зрительного контакта.
Кевин снова молчит, но сейчас мне сложно понять – это обычная пауза в нашей беседе или же что-то еще? Обычно я стараюсь не делать поспешных выводов и не давить на собеседника, но не теперь, когда я чувствую себя такой раздавленной и опустошенной.
– Зачем ты это устроил? Ведь ты же сам считаешь его правым. Ты веришь этому детективу, но не мне.
– Мерида, не надо…
– Что значит «не надо»? Ты сам меня сюда позвал. И мы оба прекрасно знаем, чего ты хотел этим добиться.
– Я хотел тебе помочь.
– Чушь! Если бы ты хотел мне помочь, то не тащил бы сюда этого самоуверенного ублюдка. Я поздно это поняла, но я не дура, – качая головой, говорю я и смотрю ему в лицо.
Кевин отводит взгляд в сторону, пряча нижнюю часть лица в ладони левой руки.
Мы снова молчим, отвернувшись друг от друга, как посторонние. Недопонимание и обиды, словно маленькие кирпичики, громоздятся между нами в стену. Нет сомнений, Кевин организовал эту встречу не для того, чтобы помочь мне докопаться до истины, но для того, чтобы снова доказать мне, как я ошибаюсь. Конечно, я могла бы списать это на его чрезмерную заботу и желание отгородить меня от опасности, но, черт возьми, это только слова. Красивые слова, которые он совершенно точно скажет мне с минуты на минуту. Но это все вздор! Чушь! Единственное, чего он хочет, – это контролировать меня. Он взрослый, мудрый и опытный детектив, а я… а я запутавшаяся, напуганная девочка. Вот кем он меня считает. Вот кого он видит, глядя мне в глаза.
– Я уже говорил тебе, что Нортон – хороший детектив. Я доверяю его мнению, но тем не менее я позвонил ему и организовал эту встречу. Да, я сам позвал его, но не для того, чтобы причинить тебе боль. Ты же знаешь, я бы никогда… Я не знал, что он тоже работал над тем делом, – говорит Кевин, глядя мне в глаза. – Я хотел, чтобы ты сама все ему рассказала, но ты почему-то решила играть с ним в свои психологические игры…
– В смысле?
– Ну, ты же поняла уже, что он не очень хорошо относится к профайлерам, но отчего-то решила рассказать о травмах, о личной жизни, ну и, в конце концов, о чем ты думала, когда высказывала такое абсурдное предположение про контрабанду? Я не оправдываю Нортона, но, Мерида, это….
Кевин продолжает горячо делиться со мной своими мыслями, но я его больше не слушаю. Не говоря ни слова, я достаю из внутреннего кармана своей куртки маленький бархатный мешочек. Я опоздала на эту встречу не случайно. Уже стоя в дверях, я внезапно осознала, как нелепо и даже комично будет звучать мое предположение: пианист Пол Моррис – контрабандист. А потому мне потребовалось пятнадцать дополнительных минут, чтобы аккуратно, ничего не повредив, оторвать от сукна шляпы несколько камней.
– Что это? – спрашивает Кевин, спотыкаясь в своей складной речи.
– Открой и посмотри! – командую я, складывая руки на груди.
Кевин не выглядит заинтересованным, скорее раздраженным, и все же он берет в руки мешочек, открывает его и заглядывает внутрь, но в следующий миг уже вытряхивает его содержимое себе в ладонь. Три маленьких блестящих камушка.
– Что это? – снова спрашивает он, хмурясь.
– Полагаю, что бриллианты.
– Где ты их взяла? Что все это значит?
– Я не играла ни в какие психологические игры, я действительно считаю, что Пол Моррис незадолго до своей трагичной смерти контрабандой ввез в страну бриллианты, – ровным голосом отвечаю я, делая воздушные кавычки, произнося слово «трагичной».
Кевин меняется в лице. Сжимает камни в массивном кулаке и, не скрывая своей злости, смотрит мне в глаза.
– Какого черта ты творишь? Ты мне обещала! Откуда у тебя эти камни?
– Давай так, пока что это только догадка. Проверь эти камни, и, если я окажусь права, мы с тобой поговорим. Я расскажу все, что знаю, и ты уже сам решишь, кто из нас прав – я или твой непоколебимый друг. Договорились?
12
Глава
На флешке, что с таким презрением швырнул на стол Нортон Клаттерстоун, судя по названиям файлов, находятся не только копии бумажных материалов, но и видео показаний очевидцев, членов семьи, а также видеозапись экспертизы реакций собаки на ряд возможных команд атаки. Однако, несмотря на такое изобилие информации, я решаю начать с записи допроса Коллина Морриса спустя неделю со дня трагедии.
Налив себе бокал белого вина, бросаю беглый взгляд на экран телевизора. Пятнадцать минут назад началось воскресное шоу, где Синди уже не единственная королева телеэфира, но яркая соведущая рядом с потрепанным временем Роном Брэдли. Повесткой скандального эфира, а я уже минут пятнадцать практически не слышу своих соседей, только крики возбужденных гостей этого шоу, стала тема свободной продажи оружия и очередная атака на учебное заведение школьником. Как по мне, тема эта не стоит и пяти минут внимания, нужно просто раз и навсегда запретить продажу оружия несовершеннолетним и взять наконец под контроль все теневые лавки, но Синди, и уж тем более старичку Рону, платят не за краткость и лаконичность, а потому они, бесспорно, сумеют выжать из нее не только час эфирного времени, но, при желании, превратят и в целый цикл телепередач.

