Чудовище во мне
– И зачем тебе понадобился этот балаган?
– А что еще мне оставалось? Тяжелые времена требуют отчаянных мер, ну и я соскучилась.
– Не говори ерунды, ты записалась ко мне около месяца назад.
– Ну да, приходится мириться с твоей популярностью и своим собственным графиком востребованности.
Тонко улыбаясь и не сказав ни слова, поднимаюсь с кресла. Два шага вправо, и я уже у окна, где в драпировке тяжелой черной портьеры стоит маленький холодильник. Мои браслеты приятно звенят на запястьях, и я вновь ловлю на себе изучающий взгляд подруги. Достаю две миниатюры розового калифорнийского вина и, вернувшись на свое место, протягиваю одну из них Джесс. Хорошо, что хоть в спиртных напитках наши вкусы едины.
– Ты мне нравилась гораздо больше, когда вела частную практику на Манхэттене и носила элегантные костюмы. Ты была такой яркой и сексуальной, а сейчас…
– А сейчас, как ты сказала, я популярный медиум, и меня это вполне устраивает, – отвечаю я, салютуя ей своей бутылочкой.
– Просто хотела напомнить, что я все еще тут и всегда готова тебя выслушать.
– Отлично, тогда дождись того дня, когда я приду к тебе на премьеру в театр и под видом обезумевшей фанатки буду ломиться в твою гримерку.
Мы смеемся. Мажорные аккорды внезапно охватившего нас веселья согревают сердца, помогая хотя бы на время сбросить с плеч тяжелый груз, что каждая из нас носит изо дня в день. Но стоит нам замолчать, как в комнате снова наступает давящая тишина, нарушаемая едва слышным завыванием медитативной музыки.
– Скотт снова сорвался, – наконец выдыхает Джесс, вращая в руках уже пустую бутылочку.
– Сколько он продержался на этот раз? – ровным голосом спрашиваю я, совершенно не удивляясь такому исходу.
– Почти пять месяцев.
В безмолвной муке Джесс задирает голову к потолку, но, когда наши взгляды встречаются вновь, я не нуждаюсь в продолжении этого разговора. Я смотрю в глаза подруги и вижу в них все то, что она едва ли когда сможет произнести вслух.
– Почему ты не разведешься с ним? Ведь так будет лучше всем.
– Не смеши. Я не могу его бросить. Без меня он пропадет, и ты это знаешь не хуже меня.
– Нет, не знаю, и ты не знаешь. Никто этого не знает, – отвечаю я, подаваясь вперед. – Но я точно знаю, что этот брак – пытка для вас обоих. Кто-то из вас должен разорвать эту связь. Выйди из этого треугольника, перестань его спасать, тогда, возможно, и он больше не захочет играть роль жертвы.
Джесс кусает губы, отводя взгляд в сторону. Это далеко не первая моя попытка призвать ее к ответственности, а потому я не питаю ложных надежд. Джесс слышит меня и прекрасно понимает все, что я ей говорю, и я почти уверена в том, что где-то в глубине души и она давно хочет сбросить с себя оковы этого брака, но… осколки детских травм сидят значительно глубже. И на эту глубину спуститься можно уже только с официальным разрешением. Джесс же молчит.
– Когда у тебя премьера мюзикла? Мама ждет приглашения, – меняю я тему.
Джесс вскидывает голову, и я замечаю облегчение, отразившееся на ее лице. И уже в следующий миг она широко улыбается своей фирменной улыбкой, словно мы только что встретились.
– Пока нет точной даты, но все будет, – радостно отзывается она. – Кстати, о датах, торжественно сообщаю тебе, что двадцать третьего октября мы летим в Новый Орлеан!
– Мы – это кто? – удивляюсь я.
– Мы – это ты и я! Неужели ты думала, что я забыла про твой день рождения? Ну уж нет!
25 октября у меня будет день рождения. День, который я должна бы любить и ждать с особым трепетом, ну или принятием того факта, что я становлюсь на год старше. Так все и было когда-то в прошлой жизни. Однако 25 октября по-прежнему для меня особенная дата, только, вопреки паспортным данным, в этом году я буду отмечать не тридцатилетний юбилей, а пятую годовщину смерти. Своей смерти.
– Мы летим в Новый Орлеан – город романтики, джаза и безудержного разврата, – продолжает Джесс.
Таращу глаза, еле сдерживая смех.
Новый Орлеан – город безудержного разврата?
Это что-то новенькое. Хотя для Джесс нет такого места на земле, где бы она не смогла отыскать что-то распутное, разнузданное и совершенно безнравственное.
Первый раз «во все тяжкие» – а именно так и никак иначе можно назвать наши поездки – мы отправились около четырех лет назад. Это была очередная попытка Джесс вывести меня из затянувшейся депрессии, хотя в действительности в той поездке мы обе нуждались в равной степени.
Я сомневалась в правильности решения вплоть до того момента, как самолет приземлился в аэропорту Майами. Влажный липкий воздух мгновенно окутал меня каким-то теплом, и я… расслабилась. Это не случилось по команде, под нажимом Джесс, это случилось просто так. Оказавшись за тысячу двести миль от дома, я внезапно вновь почувствовала себя свободной. Я почувствовала себя в безопасности.
Джесс оказалась права, та поездка была необходима мне как воздух. Словно пустой сосуд, я жадно впитывала в себя все подряд: эмоции, ощущения, вкусы, запахи. Я снова была собой. Я была живой.
Да, та поездка много нам дала. Джесс – букет венерических заболеваний, который она лечила еще несколько месяцев спустя, глотая горсти пилюль и без устали ругая матом голубоглазого инструктора по йоге. Мне – небывалый прилив сил. По возвращении из Майами я открыла кабинет частной психологической помощи. Это было верное решение. Это был первый шаг к новой жизни.
– Джесс, я не могу вот так взять и уехать. Не сейчас, когда у меня появилось настоящее дело.
– О-о, как интересно, и что это за дело такое? Я что-то не слышала, чтобы в новостях говорили о каком-то серийном убийце.
– Это одиночный случай, но очень запутанный и неочевидный.
– Рассказывай.
– Не могу, и ты это знаешь.
– Нет, не знаю. Зато я знаю правила: никому и ничего не рассказывать. Все, как в детстве, когда ты со мной делилась своими страшными секретами.
– Не было у меня таких, – улыбаясь, говорю я.
– Ну вот и не надо их заводить. Рассказывай.
– Помнишь, в июле случилась ужасная трагедия, когда во время торжественного приема собака набросилась на своего хозяина?
– На Морриса, конечно, слышала. Жуть. И вот как после такого верить в дружбу с четвероногим?
– Я думаю, что собаку натаскали.
– Ты хочешь сказать, что Пола убили?
– Да. А что, вы были знакомы?
– Пол Моррис вообще-то был известным пианистом, хотя кому я об этом рассказываю, тебя же только «потрошители» интересуют, – говорит Джесс, закатывая глаза. – Мы с ним виделись пару раз, может быть. На тусовки он почти не ходил, думаю, он был из тех одержимых музыкой, про кого говорят «женат на рояле». Во всяком случае, мне так показалось, исходя из того, что я о нем слышала. Но с чего это ты решила, будто собаку натаскали? Как такое вообще возможно?
– Не знаю, – задумчиво отвечаю я.
– И не узнаешь, пока не дашь мозгу возможность отдохнуть, а телу – сбросить напряжение. Ты мне еще спасибо скажешь! Вот увидишь. Отдохнешь и сразу сообразишь, что там к чему.
– Гениально! Только это так не работает.
– И слышать ничего не хочу! Билеты куплены, так что обратной дороги нет!
– Ты забываешь, что на меня люди рассчитывают. Многие из них записывались месяц назад, и для них это по-настоящему важно, – вяло протестую я, чувствуя легкий трепет внизу живота.
– Это ты про своих убогих?
– Не называй их так!
– Страждущих, так можно?
Я молчу, скрещивая перед собой руки.
– Одну недельку без связи со своими покойными родственниками они точно продержатся. О живых нужно переживать, а не о мертвых!
– Ну ты у нас прям эксперт.
– Боже упаси! – с театральным испугом ахает Джесс, снова прикладывая ладонь к губам. – Я даже не претендую.
– Все, заканчивай этот цирк!
– Как скажешь, – охотно соглашается она, поднимаясь с дивана. – Мне пора. Спасибо, что выслушала.
– Я за спасибо не работаю, так и знай, если еще хоть раз решишь сорвать мне запись! – предупреждаю я, наигранно хмуря брови.
– Так и знала! Корыстная ты все-таки женщина, Дженифер Марсела Рид.
Мы снова смеемся.
14
Глава
Я еду домой, когда телефон начинает вибрировать в заднем кармане джинсов. В вагоне метро довольно шумно и ужасно тесно – обычная картина в это время дня.
Крепче сжимая поручень, чтобы устоять на ногах и не повалиться ни на кого из моих ближайших соседей, я аккуратно лезу в карман и успеваю увидеть имя «Кевин» на экране, прежде чем телефон снова переходит в спящий режим.
«У меня все хорошо, я в метро», – предвосхищая его приступ паники, печатаю я, испытывая нарастающее внутри раздражение.
Если я и дальше буду позволять ему контролировать мою жизнь, он превратит меня в неврастеничку…
Я собираюсь убрать телефон в карман, когда на меня буквально наваливается высокий мужчина, внезапно потерявший равновесие. Его резкий аромат, точно разряд тока, бьет прямо в мозг.
На какую-то долю секунды время будто останавливается, я проваливаюсь в темноту прошлого.
Я вхожу в свою квартиру, связка ключей болтается на пальце, в руках большой букет цветов – подарок от Винсента. Только мой брат мог додуматься отправить цветы прямо в полицейский участок. Я оборачиваюсь, чтобы закрыть за собой дверь, когда вижу высокого мужчину, одетого во все черное. Его массивная рука закрывает мне рот до того, как я успеваю пикнуть. Все слишком быстро.
Я вздрагиваю, крепче сжимая поручень. Хочу взглянуть случайному пассажиру в лицо, но поезд останавливается на станции «Атлантик-авеню», и едва двери открываются, как толпа организованно выталкивает меня на перрон.
Я кручусь на месте, пытаясь выхватить взглядом навалившегося на меня мужчину. Меня окружают люди, но я чувствую себя одинокой и оторванной от реальности.
Ужас, случившийся почти пять лет назад, оживает, восстает вокруг меня. Мужчина весь в черном… я чувствую тяжесть его тела… ощущаю на себе терпкий запах его одеколона.
Он где-то здесь. Он близко. Так же близко, как в тот день…
Я вглядываюсь в людей, окружающих меня, – никого. Снова начинаю сканировать тех, кто остался в вагоне.
Бинго! Кажется, я вижу подходящий силуэт: черный плащ с поднятым воротником, черная кепка на голове. Это должен быть он!
Я делаю шаг вперед, когда меня задевает за плечо кучка проходящих мимо студентов. Я отвлекаюсь на долю секунды, но, когда снова всматриваюсь в окна, его там уже нет.
Двери закрываются, и поезд трогается с места. Огни последнего вагона исчезают за поворотом, а я продолжаю еще какое-то время вглядываться в темноту, пытаясь в ней кого-то увидеть.
Может быть, мне показалось? Этот одеколон… мужчина весь в черном…
Я делаю глубокий вдох, наполняя легкие зловонным воздухом метро. Запах мочи и протухшей еды смазывает все другие ароматы. Я прислоняюсь к колонне и закрываю глаза, чувствуя, как сходит на нет вспыхнувшее внутри меня чувство тревоги.
Со скрежетом колес к перрону подходит поезд зеленой ветки – мой поезд, но я продолжаю стоять на месте, равнодушно наблюдаю за тем, как выходят и входят пассажиры.
Неожиданная вибрация заставляет меня переключить свое внимание на телефон, который я все это время бессознательно сжимала в руке.
Мне пришло новое текстовое сообщение от Кевина. От былого безразличия и странной опустошенности не осталось и следа.
Я снова злюсь. Вижу, как последний пассажир входит в вагон, и, не раздумывая, бросаюсь вслед за ним. Двери с лязгом закрываются у меня за спиной. Снова оказавшись стиснутой, на этот раз между молодой женщиной и влюбленной парочкой подростков, я хватаюсь за поручень, напряженно осматриваясь по сторонам. Ни одного знакомого лица. Ни одного знакомого аромата. Кажется, я в безопасности.
Крепко держась за поручень одной рукой, я наконец открываю сообщение от Кевина.
«Я получил отчет экспертизы камней. Похоже, ты была права. Нам нужно встретиться и все обсудить. Жду».
Впервые за долгое время его ультимативное «жду» не вызывает во мне и толики протеста. Более того, мне и самой теперь не терпится с ним встретиться и все обсудить. И в этот раз он будет по-настоящему настроен слушать меня.
* * *Когда я поднимаюсь из метро на Сто шестнадцатую улицу, меня окутывают сгущающиеся сумерки. Свет уличных фонарей на фоне сизого неба для меня как вечное напоминание о нелюбимых часах после заката.
С самого детства меня страшит не ночь, а надвигающийся мрак: липкий, вязкий, густой. Словно пасть голодного животного, он скалит зубы, смрадное дыхание смывает все эмоции, желания. Внутри меня холодная пугающая пустота и тревога, ворочающаяся где-то внизу живота.
Зябко ежусь, неуверенно делая шаг вперед. Здесь, как всегда, грязно, оживленно и очень шумно, но я чувствую себя одинокой и незащищенной, точно иду по тихой и пустынной улице. Я слышу только свои шаги, которые повторяют стук моего сердца: быстрые и неровные.
Неконтролируемая паника овладевает телом, захватывает мысли. Маневрируя между прохожими, я не различаю ни лиц, ни голосов, я словно снова оказалась в вагоне метро, в тесном замкнутом пространстве, где среди сотни незнакомцев скрывается он – человек в черном плаще и черной кепке. Я вижу его широкие плечи, чувствую терпкий аромат его одеколона. Нас отделяют всего несколько шагов.
Я ускоряю шаг, я должна его догнать, я должна заглянуть ему в лицо. Это столкновение не было случайностью. Он специально налетел на меня. Он хотел напомнить о себе. Он уже близко, он рядом… кажется, я снова вижу его.
Черный силуэт резко оборачивается, и я напрягаю зрение, всматриваясь в человека, что стоит с нескольких шагах от меня, но вижу только два беснующихся уголька.
– Мерида, что случилось? Все в порядке?
Кевин стоит напротив входа в мой дом. Он выглядит взволнованным, точно увидел привидение. Не думаю, что я сама в эту минуту выгляжу лучше. Он крепко сжимает мои руки, и я чувствую, как в мое холодное тело сочится приятное тепло. Я обмякаю, и он легко привлекает меня к себе. Я позволяю ему обнять меня и делаю глубокий вдох. От Кевина пахнет мандаринами и кремом для бритья. От него веет спокойствием и защитой.
– Что случилось? Тебя кто-то обидел?
– Нет, просто был тяжелый день, – шепчу я, стараясь не двигаться.
Мы стоим посреди улицы. Я чувствую жар его ладоней на своей спине. Уверена, что уже через несколько минут я сильно пожалею об этой слабости, но это будет потом. Сейчас же мне важно чувствовать опору, мне важно знать, что я не одна.
– В сообщении ты написал, что я была права насчет камней, – деловито начинаю я, наконец вырываясь из его цепких объятий. Кевин выглядит расстроенным. – Расскажи, что узнал.
– Ты хочешь обсуждать это прям здесь?
– Если ты думаешь, что после этого жаркого приветствия я приглашу тебя к себе, то ты сильно заблуждаешься.
– Мерида, не шути так со мной. Я ведь не железный.
– Прости, у меня правда был трудный день. Давай поговорим в машине, – предлагаю я, замечая его «Мустанг», припаркованный у обочины дороги.
– Может, хотя бы в кафе посидим? – спрашивает Кевин, но тут же нехотя соглашается. – Как скажешь, Мерида. Давай в машине.
Он садится за руль, а я на пассажирское кресло рядом. От былой тревоги, так лихо скрутившей меня, почти не осталось и следа: дыхание ровное, пульс тоже, и я терпеливо жду, когда Кевин начнет делиться со мной новой информацией, и все же… я ловлю себя на том, как тревожно озираюсь назад. Точно мне нужно еще раз убедиться в том, что за мной никто не следит, меня никто не поджидает в тени.
– Снова Ник? – спрашивает Кевин, перехватив мой взгляд и неверно истолковав мою тревожность. – Если хочешь, я могу…
– Нет, все в порядке. Просто показалось.
– Ты какая-то странная сегодня. Ты точно ничего от меня не скрываешь?
– Точно.
– Я не смогу тебя защитить, если ты…
– Я сама могу себя защитить, но я знаю, что могу на тебя рассчитывать, – натянуто улыбаясь, отвечаю я, после чего, едва похлопав его ладонью по руке, продолжаю: – Особенно теперь, когда ты наконец понял, как ошибался. А ведь я оказалась права, да?
– В том, что те камни – бриллианты, ты действительно оказалась права, – признается Кевин, протягивая мне копию свидетельства геммологической экспертизы. – Я жду объяснений. Откуда ты их взяла и как они связаны со смертью пианиста?
– С убийством пианиста, – машинально поправляю его я, врезаясь взглядом в предположительную страну происхождения – ЮАР.
– Ты обещала мне все рассказать, я слушаю.
Стараясь не впадать в детализацию, я в двух словах рассказываю ему о сценическом аксессуаре и о том, каким образом он попал ко мне в руки.
Кевин слушает, не перебивая, но стоит мне закончить, как в машине наступает гнетущая тишина. Он смотрит на меня, но вряд ли видит. Так и не сказав и слова, он достает из кармана джинсов мобильный телефон и что-то вбивает в строку поиска.
«Он все еще не верит», – мелькает в мыслях.
Кусаю губу и, отвернувшись, устремляю свой взор в ветровое окно. Я была так увлечена рассказом, что не заметила, как сумерки сменились темнотой. Свет уличных фонарей, точно яркие мечи, прорезает вечернюю мглу, отражаясь в окнах домов. Я откидываюсь на спинку своего кресла и делаю глубокий вдох.
– Нашел, – нарушает молчание Кевин, привлекая мое внимание. – Лиам Стивенс год назад инвестировал в ювелирный бизнес. Думаешь, это как-то связанно с твоей находкой? Я помню, ты говорила, что у Пола Морриса был роман с женой Стивенса, может быть, он не был обычным рогоносцем?
Он протягивает мне телефон, на экране которого растянут снимок двух мужчин, пожимающих друг другу руки. А первые строчки небольшой заметки ясно дают понять: 17 апреля 2018 года Лиам Стивенс купил тридцать процентов акций крупной ювелирной компании «Кристалл Лайф». Я уверена, что вижу эту статью впервые, и это кажется мне странным, учитывая, как тщательно я работаю с информацией.
– Не видела такого? – хмыкает Кевин, и его губы растягиваются в самодовольной улыбке. – Нужно знать, где искать. Полгода назад эта компания снова засветилась в прессе, только повод был уже не такой радужный. Компанию подозревали в нелегальном ввозе бриллиантов. Интересный поворот, да?
– Весьма. Я об этом не знала, – растерянно тяну я. – У меня была другая версия.
– Другая версия? И какая же?
– Я встречалась с Гвен Моррис, и мне показалось, что она что-то скрывает.
– Что ты сделала?
– Сходила в пекарню, которую она открыла недавно. Я не лезла ни в подвал, ни в заброшенный дом, так что не надо на меня так смотреть!
– Мы договаривались.
– Мы много о чем договаривались, – едко замечаю я, отворачиваясь к окну. – Пол в некотором смысле был коллекционером. Ему часто дарили произведения искусства: картины, статуэтки, музыкальные инструменты. Я не уверена, но мне показалось, что Гвен как-то с этим связана, и еще этот Эй Джей.
– Что еще за Эй Джей?
Не то чтобы я думала скрыть от Кевина эту информацию, но и сразу вываливать на него все то, что мне удалось узнать за пару недель, тоже не хотелось.
– Я показала ей фейковую страницу аукциона вещей Пола Морриса, и она странно отреагировала. Она подумала, что я пришла к ней от какого-то Эй Джея, и по выражению ее лица было понятно, что этот факт ее не только злит, но и пугает. Я не знаю, кто это такой.
– Ты себя слышишь? – вспыхивает Кевин, разбрасывая руки в разные стороны, даже в просторном салоне его старого «Мустанга» он выглядит устрашающе. – Какого черта ты опять творишь?! Мы договорились, никакой самодеятельности! Ты понятия не имеешь, куда лезешь!
– Прекрати на меня орать! До сегодняшнего дня ты, как и недомерок Клаттерстоун, был уверен в том, что Пола Морриса просто загрыз пес. Но, как видишь, фигура пианиста не так проста и предсказуема, как вам казалось. По меньшей мере, Пол Моррис был контрабандистом, и у него был роман с женой одного из самых влиятельных людей страны. Это то, что уже совершенно очевидно, но, поверь мне, это только верхушка, которую твой бравый детектив не смог даже разглядеть!
Во внезапно наступившей тишине отчетливо слышен вой сирен где-то в нескольких кварталах севернее нас, речитатив и тяжелые басы, доносящиеся из открытых окон машины, проезжающей мимо, лай собак и голоса парней, которые сидят на скамейке в сквере и о чем-то бурно спорят. Внешний мир обрушился на меня так неожиданно, что мне требуется несколько секунд, чтобы осознать, где я.
– С кем еще ты успела, совершенно случайно, пообщаться? – нарушает молчание Кевин.
– Больше ни с кем, – бросаю я, не скрывая своего раздражения.
– Я выясню, кто такой этот Эй Джей и как он может быть замешан в деле с бриллиантами, но пока что Лиам Стивенс – наша лучшая зацепка.
– Согласна.
– Но есть одно «но»… пес. Собака до того дня находилась в доме его приемных родителей, то есть доступ к ней был только у членов семьи. Ты изучила материалы дела?
– В процессе. И, кстати, помимо Гвен я бы обратила внимание на Коллина Морриса.
– Посмотрим. Но на этом пока все. Обещай мне, что больше не будешь заниматься самодеятельностью. Тебе это трудно понять, но Нортон действительно хороший детектив, и я не хочу его подставлять. Пока что у нас нет ничего, что могло бы изменить ход его расследования, бриллианты, которые ты нашла, ничего не доказывают, ты же это понимаешь?
– Да. Я найду доказательства.
– Нет! Ты не будешь ничего искать! – гремит Кевин, и я вижу, как от напряжения у него сводит скулы. – Ты изучишь все материалы дела и составишь психологический портрет каждого из фигурантов. А потом мы посмотрим, что с этим можно будет сделать.
– Высокого ты мнения обо мне, ничего не скажешь, – бросаю я, дергая ручку.
Дверь открывается, и я резко выбираюсь наружу, чувствуя, как за спиной в бесплодной попытке остановить меня на сиденье падает рука Кевина. Хлопаю дверью и, не оборачиваясь, твердым шагом иду к своему дому. За спиной слышны звук захлопывающейся двери и быстрые шаги. Я различаю только их и стук собственного сердца. Я знаю, что Кевин идет за мной. Осознание погони, тот факт, что он не даст мне скрыться за дверью, заставляет мое сердце биться чаще.
Волна возбуждения охватывает меня, лишает сил. Я хочу быть остановленной, я хочу быть пойманной.
Кевин хватает за руку, и меня точно бьет током. Я резко оборачиваюсь, с вызовом глядя ему прямо в глаза. Я хочу, чтобы он притянул меня к себе и поцеловал. Хочу почувствовать жар его губ, мощь его тела. Я хочу почувствовать себя живой.
– Я не хотел тебя обидеть, – говорит Кевин, ослабляя свою хватку. Он смотрит на меня, и на какой-то миг кажется, что стена между нами начинает рушиться. Во мне еще теплится надежда на страстную атаку. – Я просто переживаю за тебя. Я не хочу, чтобы ты подвергала себя риску.
Его слова – все равно что холодный душ. У меня перехватывает дыхание.
– Я поняла. Не буду, – выдавливаю я, плотно сжимая челюсти. – Позвони, как что-то узнаешь. Я тоже дам знать, если найду что-то интересное в материалах дела.
– Договорились.
Он целует меня в щеку на прощание, но я ничего не чувствую.
Момент упущен.
15
Глава
Почти всю ночь я провожу перед экраном своего ноутбука, пытаясь составить психологический портрет Лиама Стивенса, опираясь на информацию, которую нахожу в интернете.
Однако и наутро, когда просыпаюсь по звонку будильника, понимая, что уснула на диване прямо в одежде, на экране компьютера по-прежнему чистый лист. И это притом что в Сети нет недостатка в информации о Лиаме Стивенсе. Он часто выступает на публике, дает приемы, но, главное, он щедро и довольно регулярно снабжает прессу разного толка информацией: экономические и политические прогнозы, тенденции развития бизнеса, хобби и увлечения сильных мира сего и, разумеется, личная жизнь. Он всегда на виду, но при этом он всегда в маске. Публичные люди четко знают, как себя вести на людях и как реагировать на провокации. Маски, маски, маски.
Продолжая думать о Лиаме Стивенсе и на протяжении всего рабочего дня, перебирая в памяти те факты, которые мне удалось выделить из всего остального информационного мусора, я то и дело ловлю себя на том, что прокручиваю в уме только три громких инцидента.
Первый случился четыре года назад, когда, по словам очевидца, Лиам Стивенс на большой скорости сбил подростка на пешеходном переходе, однако позже выяснилось, что в тот день за рулем суперкара находился его садовник, который не устоял перед соблазном порулить дорогим автомобилем. История выглядела странной, и мне удалось найти массу гневных комментариев под материалами этого дела, однако все это так и осталось домыслами, потому как сам Лиам Стивенс отказался комментировать эту ситуацию.
Второй раз, когда он также решил отмолчаться в сторонке, случился уже два года назад, когда на строительстве одного из его объектов произошел несчастный случай. Из‐за крушения стены погибло пять человек. И пресса, и семьи погибших ждали объяснений, ждали извинений от лица руководства, но к ним вышел только вице-президент холдинга. Лиам Стивенс на пресс-конференции так и не появился. Да и год спустя, когда в одном из телеэфиров журналистка решила задать ему вопрос касаемо этого случая, он просто пожал плечами, после чего твердым голосом заявил, что предпочитает концентрировать свое внимание на будущем, а не жить прошлым.